– По-моему, со мной что-то делают, – протянула она лениво, – да еще привирают.

– Может быть, совсем чуть-чуть.

– Ну да, идеальных людей нет.

– По крайней мере так думает большинство.

– А я немного сонная, и мне еще чуточку хочется, а Дик Эллингтон неподражаем, правда? И почему бы вору не стянуть поцелуй?

– Бог знает, куда это может завести.

– И не только Бог.

Я проснулся около семи – надо было проводить Дениз. На двери у меня куча замков, и она не могла справиться с ними. Я пооткрывал замки, сказал, что позвоню ей, и она сказала, что это будет замечательно. Мы обменялись беглыми поцелуями, незаменимыми в тех случаях, когда ты или вы оба давно не пользовались зубной щеткой.

Заперев дверь за Дениз, я пошел в ванную, почистил зубы и проглотил две таблетки аспирина. Мелькнувшая мысль о завтраке не вдохновила, и я решил прилечь. Пусть сначала подействует аспирин.

Меня разбудил громкий стук в дверь. Спросонок я подумал, что это Дениз, забыла что-то и вернулась. Нет, на нее непохоже. Непохоже и на миссис Хеш, единственную живую душу, которую я знал в нашем бездушном доме. Она иногда захаживает ко мне – пригласить на чашку какого-то особенного кофе и поругать персонал за неумение поддерживать в должном порядке стиральные машины и сушилки. Но миссис Хеш – маленькая, как птаха, и немолодая леди, она не может так барабанить.

Снова стук. Я спустил ноги на пол, моя голова постепенно прояснялась. Полиция, понял я, как только мозг начал соображать. Так барабанят, как будто ты поджидаешь дорогих гостей. Я подошел к двери и спросил, кто там.

– Не Санта Клаус, – отозвался знакомый голос. – Открывай, Берни.

– Ч-черт!..

– Так-то ты встречаешь старых друзей?

– Неудачное время ты выбрал. Может, я спущусь в вестибюль минут через пять?

– Может, ты все-таки откроешь секунд через десять?

– Да я не одет!

– Ну и что?

– Ладно, подожди минутку.

Который же это час? Я разыскал часы, они показывали начало десятого. Это значит, что я опоздаю открыть магазин вовремя. В результате – ущерб: несколько непроданных книг по доллару за три штуки. Господи, об этом даже думать смешно, ведь только что экспроприировал вещь стоимостью в сотни тысяч долларов, но порядок есть порядок.

Я по-быстрому оделся, ополоснул лицо холодной водой и открыл окно, чтобы проветрить комнату. Затем второй раз в это утро отпер поочередно все замки. В квартиру ввалился Рэй Киршман.

– Ты посмотри! – покачал он головой. – Не перебираешь ли с защитными приспособлениями, Берни?

Защитные приспособления – так только полицейский скажет. Нормальные люди называют эти проклятые железки замками.

– Береженого Бог бережет.

– Это нам известно. У тебя что, мания преследования появилась под старость?

– В этих кварталах какая-то эпидемия ограблений. У нас в доме уже три квартиры обчистили.

– Куда же швейцар смотрит?

– Швейцар – он и есть швейцар, а не секретная служба. Кстати, он не позвонил о твоем приходе.

– Это я сказал, чтоб он не беспокоился, Берни. «Сиди и не рыпайся, – говорю, – я сам доберусь».

– А ты бы сказал, что ты Санта-Клаус.

– Это еще зачем?

– Чтобы он знал, кто ему на Рождество презент принесет. Лично я даже золы в чулок не насыплю.

– Шутишь! Что, гостей вчера принимал?

– И это узнал от швейцара?

Рэй приосанился.

– Зачем мне швейцар? Сам вижу. Я, по-твоему, сыщик или кто? Пепельница полная окурков, а ты не куришь. Бокалы по обе стороны кровати на тумбочках. Если она прячется в ванной, пусть вылезает. Трое – это уже компания.

– Нет, она ушла. А то была бы признательна за приглашение.

– Так ее нет?

– Нет. Ты опоздал на пару часов.

– И на том спасибо.

– Не понял.

– Могу хоть уборной попользоваться.

Когда Рэй вернулся, я уже пил апельсиновый сок и чувствовал себя если не на все сто, то вполне сносно.

– Зашел только, чтобы в сортир сходить?

– Все шутишь, Берни. Шел мимо, дай, думаю, загляну. Мы не так уж часто видимся.

– Да уж, целый век не видались.

– Кажется, только и встречаемся, когда кого-нибудь кокнут... Значит, гости были, да? Две ночи подряд? Силен.

– Прошлой ночью я был у нее.

– Значит, та же самая дамочка, да?

– Та же.

– Удобно устроился.

– Рэй, мне всегда приятно тебя видеть, – сказал я. – Но сегодня я проспал и опаздываю в магазин, и...

– Время – деньги. Дело прежде всего. Ты это хочешь сказать?

– Вроде того.

– Я тебя понимаю, Берни. Я и сам не пришел бы, если бы не дело. У кого теперь есть время для визитов вежливости, так?

– Так.

– Как я понимаю, у тебя есть алиби на прошлую ночь? Есть дамочка, которая может это засвидетельствовать. Крошка, выкурившая кучу сигарет.

– Не такая уж она крошка. Некоторые даже считают, что она – долговязая жердь. Но я уже обо всем рассказал Ришлеру. Конечно, я буду вынужден назвать ее, если меня арестуют и припрут к стенке. Но пока что этого не случилось.

– Ты говоришь про позапрошлую ночь, про Колкэннонов. А я спрашиваю про прошлую.

– А что произошло прошлой ночью?

– Вот я и хочу тебя послушать. Начни с того момента, когда я подбросил тебя к магазину. Изложи по порядку, будь добр.

– При чем тут прошлая ночь, Рэй?

– Нет уж, сначала расскажи.

Слушал он внимательно; мне казалось, что я вижу, как поворачиваются у него в черепе шарики, шестеренки, шарниры. И хотя его неподкупность имеет свою цену, это не отменяет того факта, что Рэй Киршман – хороший полицейский. Лучший, какого только можно купить за деньги.

Когда я закончил рассказ, он пощелкал языком, почмокал, зевнул и признал, что у меня вроде неплохое алиби.

– Это не алиби. Это то, что я делал вчера. Алиби – это когда совершено преступление и тебе приходится доказывать, что ты не виноват, потому что не был на месте преступления, а находился в другом месте.

– Ишь ты, знает!

– Что же все-таки произошло?

– Твоего приятеля укокошили, вот что. По крайней мере он был твоим приятелем, пока ты не встал на правильный путь.

Я похолодел. Рэй мог подразумевать кого угодно, но я почему-то сразу понял, о ком идет речь. Ни секунды не сомневался.

– Крупный барыга! Или, как пишут газеты, небезызвестный скупщик краденого. Правда, добавляют, что – предполагаемый, потому что он ни разу на этом не попался. Кто-то забрался к нему сегодня ночью в квартиру и ухлопал его.

– Не волнуйся, тебя не подозревают, – говорил Рэй. – Никто из следственной команды на тебя даже не подумал. Но я сам смотался пораньше на Риверсайд-драйв, расспросил об этом Крау. И знаешь, о ком я первым делом подумал? О тебе. «Только вчера я виделся со своим старым приятелем Берни Роденбарром, – рассуждал я про себя, – а сегодня находят убитым его старого приятеля. Вдобавок этот Крау и жена Колкэннона – они оба скончались от сильных ударов по голове». Думал, думал и вот решил тебя спросить. Тебе что-нибудь об этом известно, Берни?

– Ничего не известно.

– Угу. Ну а кроме ничего, может быть, что-нибудь знаешь?

Мы были в той же машине, в какой ехали вчера, и Рэй снова вез меня в магазин. Я сказал, что не видел Абеля Крау с тех пор, как с одной знакомой любовался из его окна праздничным фейерверком, а это было почти год назад.

– Точно, из его гостиной вид что надо. Я ведь и в квартиру к нему заскочил – посмотреть, что и как. Мало что увидел, только пол-Нью-Джерси из окошка. Между прочим, там, у окна, и нашли его тело. Мешком валялся. Значит, с Четвертого июля вы не видались?

– Может, несколько раз по телефону общались. А видеть с июля не видел.

– Угу. Там вот как все было. Примерно в шесть, в полседьмого вечера соседка позвонила ему в дверь, но никто не открыл. Она забеспокоилась, давай к швейцару. Швейцар говорит – нет, кажется, сегодня не выходил. Человек в возрасте, может, сердце схватило, может, упал и ушибся. Ему семьдесят один было.