Оценивая обстановку, я одновременно вел поиск. Работа относительно нетрудная, потому что квартира была маленькая — не намного больше, чем у Джиллиан, зато с меньшим количеством мебели. У Головы были: диван-кровать из некрашеной березы, комод из красного дерева с разностильными ручками, купленный, очевидно, по случаю, удобное кресло и пара стульев. В глубине за символической портьерой из деревянных бусин размещались плита, кухонная раковина и холодильник.

Квартира была неприбрана. На работе бармены отличаются особой аккуратностью. Я, бывало, часами наблюдал, как тщательно они протирают бокалы и непременно ставят все вещи на свое место, из чего я сделал заключение, что они по натуре педанты. Квартира Головы освободила меня от этой иллюзии. Грязные вещи валялись повсюду; кровать была не застелена. Создавалось общее впечатление, что его приходящая домработница скончалась много месяцев назад и он пока еще не нашел новую.

Но я продолжал свой поиск. Сначала проверил кухню. Ни холодных банкнот в холодильнике, ни горячих бриллиантов в духовке. В холодильнике — замороженные полуфабрикаты, а плита покрыта грязью и забрызгана затхлым, застывшим жиром. Я поторопился закончить осмотр и перешел в комнату. В ящиках беспорядочно были свалены носильные вещи. Гардероб бармена составляли главным образом джинсы разной степени изношенности и тенниски, среди которых было много фирменных из бара «Паучий зал», попадались и футболки с надписями, рекламирующими другие питейные заведения, начинания и стиль жизни. Один ящик был забит презервативами, всевозможными изделиями из секс-шопа — вибраторами, стимуляторами, резиновыми и кожаными предметами непонятного назначения. Можно было только догадываться об их специфических свойствах.

Драгоценностей не было и в помине, как и зубоврачебного инструментария фирмы «Селникер». Ничего ценного на глаза не попалось. Перед тем как забраться сюда, я прикинул: даже если Голова не замешан в убийстве, мне удастся извлечь какую-нибудь выгоду из своего визита. Дело принимало такой оборот, что мне могут понадобиться деньги либо на адвоката, либо на билет в Тьерра-дель-Фуэго или другое отдаленное место. Когда открываешь дверь без ключа, всегда ждешь осязаемую материальную компенсацию за хлопоты. Увольте, я не любитель, для меня это не искусство ради искусства.

Увы, надежды не оправдались. У Головы имелся портативный телевизор, радиоприемник на комоде, фотоаппарат. Такая добыча согрела бы сердце жалкого наркомана, забредшего сюда ненароком в надежде отыскать пакетик с героином, но я бы не унизился до подобного хлама. В верхнем правом ящике комода я нашел небольшую сумму денег — чаевые, наверное, и тут же компенсировал себе затраты на спиртное в баре плюс чаевые. По правде говоря, я даже остался в выигрыше. Денег там было долларов сто пятьдесят или больше — в купюрах по одному, пять и десять долларов. Я сложил их в аккуратную пачку и сунул в карман брюк. Не бог весть что, конечно, но я всегда из принципа забираю чужие деньги. Мелочи валялось масса, но я ее оставил в ящике. Надо же, черт возьми, соблюдать какие-то моральные нормы!

Хватит! Можно, конечно, проинвентаризировать каждую ерунду в общем хламе, но чего ради? Я открыл стенной шкаф, бегло просмотрел пиджаки и пальто и вдруг приметил на верхней полке нечто такое, что заставило мое сердце дрогнуть, остановиться, похолодеть, — словом, вы меня понимаете.

Там лежал дипломат.

Не мой. Мой был из первоклассной замши, а этот — из кожи, черный, сверкающий. Можете представить себе мое разочарование, когда я увидел, что это не мой дипломат. На какое-то мгновение я, став обладателем драгоценностей, был близок и к разгадке тайны убийства Кристал Шелдрейк. Но иллюзия рассеялась, и надо начинать все сначала.

Естественно, я снял с полки дипломат и нехотя его открыл.

Естественно, я был несказанно удивлен, обнаружив, что он плотно набит деньгами.

Купюры были уложены в пачки в дюйм толщиной и перетянуты посередке полосками плотной бумаги темно-желтого цвета. Пачки лежали боком, и я не мог определить их номинал: они могли быть с равным успехом и долларовые, и стодолларовые. С минуту я только глазел на них и удивлялся. Потом вытащил одну пачку и увидел, что купюры — двадцатидолларовые и в пачке их штук пятьдесят, не меньше, то есть тысяча долларов в одной пачке.

Я проверил несколько других пачек. Там тоже были двадцатки, новенькие и хрустящие. Стало быть, в дипломате — сто тысяч долларов? Или даже четверть миллиона?

Что это — выкуп? Плата за наркотики? В сделках такого рода расплачиваются старыми купюрами. Тайная биржевая сделка? Продажа недвижимости за наличные без уплаты налога?

Как все эти догадки увязать с Головой, барменом, живущим в неприбранной квартирке, почти без всякой меблировки, которую он к тому же не потрудился даже запереть на ключ?

Я принялся внимательно разглядывать сами купюры. Потом вытащил десять новеньких двадцаток из пачки и положил в свой бумажник. Остальные засунул в дипломат и закрыл его.

Потом положил его чаевые обратно в ящик, где они и лежали. Я сунул его деньги в карман вместе со своими, не пересчитав их, но Голова их тоже навряд ли пересчитывал. Я вернул ему около сотни долларов, потом подумал и добавил одну из двадцаток к его коллекции в верхнем левом ящике. Потом намеренно бросил еще одну двадцатку за комод, где ее легко будет найти, засунул третью на полку стенного шкафа, а четвертую — в поношенные ковбойские сапоги, стоявшие внизу.

Чисто сработано.

Я выключил свет, вышел из квартиры и закрыл за собой дверь. Потом спустился на лифте в вестибюль, и привратник пожелал мне приятно провести вечер. Я ограничился сдержанным кивком: ступни еще ныли от боли после прыжка, и виноват в этом был, конечно, он.

Не успел я выйти на улицу, как тут же подкатило такси. Случается порой, что все вдруг складывается как нельзя лучше.

В Нью-Йорке автоматические камеры хранения найдешь повсюду — в метро, на вокзалах. Я подъехал к автовокзалу на Восьмой авеню. Открыв дверцу бокса, сунул туда дипломат, потом кинул две монеты по двадцать пять центов в паз, закрыл дверцу, запер ее на ключ, а ключ прихватил с собой. Нелепо было бы таскать с собой такую сумму наличными, но, наверное, еще нелепее оставить ее здесь, в общественном месте.

Впрочем, совсем уж дико везти ее в Сохо.

Бог свидетель, я не имел желания возвращаться туда. Еще совсем недавно я симулировал сердечный приступ, чтобы удрать от Уолтера Игнатиуса Грабова, и вот теперь я снова искушаю судьбу и сую голову в пасть льва.

Я внушал себе, что вся эта затея не так уж и опасна. Окажись Грабов дома, он нажмет кнопку домофона после моего звонка, и тогда я круто разворачиваюсь и даю ходу. А скорее всего его дома нет, потому что сейчас субботний вечерок, и Грабов — художник, а все художники норовят уйти в такое время из дома и промочить где-нибудь горло. Может быть, он ушел на вечеринку к приятелям, или закладывает за воротник в баре на Брум-стрит, или наслаждается калифорнийским вином в обществе какой-нибудь особы женского пола.

Правда, его подружка Кристал погибла, и, возможно, Грабов в одиночку поминает ее в темноте, попивая дешевую пшеничную водку и не откликаясь на звонки. Он, все больше мрачнея, пьет водку в своем уголке, а в это время я, открыв замок, влетаю, точно муха в паутину, в его гостиную...

Неприятная мысль!

Она не покидала меня, пока я звонил и звонил, не получая ответа. Замок входной двери был чертовски хорош, а металлическая обивка косяка в том месте, где он соприкасается с дверью, мешала применить рычаг и отодвинуть задвижку. Но ни один замок не дает той надежной защиты, которую обещают производители. Мало-помалу он перестал показывать мне язык.

Я поднялся по лестнице на второй этаж. Из квартиры жильца, устроившего дома оранжерею, доносилась рок-музыка, заглушаемая голосами множества гостей. Проходя мимо его двери, я уловил характерный запах марихуаны; ее дым вполне гармонировал с тихой музыкой и приглушенными голосами. Я поднялся еще на один этаж и приложил ухо к двери Грабова, но ничего, кроме музыки, доносившейся снизу, не услышал. Встав на четвереньки, не увидел и света внизу. Возможно, Грабов был сейчас среди других гостей в нижней квартире, ловил кайф от наркотика, постукивал ногой в такт музыке и рассказывал собравшимся про психа, которого он прищучил в малом холле сегодня днем.