— Естественно.

— ...но мне придется заявить под присягой, что твои слова — досужая выдумка, а иначе ему, Крейгу, придется худо. Тогда я сказала: «Не верю, Берни не способен кого-нибудь убить!» — и Крейг жутко разозлился. «Ты, — говорит, — ему на руку играешь!» Ну, тут и я порядком распалилась. И что я в нем хорошего нашла? Клянусь, сама не знаю.

— Зубы у него хорошие.

— Потом он ушел, и только я включила телевизор и нашла интересную передачу, как явился адвокат Крейга.

— Верилл?

— Ага! Он, наверное, пришел, чтобы подкрепить доводы Крейга. Ведь Крейг рассказал ему про ваш сговор, и адвокат, естественно, не хочет, чтоб ты вывел Крейга на чистую воду. Он и пытался убедить меня, как важно сохранить тайну. Пожалуй, он хотел предложить мне взятку, только не сказал напрямик.

— Интересно!

— Верилл шельмовал, конечно, но держался солидно и важно, будто взятка, которую мне хотят сунуть, не конверт с наличными, а некая доверительная собственность, не облагаемая налогом. Не буквально, конечно, но он создавал такую видимость. Верилл тоже не сомневается, что ты убил Кристал. Говорит, что у полицейских есть доказательства.

— И какие?

— Он не сказал. — Джиллиан отвернулась, кашлянула. — Берни, ведь ты не убивал ее, правда?

— Конечно, нет.

— Но ведь ты в любом случае сказал бы то же самое.

— Не знаю, что бы я сказал, если бы убил эту женщину. Я никогда никого не убивал, так что и вопрос такой не возникал. Джиллиан, ну подумай сама — с какой стати я убил бы ее? Допустим, она вернулась домой и поймала меня с поличным. У меня бы одно было на уме — удрать до прихода полиции. Возможно, мне пришлось бы оттолкнуть ее, чтоб не мешала.

— Так оно и случилось?

— Нет, ведь Кристал меня не увидела. Но если бы она поймала меня, а я ее толкнул, и она неудачно упала — всякое случается, бывает, люди так получают увечье. Но ведь ничего подобного не произошло, хоть это и было возможно. Но абсолютно невозможно то, что я всадил ей в сердце скальпель, хотя бы потому, что у меня его с собой не было.

— Вот и я так подумала.

— И правильно подумала.

Джиллиан широко открыла глаза, нижняя губка у нее задрожала, и она очень мило ее прикусила.

— А двое полицейских явились после ухода Верилла, минут через сорок пять. Они сказали, что ты снова забрался в квартиру Кристал, хоть она и была опечатана. А ты печати сломал и забрался. Вчера вечером. Так они говорят.

— Кто-то снова забрался к Кристал? — Я сразу посерьезнел, стараясь представить себе, как это могло случиться. — Чего ради я бы туда полез?

— По их словам, ты, должно быть, забыл там какую-то вещь или хотел уничтожить вещественные доказательства.

Так вот в чем смысл сообщения Киршмана. Он думал, что я еще раз забрался в квартиру Кристал за дорогими побрякушками.

— В любом случае вчера вечером я был у тебя.

— Но ты мог наведаться туда по дороге ко мне.

— Никуда я не мог наведаться вчера вечером. Ты ведь помнишь, я совсем окосел.

Джиллиан отвела взгляд.

— Говорят, одна женщина видела, как ты выходил из дома Кристал примерно в то время, когда ее убили. А другая женщина заявила, что беседовала с тобой в Греймерси-Парке ближе к вечеру.

— Черт бы ее побрал, Генриетту Тайлер!

— Что ты сказал?

— Милая такая старушка, ненавидит собак и чужаков. Удивительно, что она меня запомнила, а еще удивительнее, что она беседовала со стражами закона и порядка: я-то полагал, что люди, ненавидящие чужих и собак, не так уж безнадежно плохи. Что с тобой?

— Так ты был там?

— Я никого не убивал, Джиллиан. Воровство со взломом — единственное, в чем меня можно обвинить. В тот вечер я совершил это уголовное преступление, а кто-то в это время убил Кристал.

— Так ты был...

— На месте преступления. В ее квартире.

— Значит, ты видел...

— Я видел дверь стенного шкафа с внутренней стороны, и ничего больше.

— Тогда я ничего не понимаю.

— Это не твоя вина. Я не видел, кто ее убил, но я славно поработал сегодня, и теперь я знаю, кто убил Кристал. Все сходится, даже взлом опечатанной квартиры. — Я наклонился к Джиллиан: — Тебе не трудно приготовить свежий кофе? Это длинная история...

Джиллиан слушала, по обыкновению широко раскрыв глаза, мой рассказ о том, как произошло ограбление и убийство. Когда я описал свое посещение жалкой конуры бармена Коркорана, я прочел в ее глазах благоговейный восторг. Возможно, я слегка приукрасил реальность — немного приподнял крышу соседнего дома, удлинив прыжок, разъединил дома на несколько ярдов. Свобода творчества — сами понимаете.

Когда я рассказал, как обнаружил дипломат, Джиллиан ахнула. Когда выяснилось, что это не тот дипломат, у нее вырвался стон. А уж продолжение рассказа о том, как я открыл дипломат, битком набитый пачками денег, она выслушала с открытым от изумления ртом.

— Такая уйма денег! Где же они? Ты не принес их сюда?

— Они в надежном месте. В противном случае я выбросил на ветер пятьдесят центов.

— Как так?

— Это не имеет значения. Я спрятал дипломат, но несколько купюр прихватил с собой: решил, что они могут пригодиться. — Я вытащил бумажник. — Остались две штуки, видишь?

— Вижу. Ну и что?

— Красивые бумажки, верно?

— Двадцатки. Но что в них особенного?

— Представь, что перед тобой целый чемоданчик, набитый доверху такими бумажками. Впечатляющее зрелище?

— Ну, наверное, и все же...

— Сравни номера серии, Джиллиан.

— Ну и что? Обычный порядок... Впрочем, погоди, между ними нет никакой разницы.

— Никакой!

— Они... Берни, на обеих купюрах одно и то же число!

— Да ну? Примечательно, не так ли?

— Берни...

— В этом мире даже у двух снежинок узор разный, не найдешь и двух людей с одинаковыми отпечатками пальцев, и вдруг я вынимаю из бумажника две ассигнации по двадцать долларов каждая, и, будь я проклят, номера серии у них совпадают. Невольно задумаешься, а?

— Так они...

— Хочешь сказать — фальшивые? Да, боюсь, что в этом все дело. С одной стороны — деньги, а с другой — просто зеленые бумажки. Всмотрись в них внимательнее, Джиллиан, и ты заметишь, что они далеки от совершенства. Портрет Энди Джексона выполнен классно по сравнению с теми фальшивками, что мне довелось видеть, но в целом купюра не шедевр.

— Да, вот печать....

— Конечно, краешки не заострены. А переверни-ка ее на другую сторону, еще кое-что увидишь. Конечно, они новехонькие, эти бумажки. Если их искусственно состарить — испачкать, помять немного, чтобы образовались складки, убрать хруст-кость, поварив их немного в кофе... В каждом ремесле есть свои тонкости, и я не притворяюсь, будто мне известно все, что напридумывали за последнее время фальшивомонетчики. Хватит с меня постоянного состязания с мастерами слесарного дела. Однако, доложу тебе, эти купюры проскочат в любом банке в девятнадцати случаях из двадцати. Самый очевидный их недостаток — один и тот же номер серии. Но вот представь, что тебе дали сдачи такую бумажку. Ты обратишь на это внимание?

— Нет.

— И никто не обратит. Так вот, как только я заметил, что деньги фальшивые, я тут же отправился к Грабову. И только шагнул за порог, сразу понял, что я на правильном пути. Ему не везло в живописи, тогда он занялся графикой, но и в ней успеха не добился. А живет в такой квартире, что большинство ньюйоркцев лопнули бы от зависти — какой простор, какая мебель, а изделия примитивистского искусства на стене — да им цена несколько тысяч долларов! Я сунул нос туда, сюда — да у Грабова столько типографской краски и бумаги на хлопковой и льняной основе, что он может изготовить банкноты лучшего качества, чем вся Федеральная резервная система. А последние сомнения отпали, когда я увидел настоящие выгравированные пластины. Ему прекрасно удаются концентрические тонкие линии. Классная граверная работа, ничего не скажешь.