На площади перед рестораном, в котором Даша обедала с Авдеевым, стояли скорая помощь и несколько милицейских машин. В скорую помощь санитары заправляли носилки с зарезанным симпатичным мальчиком с темными от страсти глазами, смотревшие теперь в никуда. Но ни, Козлов, ни Даша, ни Хирург не заметили этой сцены, поставленной Гогой Красным за полтора часа до своей знаменательной гибели. Они смотрели, прищурившись, вперед и думали об одном и том же.

Козлов думал об отце. Перед его исчезновением они поговорили.

Отец сказал, что один человек, этот самый Лихоносов, открыл ему глаза, и он понял, что живет, жил не своей жизнью.

Не жил своей жизнью, потому что в милицию попал ради московской прописки, сейчас ненужной, хотя мечтал стать моряком, морским офицером в черной шинели с золоченым кортиком, мечтал стать моряком и жить в солнечном городе Севастополе или живописном Владивостоке, изобилующем стройными спокойными женщинами.

Не жил своей жизнью, потому что брал взятки, брал, потому что не брать их было нельзя.

Не жил своей жизнью, потому что занимался милицейской работой, хотя все эти жулики, хулиганы и бандиты ему всегда были противны до тошноты.

Не жил своей жизнью, потому что убивал, убивал в Чечне, убивал, потому что все убивали, и не убивать было нельзя.

Не жил своей жизнью, потому что женился на дочери начальника, женился чтобы стать полковником без Высшей школы милиции.

И так далее.

И теперь все кругом не свое, ничего не трогает души, ничего кроме водки. И все, оказывается, объясняется просто, просто ларчик раскрывается – кто-то там, в реально существующем мире набрал от балды его жизнь, бесталанно, с ошибками, наскоро набрал, без учета особенностей набрал, потом всунул дискету с этой самой жизнью в голову с биркой "Козел" и заставил жить.

Козлов-младший многое понял из слов отца, хотя с менингитом ему было жить проще, потому что с менингитом почти нет лишних мыслей и совсем отсутствуют ветвистые, и потому жизнь проста, как жизнь кабанчика. Козлов-младший многое понял и со слезами на глазах благословил отца на уход в себя.

А теперь все изменилось. Козлов видел, как легко изменился Гога Красный. И сделал вывод, что если он так легко изменился, то, значит, и не был в натуре Гогой Красным.

Значит, не сидел этот Гога Красный у него в яйцах, печенках, в сердце. Лишь в крохотно-миллиметровом участке мозга сидел, и от одного электрического пшика полностью улетучился.

Значит, и правда, весь человек – это не человек, а искусственная намагниченность, сидящая в этих черных плоских коробочках, которые суют в мертвое "железо" и называют командными или инсталляционными дискетами.

Значит, прав Хирург, что кто-то где-то вставляет эту искусственную намагниченность в обритую голову и человек начинает думать, что он человек...

А как быстро он сделал Комарова! Пять минут поболтал, и человек готов! Толк в рыботорговле познал, ничего, кроме Воронежа, в голове нет и Курилы японцам никогда не отдаст.

И отца он сделал.

Может, он действительно оттуда? Из того мира, в котором из человека получают электричество? Топят его намагниченностью, как углем, и получают?

Козлов-младший искоса посмотрел на Хирурга, сидевшего рядом. Потом посмотрел в зеркальце и увидел сидевшую сзади Дашу.

"Точно оттуда. Как он эту женщину перелопатил! Хорошо еще в поселке не знают, что эта красавица есть прежняя новоселица Дарья Павловна – недружелюбная замкнутая Дарья Павловна, которая почти никогда ни на кого не смотрела. Если узнают – шум пойдет по всему району, и сожжет кто-нибудь ее халупу, точно сожжет. Назовут бесовским гнездом и сожгут. А он ведь точно бес, по-прежнему выражаясь. Но человек серьезный и вреда особого никому не желает. А потому пусть пока живет".

У Козлова-младшего от мыслей заболела голова, и он прекратил думать.

"Что же он такое сделал с этим Авдеевым? – думала все еще хмельная Даша. – Дискету другую всунул? Смешно, а ведь похоже. Раз, два и вместо крестиков нолики.

Да... Что-то мне не по себе. Хоть и избавились от бандита, но противно. Лицо мне изменил, вон какая красавица, даже собаки смотрят. Лицо поменял, а потом программу поменяет. Ночью, когда спать буду. И какую программу он мне вставит? Понятно, какую. Завтрак, обед, ужин, как в ресторане, вечером в постель бегом и чтобы улыбка счастливая и на лице, и там, между ног.

Нет, это бред. Фантастика. Всего лишь фантастика. Если это можно было бы делать, все были бы счастливыми. Я была бы счастливой, на завтрак ему омлет подавая, и в третий раз кряду отдаваясь ночью.

И он был бы счастливый. Я, запрограммированная, сделала бы его счастливым.

Все дело в программах. Видимо, плохо они составлены. Наспех. Да, наспех. Наспех... Но ведь время пройдет, и они научатся составлять хорошие программы? Может быть, нас даже к составлению привлекут. Как заинтересованных лиц.

Нет, не привлекут. Они вставляют в нас эти паршивые программы, и мы даем ток. Все равно даем. Нас можно кормить дерьмовой жизнью, а мы будем давать ток. А может, от дерьмовой жизни тока больше?

Да, больше. Конечно, больше. Спокойная жизнь без лишений, без напряжения, без борьбы, много тока не даст.

Вот оно в чем дело! Они намеренно нас мучают! Чтобы тока было больше!

Вот сволочи!"

Лихоносов думал, что со своей разговорчивостью он опять влип. "Представляю, что думает Андрей. Уверен, небось, что я его папашу сверлил и потом заговаривал. "Поедешь в Воронеж, поедешь в Воронеж"...

Черт те что получается. Вечно меня заносит. А Даша? Как она смотрела! Как на инопланетянина-колдуна. А что ей оставалось делать? Поспала чуток, и гангстер превратился в чукчу-рыбопромышленника.

Почему все так просто получается? А может, и правда, тот мир, реальный мир, мир с кадушками, существует? И все его подспудно чувствуют, электромагнитно чувствуют? И потому верят сразу? Бывает же так – человек все напрочь забыл, подходит к нему другой и спрашивает: "Помнишь меня? Я в соседней кадушке сидел? Ну, справа от тебя?" И человек все до мелочей вспоминает...

Черт! Не хватало еще, чтобы я в этот мир поверил. Вообще кино. В Воронеж поеду. Буду шаманить. А Козлов-старший? Куда он исчез? Как куда? В реальный мир протиснулся и бутылку мне послал... А может, и в самом деле в Воронеж рвануть? Сейчас как раз идеологии в стране не хватает. Коммунизм коллапсировал, религии прочие так себе... Жирком обрастают. А тут "Матрица"! И не просто "Матрица", а "Матрица", ум, совесть и честь эпохи. Члены повалят валом. И, в конце концов, весь потенциал страны направится на извлечение граждан из индивидуальных кадушек и лишения их персональных дискет с виртуальным суррогатом жизни. Ну-ну... И столица автоматически перенесется в Воронеж. Чепуха! Расстреляют в подвале! Чтобы государство боролось за извлечение граждан и раскрытие глаз? Чтобы оно наспех и силами дипломированных идиотов не записывало и не заправляло дискеты в мозги строителей? Нет, такого не бывает, потому что быть не может".

Как раз в это время у Козлова-младшего от мыслей заболела голова, и он прекратил думать. В это же время Даша подумала: "Вот, сволочи!"

Лихоносов обернулся, посмотрел на нее, и они засмеялись. Козлов-младший, не отрывая глаз от дороги, тоже засмеялся – от смеха голова у него проходила.

Когда человек, сидящий в кадушке, понимает, что он сидит в кадушке, то кадушка становится виртуальной. На какое-то время.

Козлов-младший сначала заехал к себе. Только лишь вручив Лихоносову пакет с мясом очередного кабанчика, а Даше – пакет с литровыми банками солений и тушений, он повез их домой.

Оставшись одни, Даша с Лихоносовым уселись друг перед другом за стол и загрустили. Первый выход в свет чуть было не вышел боком, и было ясно, что это не факт, а природная закономерность.