Михаил Иосифович смотрел на нее с удовлетворением. Дискета продвинулась к цели еще на четверть миллиметра.

В машине они выпили шампанского. Михаил Иосифович был возбужден и сверкал глазами.

– Сегодня у меня удачный день – мы стали богаче еще на пару дюжин таких колье, – сказал он, поцеловав Дашу в шейку. – Ты приносишь мне счастье, и я хочу воздать тебе должное. Есть у тебя какое-нибудь заветное желание? Я немедленно его исполню.

Даше показалось, что муж не очень-то сексуален. Лихоносов, окажись они в "Кадиллаке", увидь он ее в этом обтягивающем черном платье, уже давно досчитал бы до трех.

– Хочу, – сказала она, потершись носиком о его щеку.

– Ну и чего же ты хочешь? – не понял Михаил Иосифович сути ее движений.

Даша вновь увидела Лихоносова, его глаза, блестящие и чуть безумные от непреходящей жажды единения с любимой, и неожиданно для себя позволила подсознанию освободиться:

– Отвези меня в одно место... Это бывшая мамина дача. Представляешь меня в туфельках с потершимися носками, с побитыми косточками на ногах, с выцветшими косичками и огромными бантами в голубой горошек? Такой я там бегала... Бегала и мечтала о тебе.

– Нет вопросов, милая. Отвезу, конечно. Где это?

Даша сказала. И через час стояла перед своей дачей. Той, которую продала по наущению Хирурга.

Калитка была не заперта. Войдя во двор, она увидела, что дорожки к дому, колодцу и туалету не почищены. У стены сарая, как когда-то, высилась поленица дров, украденных у соседа Семенова. К ней примыкала поленица, сложенная из порожних бутылок из-под дешевого вина. Рядом, под водянистым слоем подтаявшего снега в изобилии лежали смытые осенними дождями этикетки "Кавказа", "Анапы", "Трех семерок" и "Агдама". А также мертвецки пьяный Хирург.

Подошел Михаил Иосифович. Посмотрел на лежавшего брезгливо. Кисло пошутил:

– Простудится, однако.

И позвал шофера. Тот взялся за ноги Хирурга и потащил его волоком к дому.

Даша пошла следом. Дверь была открыта. Висячий замок, раскрыв рот, висел в петле. На крыльце сидел, покачиваясь, огромный кот. Он был с похмелья. Шофер, морщась и кряхтя, тащил тело по ступенькам. Сзади послышался ровный голос Михаила Иосифовича:

– Послушай, Горти, поехали домой, а? Леонтий Ефимович меня убьет за такие картинки. Да и поздно уже...

Дискета встала на место. Тревога отступила. Гортензия Павловна, смущенно улыбнувшись мужу, пошла к машине. Ее, брезгливо отирая руки, обогнал шофер. В спешке он чуть было не наступил на мобильный телефон, выпавший из кармана Хирурга.

Михаил Иосифович постоял немного, обозревая запущенный сад, обнесенный разваливающимся забором, дом, в котором он не поселил бы и врага, потрескавшиеся цементные дорожки. Уже уходя, увидел мобильник, странно лежавший под ногами. Пнул носком итальянского ботинка.

Телефон испуганной птицей улетел в сторону. И разбился, ударившись о беленый ствол яблони.

Михаил Иосифович порадовавшись своей меткости, сунул руки в карманы пиджака и пошел прочь, напевая "Пора-пора-пора-дуемся на своем веку красавице и кубку, счастливому клинку".

По дороге домой Михаил Иосифович работал, а Даша, нет, уже Горти, думала о своем. "Лихоносов говорил, что невозможно выявить правду. Потому что все на свете возможно, все на свете правда. И Бог, и хождение по водам, и кадушки для извлечения биологического электричества. И Чихай и то, что со мной случилось. И оттого мне надо прекратить думать обо всем этом, прекратить и начать получать удовольствие.

А чудно все выходит. Оказывается, я не продавала дачи, и ничего близ Орехово-Зуево не покупала. И более того, из всего этого получается, что я не была знакома с Хирургом, и он меня не оперировал.

Это положительный момент. Значит, я не фальшивая красавица, а самая настоящая, с рождения красавица. Этот факт поможет мне укрепиться в нынешнем своем существовании.

Интересно, а если он импотент? И женился на мне ради вывески? Вон, как работает. И не посмотрел ни разу, как ни старалась привлечь его внимание. Ну, ничего, что-нибудь придумаем. А ведь третий день сухая, если полтора дня проспала. Ладно, посмотрим. Михаил может и воображать из себя трудоголика. А на самом деле просто выдерживает меня, как шипучее вино. С него станется, вон какие глаза хитрые и въедливые.

Интересно, что с Дашей Сапрыкиной? По-прежнему живет в своей квартире и рекламирует памперсы со строительными материалами? Нет... Ведь, судя по всему, ее с весны на даче не было... У Михаила компьютер... Может попросить его, пусть посмотрит в Интернете? Ведь он наверняка имеет доступ в серьезные базы данных.

Даша поднялась, кошечкой прильнула к Михаилу Иосифовичу и спросила:

– Милый, я думала о Даше, своей кобыле, и вспомнила свою школьную подружку, Дашу Сапрыкину. Она с апреля этого года перестала мне звонить. Ты не можешь узнать, что с ней случилось?

– Нет проблем, – любовно улыбнулся Михаил Иосифович, придвигая к себе ноутбук. – Так, Дарья Сапрыкина... Посмотрим в телефонной базе. Раз-два-три, вот тебе номер, звони.

Михаил протянул Даше мобильный телефон. Она набрала номер (не на память, а глядя на экран компьютера), однако ей не ответили. Взгляд, брошенный на мужа, был беспомощно-укоризненным.

– Ладно, давай посмотрим в другом месте, – Михаил Иосифович застучал по клавишам и скоро на экране появился длинный список фамилий с именами и отчествами. Изучив его, он виновато посмотрел Даше в глаза и сказал сокрушенно:

– Умерла твоя Даша. Одиннадцатого апреля на нее наехал автомобиль. У подъезда ее собственного дома. Водитель с места происшествия скрылся, и его не нашли.

Сначала Гортензия подумала: "Ну и хорошо, что так получилось, я теперь свободна", но потом ей стало жаль Дашу. "Бедная женщина, – помрачнела она. – Жила, жила на окраине жизни, и погибла, так ничего не увидев. Представляю, как ее хоронили... Сожгли и закопали. Без родственников и панихид. И никто ее не помянул. Но сейчас ей хорошо, она перед богом, чистая и святая. Хотя... Хотя, что я грущу? Ее же не было. Она – это моя совесть, виртуальная совесть, и ее закопали..."

– Что с тобой? – тронул ее щеку Михаил Иосифович. – Она была тебе близка?

– Да как тебе сказать... – задумалась Гортензия. – Мы дружили, да... Но она всегда была мне в тягость. Мне больно было на нее смотреть – представь себе несчастную дурнушку с кривыми ногами. И смотрела на меня как... как на воровку. Думала, наверное, что я забрала часть ее красоты. И не только у нее. У многих, таких, как она.

– Ты, конечно, должна погрустить... Но помни, жизнь несправедлива по определению. Я давно понял, что некоторых людей Бог выбирает. Таких, как ты, как я, и как Даша. Выбирает и разводит по полюсам. Одни всю жизнь страдают, для других она – дом родной...

– А почему так?

– Почему? Мне кажется, это просто. Богу нужны люди, которые строят храмы, и нужны люди, которые в них ходят.

– В библии написано, что богатому, так же трудно попасть в рай, как верблюду пролезть сквозь игольное ушко...

– Пустое! Божий популизм. Он ведь тоже политик. Думаешь, просто руководить такой разнородной оравой, как мы? Конечно нет. А святые книги писаны для большинства людей. Ты знаешь, как "Московский Комсомолец" стал первой газетой страны? Очень просто. Как-то, еще при Советской власти, но перед перестройкой, главный редактор газеты, провел опрос, и выяснилось, что средний читатель "Московского Комсомольца" – это женатый мужчина, с незаконченным высшим образованием, у него полтора ребенка и он работает или работал таксистом. Изучив эти данные, главный редактор собрал редколлегию, журналистов и категорически потребовал, чтобы все статьи писались для этого среднестатистического читателя. Отсюда и успех. Так и святые книги писались для среднестатистического верующего...