— А если я откажусь от нее?

Грольф задумчиво поджал губы, разгадав игру Зигтрига.

Торк сцепил челюсти, так что губы растянулись в прямую линию. Прошло немало времени, прежде чем он ответил, и дернувшаяся щека выдала его волнение:

— Тогда он велел мне обезглавить ее.

Грольф оглядел молодых людей и захохотал.

— Клянусь кровью Одина, этому негодяю королю нравится ставить тебя в дурацкое положение, верно, Торк?

Торк ничего не ответил, явно недовольный шуткой Грольфа.

Грольф обернулся к Руби и, подмигнув, потребовал:

— Расскажи мне о себе побольше.

Руби в негодовании выпрямилась, возмущенная издевательским тоном, но тут же глубоко вздохнула, чтобы взять себя в руки, и начала:

— Когда-то, много лет назад, я составляла генеалогическое древо семьи и проследила историю предков отца на тысячу лет в прошлое. Среди них было немало знаменитых людей, таких, как Джеймс, герцог Ормондский.

Руби поколебалась, услышав смешки придворных, но все же решила продолжать. В конце концов, терять больше нечего.

— Я обнаружила, что ты мой дед в пятидесятом колене.

Грольф ошеломленно уставился на нее, и в холле воцарилось мертвое молчание, прерываемое лишь потрескиванием дров в камине.

— Я не помню всех, — упрямо продолжала Руби, — но знаю, что твой прапраправнук станет Вильгельмом Завоевателем.

— Кем?

— Вильгельмом Завоевателем, одним из величайших полководцев на все времена. Он станет королем всей Англии.

Зачарованный Грольф, не обращая внимания на недоверчивое фырканье, взволнованно осведомился:

— Говоришь, один из моих потомков станет королем Англии?

Руби кивнула, и довольная улыбка осветила грубое лицо Грольфа.

— Также, хотя тебя не называют сейчас герцогом, в историю ты войдешь как первый герцог Нормандский.

— Ты и Зигтригу говоришь такие приятные вещи, чтобы снискать его расположение? — с подозрением спросил Грольф, считая, что она, вероятно, изрекает эти ложные пророчества, чтобы польстить ему.

— Этот Зигтриг просто грязная свинья, которому нравится казнить людей! — порывисто воскликнула Руби, но тут же зажала ладонью рот, поняв все неприличие своего поведения. Однако мужчины громко рассмеялись, а женщины захихикали, явно одобряя ее отношение к человеку, которого терпеть не могли.

— Предскажи еще что-нибудь насчет моей семьи, — попросил Грольф. Руби поняла, что он, как и Ательстан, принимает ее за ясновидящую, способную предугадывать будущее.

— Я не так уж много помню насчет детей и внуков, — осторожно ответила она, решив не подчеркивать тему своего путешествия во времени, — но знаю, что у тебя есть сын, Уильям Длинный Меч, который расширит границы твоего герцогства, присоединив к нему Котентин или Шербур…

Все обернулись к молодому человеку, стоявшему за креслом Поппы. Глаза подростка расширились при упоминании его имени.

— … А у Уильяма будет сын, Ричард Первый, прозванный Бесстрашным, у которого тоже будет сын Ричард, прозванный Добрым, а от него родится Роберт, которого будут звать попеременно: то Великолепным, то Дьяволом. Единственный сын Роберта станет Вильгельмом Завоевателем.

Напряженная тишина ничего не говорила Руби. Она не понимала, сказала ли слишком мало или зашла чересчур далеко.

Наконец Грольф громко воскликнул:

— Вот так так! Ничего себе! Из будущего ты, конечно, не пришла. Это невозможно. Зато несомненно, что в твоих жилах течет моя кровь. Нельзя не заметить сходства с моей сестрой, несмотря на эти короткие волосы. Скажи, ты, наверное, болела?

Торк поперхнулся вином, и Селик прикусил губу, чтобы скрыть улыбку.

— Нет, в моей стране многие так ходят, — ответила Руби гордо.

— И где же это? Нет, не говори мне. Я больше ничего не желаю слышать о будущем.

Повернувшись к Торку, он сухо осведомился:

— Могу я спросить, какое отношение имеешь ты к моей внучке?

Последнее слово, произнесенное нарочито подчеркнуто, означало, по-видимому, что он признал Руби и теперь все при дворе обязаны относиться к ней с подобающим уважением.

Несколько долгих моментов взгляды Руби и Торка не отрывались друг от друга, словно настало время найти ответы на вопросы, которые еще не были решены. Наконец он посмотрел Грольфу в глаза:

— Она моя женщина.

Сердце Руби радостно встрепенулось.

— Вы женаты?

— Нет, я дал обещание другой, прежде чем покинуть Нортумбрию, — признался Торк и объяснил обстоятельства, приведшие к нежеланной помолвке.

Грольф кивнул:

— Ты и на Руби женишься?

Торк снова долго молчал, прежде чем покачать головой:

— Нет, я слишком много перенял обычаев христиан, чтобы жениться дважды.

Руби почувствовала, как от лица отливает краска.

Слишком знакомые слова — жестокие, ранящие… несмотря на то, что она уже слышала их не раз.

Видя боль на лице Руби, Поппа впервые заговорила:

— А что же будет с Руби? Ты совсем равнодушен к ней? Или любишь?

Торк снова сжал челюсти. Он явно не желал отвечать Поппе, но знал, что молчание оскорбит Грольфа.

— Что общего имеет с этим любовь? — уклончиво осведомился он наконец.

Поппа удивленно подняла брови:

— Для меня очевидно, что она тебе небезразлична. Неужели оставишь ее здесь, а сам уплывешь в Джомсборг?

И снова Торк поморщился от слишком назойливых расспросов и встревоженно взглянул на Руби, пытаясь извиниться за публичное обсуждение их проблем. Она заметила, как Торк конвульсивно сжал кулаки, прежде чем ответить:

— Я бы хотел взять ее с собой в Джомсборг, но решать ей… ехать или оставаться… если она здесь желанная гостья.

Руби поняла, как трудно было Торку сказать это, и полюбила его за честность еще больше.

Но Поппа испортила все, рассерженно спросив:

— Она станет твоей любовницей? Немногим больше рабыни? И ты способен на такое?

Торк угрюмо посмотрел на Руби, прежде чем вызывающе бросить:

— Это касается только меня и Руби, и никого больше.

Грольфа оскорбили слова Торка:

— Нет, ошибаешься. Когда ты привез ее ко мне, чтобы узнать, приму ли я девушку, все связанное с ней стало моим делом. Я постараюсь выдать Руби замуж за богатого и знатного человека и не отпущу с тем, кто может в любую минуту покинуть ее!

И, заметив свирепый вид Торка, Грольф непререкаемо объявил:

— На сегодня, друг мой, споры закончены. Позже обсудим все еще раз.

Руби стояла в потрясенном молчании, слушая, как они говорят о ней, словно о вещи, не имеющей права определять собственную судьбу. Неужели Грольф считает, что она не имеет права решать, уезжать с Торком или остаться? Опять она оказалась в ужасном положении!

— Отведи Руби в ту спальню, что рядом с нашей, Поппа, чтобы она смогла отдохнуть перед ужином, — приказал Грольф и не терпящим возражений тоном бросил Торку:

— Ты и Селик переночуете в том крыле, где живут гесиры.

Руби беспомощно посмотрела на Торка, который ответил ей осуждающим взглядом. Неужели считает, что она так задумала? После того, что они пережили… как он может сомневаться в ее любви или желании быть с ним?

Несмотря на слезы, переполнявшие ее глаза, он отвернулся от нее с ледяным презрением.

Невыразимое ощущение пустоты заполнило Руби, а вместе с ним пришло страшное предчувствие, что ее будущему с Торком грозит беда.

С Руби обращались, как с любимой родственницей — водили по замку и только что построенному собору, дарили роскошную одежду и драгоценности. По вечерам она сидела за высоким столом с семьей Грольфа и почетными гостями. После трапезы ее уговаривали петь и рассказывать истории, пока она едва не падала от усталости, но не могла уснуть, снедаемая желанием быть с Торком.

Она была несчастна. Грольф и придворные делали все, чтобы не подпускать к ней Торка. Им не давали возможности поговорить наедине, не говоря уже о том, чтобы поцеловаться и лечь в постель. Руби мучительно тосковала о нем, не в состоянии выносить обвиняющие Оскорбленные взгляды, которыми он клеймил ее. Кажется, Торк считал, что ей нравится эта разлука, что она использовала его, желая достичь своих целей и оказаться в безопасности под защитой Грольфа.