— О Руб, — прошептал Торк, сжимая ее пальцы здоровой рукой. — Мы с тобой сделали малыша!

— Ты не сердишься?

— Нет, милая, — нежно улыбнулся Торк. — Мое семя неизбежно должно было найти путь в твое чрево. Он стиснул ее руку.

— Как прекрасно, что у нас будет дитя. И, конечно, самое великолепное, какое только рождалось на свет.

Даже эти несколько слов истощили его силы, и Торк закрыл глаза. Но даже во сне он слегка улыбался. Руби надеялась, что он видит радостные сны о своем будущем ребенке.

На следующий день он сказал ей:

— Если я умру, мой брат Эрик не станет тебя преследовать. Ему больше нет причин мстить моим сыновьям, когда я уйду.

В следующий раз, очнувшись, Торк лихорадочно воскликнул:

— Я люблю тебя, милая! До сих пор я не понимал, как сильно люблю тебя! И если бы пришлось начать все сначала, я бы последовал твоему совету и радовался каждому мгновению. Нам было так мало отпущено, Руби. Так мало…

Король Ательстан прибыл на третий день без всякого предупреждения. Он и его роскошно одетые телохранители вошли в комнату Торка в сопровождении Зигтрига. К счастью, Торк находился в сознании. Ательстан сел в кресло у постели, кивнув сначала Руби, а потом сжав руку Торка.

— Мой друг, мне так жаль. Я виноват в том, что мальчика похитили. Умрешь ты или, Бог даст, останешься в живых, Эйрику всегда будут рады при моем дворе. Обещаю на этот раз охранять его, как родного сына.

— Это мальчику решать, — прохрипел Торк, снова проваливаясь в беспамятство.

Эйрик до отъезда ко двору был замкнутым, угрюмым мальчиком. Теперь, молча стоя у постели отца, он уже больше не казался ребенком. Один Господь знает, через что ему пришлось пройти в плену Ивара.

— Я стану молиться Святому Катберту, чтобы тот попросил Господа нашего пощадить Торка, — сочувственно сказал король Руби, перед тем как уйти с Зигтригом и Эйриком. Он возвращался несколько раз в следующие два дня, чтобы поговорить с Торком, но сделать для больного ничего не смог и в конце концов отбыл в Уэссекс.

Несмотря на молитвы Руби и всевозможные зелья, Торк с каждым днем слабел. Дар и Ауд почти потеряли разум от горя. Тайкира, не умевшего скрыть свои чувства, старались держать подальше от комнаты отца, Эйрик куда более стоически переносил скорбь. Руби жила одним днем, пытаясь выжить, надеясь на лучшее.

Через неделю после возвращения Торка за стенами дворца поднялась суматоха. Руби была слишком расстроена, чтобы обращать внимание на окружающее, но голоса становились громче, и вскоре послышался топот ног.

— Где мой сын? — повелительно проревел кто-то.

Подняв глаза, Руби увидела настоящего гиганта.

Он стоял в двери, целиком заполняя собой проем.

— Немедленно убирайся отсюда, — разъяренно прошипела она. — Неужели не видишь, здесь больной!

Но великан не двинулся с места.

— Кто ты, девушка? — с надменным удивлением потребовал он ответа.

— Жена Торка. А кто, черт возьми, ты?

— Я его отец.

Он пристально разглядывал ее сапфировыми глазами, так похожими на глаза Торка.

Ошеломленная Руби пригляделась поближе к незваному гостю. Одетый в черный бархатный плащ, вышитый золотой нитью и украшенный сверкающими камнями, он возвышался над ней, почти такого же роста, как Торк, но гораздо шире в плечах. Седые волосы, прекрасно ухоженные, доходили до плеч и скреплялись золотым обручем поперек лба.

За ним толпились великолепно вдетые викинги, вероятно, спутники или родственники норвежского короля Гаральда. Даже Зигтриг явился и стоял в сторонке, выказывая уважение к могущественному правителю. Но на Руби это не произвело впечатления. Это тот отец, который годами пренебрегал сыном, отказался защищать его от злобного брата, никогда не выказывал никакой любви.

Гаральд, не дожидаясь приглашения, величественно подошел к постели и уселся на стул. Можно подумать, это чертов трон! Положив руку на грудь Торка, он сказал поразительно мягким голосом:

— Торк, это твой отец пришел навестить тебя.

Торк медленно открыл глаза и изумленно мигнул.

— Отец! Что привело тебя сюда? Неужели я уже умер и попал в ад?

Гаральд слабо улыбнулся.

— Нет, ты жив, и если это зависит от меня, останешься жить. Я привез с собой лекаря. И приехал, как только узнал обо всем.

Торк недоверчиво поднял брови.

— Скажи, причиной всему твой брат Эрик?

Рот Гаральда сжался в тонкую линию, а глаза зловеще сузились.

— Нет, в этот раз не он, — усмехнулся Торк над запоздалой тревогой отца. — Это Ивар.

— Обещаю тебе, сын, что не пройдет и месяца, как Ивар будет мертв: на спине кровавый орел, а на груди вырезано твое имя.

Торк попытался покачать головой, но силы вновь оставили его.

— Теперь это уже неважно… убийство… Все зря.

— Ни один человек не смеет причинить зло моему сыну и остаться безнаказанным, — объявил норвежский король стальным голосом.

— И опять все сводится к тебе, отец? — слабым голосом пробормотал Торк. — Почему в таком случае ты позволял это делать брату?

Губы короля негодующе задрожали при резких словах сына, голос сделался почти грубым.

— Я хотел, чтобы ты стал сильным, и это мне удалось. Ты самый сильный из моих сыновей — лучший из всего помета.

— Помета! — захлебнулся Торк. Руби негодующе уставилась на Гаральда, пытаясь объяснить, что он отнюдь не помогает сыну.

— Это все, что я для тебя значил — один из выводка, не дороже собаки.

Гаральд резко втянул в себя воздух и мягко, извиняющимся тоном ответил:

— Это неправда, Торк, я любил тебя и обещаю, что, если ты умрешь, Эрик никогда не посмеет тронуть твоих сыновей.

Торк, разволновавшись, попытался сесть.

— Не смей забирать с собой моих сыновей. Держись от них подальше. Не позволю тебе разрушить их жизни, как ты разрушил мою.

Гаральд рассерженно вскочил, явно собираясь возразить Торку, но внезапно остановился:

— Да будет так. Сегодня же дам знать всем викингам, что тот, кто причинит зло мальчикам, ответит передо мной и моими воинами.

Торк, взглянув на Руби, вновь рухнул на кровать и протянул жене руку. Руби, усевшись на перину, начала гладить его ладонь.

— Мальчики теперь в безопасности, милая. Каким бы ни был мой отец, свое слово он сдержит.

К несчастью, лекарь короля Гаральда не смог помочь Торку. Почти все время раненый метался в горячке, растрескавшиеся губы кровоточили, глаза были закрыты. На закате двадцатого дня Руби стояла у окна, незряче глядя вдаль, любовно поглаживая брошь в виде дракона. Наконец, рассеянно сунув ее в карман джинсов, которые начала носить назло Гаральду, она обернулась. Торк неожиданно с криком сел в постели и широко открыл глаза, глядя прямо на Руби.

— Я видел нас, Руб! — воскликнул он. — Видел все! Там, далеко, есть длинный тоннель, а в конце ничего, кроме прекрасного света. И там я увидел нас с тобой…

Пот крупными каплями катился по его лбу, Руби попыталась заставить его лечь. Но Торк отказался: силы словно вернулись к нему.

— Торк, ляг, это всего лишь сон, — успокаивала Руби, осторожно подталкивая его на постель.

— Нет, слушай меня, Руби. Это важно, — прохрипел он, словно говорить было больно, и сжал ее руку железной хваткой. — Это было так чудесно, что сердце мое едва не разорвалось от счастья. Не теряй это, Руб. Что бы там ни было… не теряй…

Он тяжело упал на подушки, все еще стискивая ее ладонь. Руби не нужно было касаться его груди, чтобы узнать правду.

Торк умер.

Руби, вскрикнув, бросилась на тело Торка, начала трясти, отчаянно пытаясь заставить его пробудиться. И тут, словно выйдя из собственного тела, заметила Ауд, Дара, Эйрика и Тайкира, стоявших по другую сторону кровати. Слезы струились по их лицам.

Откуда-то донесся высокий пронзительно-жалобный вопль. Он становился громче и громче, ближе и ближе, проник в ее голову, заклубился, заклубился… и полная, безграничная тишина окутала Руби мягким утешительным облаком.

Щелк! Щелк! Щелк! Руби медленно, с трудом открыла глаза и, поглядев вниз, ошеломленно моргнула. На коленях лежал магнитофон, громко щелкая. Кассета кончилась. Руби механически нажала кнопку выключателя.