Торк мучительно сморщился, увидев, что вперед выступил Селик. Несколько женщин в толпе громко вздохнули. Очевидно, Селик был прав. Шрам не портил его красоты.

— У меня была хорошая жизнь, — похвастался Селик, играя на чувствах зрителей и отбрасывая великолепную гриву волос со лба. — Я не желаю жить дольше своих храбрых товарищей, павших до меня, но пусть меня ведет на смерть воин, а не раб.

Он презрительно посмотрел на палача.

— А кроме того, не нужно этой мерзкой палки.

Он гордо провел ладонью по серебристым волосам.

— Вместо этого соберите волосы рукой и резко поднимите отсеченную голову, чтобы не залить их кровью. Я хочу явиться к Валгалле во всей своей красе.

В толпе раздались восхищенные вздохи. Храбрец! Он шутит даже на пороге смерти!

Торк украдкой сморгнул слезы.

Смелые слова Селика и необычная внешность побудили зрителей громко забряцать мечами о щиты, требуя удовлетворить последнее желание Селика. Ивар нехотя согласился. Из толпы выступил молодой гесир и, скрутив узлом волосы Селика, поднял их над его головой. Палач занес меч, но Селик в последнюю минуту дернулся, и лезвие отсекло руку гесира. Раненый закричал, сжимая окровавленный обрубок. Разъяренный Ивар схватил меч палача и уже хотел сам обезглавить Селика, но собравшиеся неожиданно стали вопить, поддерживая храбреца.

— Как тебя зовут? — спросил Ивар сквозь стиснутые зубы, опасливо поглядывая на мятежную толпу.

— Селик.

— Сколько тебе лет?

— Восемнадцать.

— Хочешь вступить в мое войско?

Глаза Ивара растерянно бегали: толпа явно была готова взбунтоваться.

— Нет, этого я не могу.

И Селик, оценив настроение народа, дерзко продолжал:

— Но если ты освободишь меня, моих товарищей — джомсвикингов и мальчика Эйрика, мы готовы принести клятву в том, что немедленно покинем твои земли и никогда не вернемся.

Ивар, обернувшись к собравшимся и стараясь казаться справедливым, спросил:

— Следует ли пощадить викинга Селика?

Громкие крики и приветствия были ответом.

Торк неверяще моргнул. Селик не умрет! И к тому же добился пощады для остальных! Он хотел было улыбнуться, но заметил приближавшегося Ивара. Ненависть превратила его лицо в чудовищную маску.

Ивар подошел к Торку и прорычал:

— Передай Зигтригу — я еще увижу его труп!

И, чтобы подчеркнуть свои слова, ударил Торка в грудь тяжелым сапогом.

Рана вновь открылась, и Торк провалился в небытие.

Много недель Руби и Ауд механически продолжали шить белье. Остальные приходили каждый день, и всем находилась работа благодаря поразительной способности Эллы вести дела.

В следующий раз, получив мешочек монет за партию белья, Руби спросила Дара, нельзя ли выкупить Эллу на свободу. Он не согласился взять деньги и сказал, что дарит ей Эллу в полное распоряжение.

— Не могу поверить, что ты сделала это для меня! — заикаясь, пробормотала та, когда Руби объявила, что она больше не рабыня. — Теперь я на все что угодно пойду для тебя!

— Послушай, Элла… если что-то случится с Торком… и меня здесь не будет… обещай, что ты всегда будешь оставаться рядом с Тайкиром и Эйриком. Дар и Ауд стары. Они могут нуждаться в твоей помощи.

Но именно Руби понадобилась помощь Ауд, почти на себе оттащившей ее в спальню, когда гонец привез послание:

«Торк тяжело ранен в грудь. Эйрик и я спешим привезти его домой. Дело плохо. Олаф погиб.

Селик».

На следующий день они отправились в Джорвик, чтобы принести скорбную весть Джиде и ее семье и дождаться корабля с Торком. Заплаканная Джида сказала Руби вечером, после того как они уложили спать испуганных девочек:

— Помнишь наш разговор? Теперь, кажется, все сбывается.

— Что именно?

— Тогда ты спросила, хочется ли мне стать равной с мужем и вести дела семьи? Я ответила, что прекрасно умею это делать, но предпочитаю уступать во всем Олафу.

— Да, помню. Мы говорили о самостоятельности женщин.

— Вот именно.

Джида рассеянно провела рукой по волосам.

— Теперь мне придется взять все на себя. Я теперь просто Джида, вдова Олафа.

Она зарыдала, выплакивая разъедавшую душу печаль, и Руби, пытаясь утешить ее, невольно гадала, не окажется ли скоро сама в подобном положении. А тем временем она, как могла, пыталась помочь Тайкиру.

— Хотел бы я быть старше, — свирепо бросил мальчик, изо всех сил стараясь не заплакать. — Я стал бы джомсвикингои и спас бы отца. И тогда отсек бы голову Ивару. Вот так!

Он яростно рубанул рукой.

Вошедшая Ауд попыталась успокоить малыша.

— Что бы ни случилось, Тайкир и Руби, у вас есть дом в Нортумбрии. Мы одна семья и должны оставаться вместе. Это самое главное.

Измученный Дар неделю спустя принес первые новости.

— На закате корабль Торка вошел в устье Хамбера и не остановился на ночлег. К ночи они будут здесь, если Господь позволит.

Руби и Ауд отправились в церковь Святой Марии и провели в молитве долгие часы. К вечеру вся семья собралась на пристани. Постепенно туда же пришли сотни людей, молча ожидавших, когда настанет пора почтить павших воинов. Даже Зигтриг и Бернхил почтительно стояли впереди, ожидая прибытия судна.

Гробовое молчание приветствовало скользнувший в гавань корабль. При виде первого тела, снесенного на берег, Джида издала тонкий жалобный вопль. Верный меч Олафа лежал поверх трупа. Джида и рыдающие дочери проводили тело к телеге.

Руби крепко держалась за руку Тайкира, наблюдая за ужасной процессией тяжело раненных людей. Их глаза слепо смотрели в никуда.

Наконец появился Торк, поддерживаемый Селиком и Эйриком. Он едва держался на ногах; кровь сочилась сквозь белое полотно, которым была обернута грудь. Длинные светлые волосы были грязны и выпачканы засохшей кровью — те самые волосы, которыми так восхищалась Руби. Его затуманенные болью глаза беспокойно обшаривали толпу. При виде Руби он улыбнулся. По крайней мере, попытался. Казалось, даже улыбка причиняет ему боль.

Сердце Руби оборвалось от страданий за Торка, при виде незаживших шрамов на его лбу, подбородке, руках, кровавой раны на груди. И тут она заметила беспалую руку, всего лишь с одним оставшимся пальцем, и, охнув, на мгновение закрыла глаза, моля Бога, чтобы дал сил.

«О Боже, дай ему выжить! Я прошу лишь об этом! Пусть он выживет!»

Тайкир вырвался, подбежал к отцу и обхватил его за талию, жалостно всхлипывая. Торк, собравшись с силами, погладил его по плечу.

Только потом подошла Руби и, стиснув ладонями лицо Торка, осторожно поцеловала в растрескавшиеся губы, не обращая внимания на льющиеся по щекам слезы.

— Кажется, всякий раз, когда я вижу тебя, девушка, ты шмыгаешь носом, — неверным голосом пошутил Торк. В глазах его тоже стояли слезы. — Я же говорил, что вернусь. Неужели сомневалась?

И он сжал Руби в объятиях, зарывшись лицом в ее шею.

Тело Руби сотрясалось от рыданий. Она не могла говорить.

Торк отстранился и с тревогой оглядел жену, потрясенный тем, как ужасно она выглядит. Печально сверкнув глазами, он попытался пошутить:

— Ну и вид у тебя, женщина! Может, просто некому было щипать тебя за твой милый задик, пока меня не было, поэтому и льешь слезы!

— О Торк! — слабо улыбнулась Руби. — Пойдем со мной. Я отведу тебя домой.

Несколько человек, включая Селика, лицо которого обезображивал ужасный шрам, помогли Торку лечь в устланную сеном телегу, которая должна была отвезти его во дворец Зигтрига. Путешествия в дом Дара он не выдержал бы.

К тому времени как они добрались до дворца, лихорадка начала сотрясать тело Торка. В следующие дни он то трясся от озноба, то приходил в сознание, но был очень слаб. В минуты просветления он постоянно разговаривал с Руби, которая не отходила от его постели.

— Торк, у нас будет ребенок, — призналась Руби, как только смогла. — Я знаю, ты не хотел детей, но…