– И что ты сделала? – спросил Ник с веселым интересом. Я встала налить себе кофе.

– Забросила его на дерево.

Дженкс хихикнул, а мама постучала ложкой по краю кастрюли.

– Ну, не скромничай. Рэйчел подключилась к лей-линии, па которой был построен лагерь, и забросила мальчика на тридцать футов вверх.

Дженкс присвистнул, а у Ника сделались большие глаза. Я налила себе кофе, чувствуя неловкость. Это был не очень хороший день. Тому хмырю было лет пятнадцать, и он изводил девочку, которую на этой фотографии я обнимала за плечи. Я ему велела оставить ее в покое, а он меня толкнул так, что я полетела на землю, и тут я сорвалась. Я даже не знала тогда, как черпать из лей-линии – просто все само собой случилось. Пацан приземлился на дерево, упал и руку себе порезал. Крови столько было, что я перепугалась. Молодых вампиров в лагере пришлось вывезти на всю ночь на прогулку по озеру, чтобы успеть собрать землю, куда пролилась кровь, и сжечь.

Папе тогда пришлось прилететь разбираться. Это был первый случай, когда я воспользовалась лей-линией и, в общем, последний до колледжа, потому что папенька тогда выдубил мне шкуру как следует. Мне еще повезло, что меня не выгнали на месте в ту же минуту.

Я вернулась к столу и увидела его улыбку на фотографии. – Мам, можно я эту фотографию возьму? Мои пропали весной, когда… когда их сгубило неудачное колдовство.

Я встретилась взглядом с Ником и получила подтверждение, что он ничего не сказал о смертельных опасностях, которые мне грозили.

Мама пододвинулась ближе.

– Очень хорошая фотография отца, – сказала она, вынимая ее из альбома и давая мне. Потом вернулась к плите.

Я села на стул и стала разглядывать лица, пытаясь вспомнить имена. И не могла припомнить ни одного – мне это не понравилось.

– Рэйчел? – позвал Ник, глядя в альбом.

– Да?

Аманда? – молча спросила я темноволосую. – Так тебя звали?

Дженкс завертел крыльями, отчего у меня волосы затанцевали вокруг лица.

– Черт побери! – воскликнул он.

Я глянула на фотографию, открывшуюся под той, что была у меня в руке, и почувствовала, как бледнею. Это был тот же день, потому что снято на фоне того же автобуса. Но на этот раз отца окружали не девочки-подростки, а стоял рядом с ним некто – один в один Трент Каламак, только постаревший.

Я никак не могла выдохнуть. Эти двое на снимке улыбались, щурясь против солнца. Они дружелюбно обнимали друг друга за плечи и явно были довольны.

Мы с Дженксом испуганно переглянулись.

– Мам? – сумела я наконец спросить. – Кто это?

Она подошла поближе, присмотрелась, издала удивленный звук:

– Я и забыла, что у меня такая есть. Это человек, которому принадлежал лагерь. Они с твоим отцом были очень близкими друзьями. Отец очень тяжело переживал его смерть. Трагически погиб, не прошло и шести лет со смерти его жены. Думаю, отчасти и поэтому твой отец утратил волю к борьбе. Они погибли с интервалом в неделю, если помнишь.

– Нет, я не знала, – прошептала я, опустив глаза.

Это не был Трент, но сходство – поразительное. Наверное, его отец. Мой отец был знаком с отцом Трента?

От внезапной мысли я прижала руку к животу. Я поехала в нот лагерь с редкой болезнью крови, и с каждым годом мне становилось лучше. Трент замешан в генетических исследованиях, может быть, его отец занимался тем же. Мое выздоровление было названо чудом. А это могла быть незаконная и аморальная генетическая манипуляция.

– Бог ты мой! – выдохнула я.

Три лета в лагере. Месяцы лежания почти до самого заката. Необъяснимые боли в бедре. Все еще иногда преследующие меня кошмары – меня душит пар.

Чего это стоило? Что взял с папы отец Трента в уплату за жизнь его дочери? Не отдал ли он за это свою?

– Рэйчел, что с тобой? – спросил Ник.

– Ничего. – Я стала успокаивать дыхание, разглядывая фотографию. – Мам, а можно, я и эту тоже возьму?

Я сама слышала, как по-чужому звучит мой голос.

– Бери, я ее не хочу у себя держать, – сказала она, и я вытащила фотографию дрожащими пальцами. – Потому-то она и внизу. Ты же знаешь, я ничего не могу выбросить, связанного с твоим отцом.

– Спасибо, – шепнула я.

Я сбросила пушистый розовый шлепанец и мрачно почесала себе икру ногтями ноги. Было уже за полночь, но в кухне было светло, блики флуоресцентного света играли на моих медных котлах для зелий и висящей утвари. Стоя у стола из нержавейки, я толкла пестом в ступке, растирая в зеленую пасту дикую герань. Дженкс нашел ее для меня на пустыре, выменяв на один из своих драгоценных грибов. Клан пикси, который обрабатывал пустырь, на этом наварил неплохо, но я думаю, Дженксу было их жаль. Ник где-то полчаса назад сделал нам сандвичи, а лазанью убрали в холодильник еще горячей. Мой сандвич с копченой колбасой оказался безвкусным. Не думаю, что все дело в том, что Ник не полил его кетчупом, как я просила, сказав, что не нашел его в холодильнике. Дурацкая человеческая фобия. Меня бы она даже умиляла, если бы не доставала так часто.

Айви еще не показывалась, а одна есть лазанью в присутствии Ника я не стану. Мне надо было с Айви поговорить, но придется ждать, пока она будет готова. Более замкнутой личности я не знаю – она даже себе не сознается в собственных чувствах, пока не найдет им логического оправдания.

Рыбка Боб плавал в моем втором по величине котле для зелий, стоящем на столе рядом со мной. Я его собиралась использовать как своего фамилиара. Нужно животное – а рыбы являются животными, кто может что возразить? Кроме того, если я хотя бы намекну на котенка, Дженкс сорвется с нарезки. А своих сов Айви отдала сестре, после того как одну из них чуть не разорвали на части, когда она поймала младшую дочь Дженкса. С Джезебл ничего не случилось, а сова тоже сможет снова летать. Когда-нибудь, быть может.

Я продолжала мрачно толочь листья в кашу. Магия земли получается более сильной, если творить ее от заката до полуночи, но сегодня мне трудно было сосредоточиться, и уже было больше часа ночи. Мои мысли все возвращались и возвращались к фотографии лагеря «Загадай желание». И я тяжело вздохнула.

Ник посмотрел на меня с другой стороны кухонного стола, где устроился на барной табуретке, доедая последний сандвич с колбасой.

– Плюнь, Рэйчел, – сказал он, улыбаясь, чтобы смягчить свои слова: он знал, о чем я думаю. – Вряд ли тебя генетически модифицировали, а если даже и так – как это сможет кто-нибудь доказать?

Я выпустила из рук пест и отодвинула ступку.

– Из-за меня погиб мой отец, – сказала я. – Если бы не я с моей проклятой болезнью крови, он был бы жив до сих пор. Я это знаю.

Ник опечалился.

– Наверное, он думал, что это он виноват в твоей болезни. Вот уж от чего мне получшало. Я где стояла, там и хлопнулась на пол.

– Может, они были просто друзьями, как говорит твоя мама? – предположил Ник.

– А может, отец Трента пытался втянуть моего отца во что-то противозаконное. И он погиб, потому что не согласился.

Но хотя бы отца Трента прихватил с собой. Ник вытянул руку и подобрал фотографию, оброненную мною на стол.

– Не знаю, – сказал он тихо, разглядывая ее. – Судя по виду, они были друзьями.

Я вытерла руки о джинсы и потянулась за фотографией. В глазах защипало, когда я рассматривала лицо отца. Подавив эмоции, я отдала ему фото обратно.

– Поправилась я не от трав и заклинаний. Мне поменяли гены.

Впервые я произнесла это вслух, и в груди встал ком.

– Зато ты жива, – напомнил Ник.

Я отвернулась и отмерила шесть чашек ключевой воды. Она громко журчала, переливаясь в самый большой медный котел.

– Что если это выйдет наружу? – спросила я, не в силах поднять глаза на Ника. – Меня арестуют и вышлют на какой-нибудь ледяной остров, как прокаженную – из страха, что эти изменения могут дать опасные мутации и породить новую эпидемию.