Кайлу Абель такой подход не устраивал, и Рейн прекрасно ее понимал. Тот, кто жаждет смерти хозяйки отеля, вряд ли остановится после первой неудачи. Или второй, если вспомнить снежную лавину.

– Несчастный случай? Как бы не так! Ваш Эрни пытался столкнуть нас с обрыва!

– Тьенна Абель, поумерьте пыл. Он такой же мой, как и ваш, – окоротил ее следователь. – И если на то пошло, это его труп я вижу перед собой

– Хотите сказать, предпочли бы увидеть нас на его месте? – не сдержалась женщина и прикусила губу, догадавшись, что сболтнула лишнего. – Извините, это нервное, – нехотя признала она. Ругаться со следователем было не с руки.

Фертан кивнул, принимая извинения.

– Что, по-вашему, здесь произошло?

Рассказ о преследовании в городе и погоне по горным тропам много времени не занял. А вот удары молний по скалам следователя насторожили, ведь Эрни не был магом. Пришлось стражам снова залезть в паромобиль, и уже через несколько минут следователь с кислым видом рассматривал найденные на полу однозарядные самодельные артефакты, которыми любили баловаться в братстве. Одна проблема – игрушки были слишком дорогими для такой мелкой сошки, как Эрни.

– Похоже, место было выбрано не случайно. Он точно знал ваш маршрут и выбрал дорогу, где сложнее всего развернуться, – вслух задумался Фертан. – Кто бы подумал, что это сыграет против него!

– Мы просто пытались уйти от удара, – буркнула Кайла.

– Удачно ушли. – Следователь еще раз покосился на труп, в одночасье ставший его головной болью.

– Удачно, раз живы, – вмешался в разговор Рейн и хмуро уточнил: – Эрни был убийцей?

Если кто-то заплатил теневому братству за голову Кайлы, можно ждать следующего.

– Эрни занимался всем, за что платят. Его же не случайно «Семь Монет» прозвали. Он за деньги готов был мать родную продать. Тьенна Абель, кому же вы успели помешать? – больше досадуя, чем ожидая услышать ответ, спросил Фертан.

– Не поверите, но я уже составляю список, – без капли иронии поделилась хозяйка отеля.

«И я хотел бы на него посмотреть», – промелькнуло у Рейна в голове, но сказал он другое:

– Мне надо в Пустошь.

***

Если бы век назад магам сказали, что они будут бродить по миру мертвых, вряд ли кто поверил. Считалось, что только некроманты из сказок могут поднимать трупы или общаться с душами умерших. В реальной жизни всё было куда прозаичнее. Умер, отпели, похоронили. Ровно до того момента, когда был открыт феномен Пустоши. Считалось, что человек попадает в нее сразу после смерти и медленно растворяется, становится ее частью, теряя себя и свою индивидуальность.

Маги могли уйти в Пустошь следом за погибшим и увидеть чужие воспоминания, вплоть до самой его смерти: эдакое путешествие в прошлое. Всё, что не видел и не помнил умерший, покрывалось туманом, в котором легко заблудиться. Чем меньше проходило часов от смерти человека, тем ярче были его воспоминания. Но со временем люди, кэбы, дома теряли очертания. Магам, научившимся ходить по дорогам Пустоши и расследующим убийства, погружаясь в чужую память, приходилось выкручиваться. Искать улики максимально быстро, чтобы не потеряться в тумане и не сойти с ума.

Рейн сам видел, как знакомая улица меняла очертания, обрастала переходами и тупиками, и чем дальше от мертвеца, ставшего проводником в мир Пустоши, тем плотнее становился туман вокруг. Других людей разглядеть и вовсе было невозможно. Вместе с тем нестерпимо хотелось вступить в густую белую пелену. Пустошь манила – то была плата за показанное прошлое. Те маги, кто следовал ее зову, теряли разум и больше не приходили в сознание.

Было время, когда Рейну казалось, что это гуманный способ расстаться с жизнью. Но каждый раз он останавливался на границе тумана и возвращался.

Может, именно из-за подобных размышлений доктор не боялся Пустоши и не чурался использовать ее для раскрытия преступлений. Вот и сейчас проще всего было пойти туда за горе-водителем. Вообще-то за самовольный уход в чужие воспоминания по голове не гладили: никто не мог гулять по Пустоши без разрешения – требовалась долгая бумажная волокита с заполнением бесконечного числа бланков и согласия родственников. Собственно, на этом зависала половина дел: пока получали согласие, от памяти свидетеля, жертвы или обвиняемого оставались одни обрывки, и дальше приходилось разбираться по старинке. В управлении Рейн, скрипя зубами, следовал правилам. Но, во-первых, сейчас он был не в управлении, а во-вторых, штрафов не боялся. Ну, поругает его Вистон, лишит премии – в первый раз, что ли?

Сначала он даже думал наведаться в Пустошь до появления стражей, но, поразмыслив, отложил визит до их приезда. Все-таки дорога пустынная, и оставлять женщину одну, пока сам валяешься без сознания, точно не стоит. Он не был параноиком и благодаря целителям не помнил встречу с троллями, но знал – в горах лучше быть настороже.

Благородный порыв имел последствия: Фертан не захотел отпускать его в Пустошь. Ни сейчас, ни после. И припомнил все тридцать два параграфа кодекса, по которому не предоставлялось возможным просматривать чужие воспоминания. В другой раз Рейн отступил бы, дождался бы разрешения, но…

Вистон дал ему карт-бланш. Грех не воспользоваться. Пусть даже начальник спросит за это двойную или тройную цену. Наверняка спросит, причем неважно, будет ли Рейн использовать его имя или нет.

Упоминание комиссара столичного управления подействовало как надо. Рейн пропустил мимо ушей «проклятый аристократ» (не угадали, он обычный выходец из третьего сословия) и «столичный сноб» (здесь тоже можно поспорить), сказанные сквозь зубы, и уселся рядом с трупом. Положил ладонь на окровавленный лоб.

– У тебя час. Не вернешься вовремя – напишу докладную, и плевать, кто тебя прикрывает, – услышал он злое предупреждение и провалился в Пустошь.

Попасть с горной дороги в сонный в утреннем свете паб – то еще приключение! Знакомый, к слову, «Ржавый гвоздь» – Рейн узнал и бармена, и обстановку. Официант прошел сквозь мага, не заметив его, и прямиком направился к стойке. Пустошь воссоздавала мир глазами убитого, а значит, именно здесь выпивал их преследователь.

Улицы города покрывал сизый туман, характерный для мира мертвых и их воспоминаний: похоже, выходить наружу Эрни не собирался.

А вот Рейн вышел. Хотя бы для того, чтобы немного пройтись по брусчатке собственными ногами – он и забыл это потрясающее чувство. Даже холод Пустоши не портил впечатлений. Здесь ему не нужны были протезы, он был таким, как семь лет назад, до встречи с троллями.

В отражении в окне промелькнуло лицо без металлических вставок, и Рейн хмыкнул, наблюдая, как губы искривляются в нормальной улыбке. Было время, когда он прятался в Пустошь от реальности. Может, оттого и пошел в патологоанатомы – на его работе уходить в Пустошь приходилось куда чаще, чем на любой другой. Пусть ненадолго, но тут он снова ощущал себя цельным. Человеком, а не чудовищем.

Пустошь затягивала, обещая забвение и покой. Тогда ему помог вернуться Квон, и первое время присматривал. Наверняка думал, что делает это незаметно, и жутко бесил своим вниманием и заботой. Но с каждым днем Рейн понимал, что именно этого ему не хватало – не жалости, а крепкой руки друга, готового встать рядом и принять его таким, каков он есть.

Доктор подозревал, что их первая и последующие встречи были не случайны, по крайней мере, поначалу, пока шапочное знакомство не переросло в крепкую дружбу. Квону было плевать на его металлические ноги, руку и прочие замененные части тела, на рубленую механическую речь. Они научились понимать друг друга с полуслова.

Квон ненавязчиво вправил ему мозги. Не случайно ведь считался одним из лучших менталистов столицы. Тогда Рейн перестал прятаться в Пустоши при любом удобном случае.

Но всё же – как хорошо! Не хватало разве что сигареты, затянуться терпкой горечью. Рейн не был заядлым курильщиком, но не отказывался при случае. Сейчас, в мрачной обстановке Пустоши, сигарета пришлась бы кстати. А так приходилось лишь вдыхать дымные запахи из паба да наблюдать за скрытым в тумане городом.