Вечером со стороны огромного озера Венерн подул ласковый и прохладный ветерок, принося долгожданное отдохновение усталому телу. Всадник стянул шейный платок, рывком расстегнул ворот темно-синего кафтана и снял широкополую шляпу, подав ее подскочившему вовремя служке. С некоторым трудом усталый человек слез с коня и на одеревеневших ногах неспешно побрел к шатру. Еще один бесконечно важный для судьбы королевства день заканчивался ничем. Даже конные разъезды датчан не появлялись вблизи позиций шведского войска. Леннарт Торстенсон, фельдмаршал Швеции, ее последняя надежда и опора власти Акселя Оксеншерны, ненадолго остановился уже у самого полога шатра, откинутого слугой. Обратив лицо в сторону заходящего солнечного диска и прикрыв глаза, военачальник стал слушать громкий птичий пересвист, еле заметно улыбаясь.

Весь день Леннарт провел в седле, объезжая позиции войск, лично инспектируя степень готовности солдат и артиллерии. Разговаривая с генералами, Торстенсон не забывал каждый раз повторять высочайшую степень важности грядущего боя для судьбы королевства. Позиции, выбранные им для встречи датской армии, были наилучшими — его солдаты занимали господствующие над равниной холмы, а жерла пушек смотрели на редкие дороги, сходящиеся в центре расположения армии Леннарта. Как полагал фельдмаршал, Густав Сиверс со своим войском должен будет или атаковать в лоб укрепленные позиции шведов, или же идти в обход озера Скагерн, в которое упирался левый фланг армии Торстенсона. А это, несомненно, расстроит его порядки, и тогда у кавалерии, имевшей в своем составе немногим менее четырех тысяч отличных рейтар и драгун, появятся отличные возможности для атаки растянувшегося на марше противника.

Голова командующего армией раскалывалась, в груди першило — сказывалась не до конца залеченная болезнь, свалившая Леннарта с ног еще в Богемии.

«Видит Бог, я делаю все, что в моих силах!» — Он разжал веки и, пригнув голову, прошел внутрь, в умиротворяющий сумрак шатра.

Повалившись на топчан, фельдмаршал с трудом стянул, казалось, приросшие к ногам сапоги, свалив при этом двух слуг, помогавших ему. Наконец, освободившись от сапог, военачальник закрыл глаза и принялся массировать виски.

— Прикажете нести ужин? — робко осведомился голос из-за полога.

— Пусть несут! — рыкнул Торстенсон. — И немедленно позвать ко мне лекаря Иоганна! Мне нужны его настойки…

Уже скоро принесли еду, и Леннарт устало принялся за печеного гуся, морщась от пульсирующей в голове боли. Но и сейчас ему не давали покоя — дважды в шатер входили люди. Сначала полковник Олессон, приведший две сотни рейтар из Эребру, и это было хорошей новостью, ибо пополнение кавалерии было сейчас наиболее желаемо для фельдмаршала. Все конные отряды армии были собраны из опытных воинов, в которых Торстенсон был уверен, как в себе. А вот пехотинцы наполовину состояли из вчерашних крестьян, четверть из которых прошла самую минимальную подготовку. Но на большее рассчитывать было нельзя — людские ресурсы королевства не безграничны, уже сейчас армия испытывала недостаток обученных солдат, а казна не имела золота, чтобы нанять солдат удачи хорошего качества.

Затем к военачальнику с громкими стонами и плаксивыми жалобами на московитов ворвался явно выживший из ума бывший пастор Ниена, Генрих Мартенсон Фаттабур, прибывший из Стокгольма. Леннарт тут же прогнал его взашей, запустив в спину Генриха гусиной головой. После этого Торстенсон запретил пускать к нему в шатер кого бы то ни было — ему нужно было отдохнуть, ожидая лекаря.

— Доброго здоровья, мой фельдмаршал! — раздался по-женски тонкий голос толстяка Иоганна — лекаря из Голштинии.

— Твоими молитвами, Иоганн! Проходи! — воскликнул Торстенсон, вытирая жирные пальцы о край скатерти. — Я давно уже тебя жду! Моя голова словно наковальня…

— Сейчас, сейчас! — пробормотал немец, снимая с плеча звякающую стеклом огромную сумку и склоняясь над ней, ища нужные пузырьки.

Внезапно у входа в шатер послышалась какая-то возня и раздались предостерегающие вскрики.

— Снова этот сумасшедший пастор?! — рыкнул Леннарт, сжав кулаки.

— Пошли прочь! У меня срочное послание от бургомистра Кальмара! — На улице гремел сильный молодой голос.

— Господину фельдмаршалу нездоровится, у него лекарь! Обожди!

— Дурачье! Доложи о послании! — не унимался гонец.

Леннарт, переглянувшись с замершим Иоганном, дал знак слуге пустить гонца. Тут же внутрь прошел лихого вида морской офицер. Сняв шляпу и поклонившись Торстенсону, он, не мешкая, передал ему свиток, после чего начал громко выкрикивать основные положения послания:

— Мой фельдмаршал! Кальмар в огне! Датчане атаковали стоявшие на рейде суда, сожгли порт и высаживают солдат, которые грабят город! По всему побережью разносится весть о гибели фельдмаршала Густава Горна и его армии в морской пучине! У датчан появились новые корабельные бомбарды невиданной прежде силы!

Леннарт понял, что это конец. Крах. Полный и безоговорочный. Самоуверенность дорого выйдет королевству, в этом фельдмаршал не сомневался. Конечно, что-то можно изменить в лучшую сторону искусством дипломатии, в которой риксканцлер был весьма и весьма искусен. Но Леннарт не был уверен, что юная Кристина предоставит Акселю этот шанс. Мало для кого при дворе было секретом, что судьба Оксеншерны висит на волоске. Молодые волки из окружения принцессы, которая уже была готова стать королевой, чуя свою силу, уже примеривались к шее старого оленя. Что же будет далее?

Торстенсон немалым усилием воли подавил нахлынувшее на него впервые за долгие годы чувство обреченности. Фельдмаршалу не хотелось, чтобы его слабость увидели присутствующие. Например, этот молодой офицер с горящим взором и прекрасным в своей решительности лицом. А потому, скрыв эмоции и буднично спросив у гонца его имя, Леннарт сильным и уверенным голосом проговорил:

— Никлас! Благодарю тебя за доставленное вовремя послание! Я уверен, Кальмар держит оборону! — Торстенсон встал, подошел к молодому человеку и, по-дружески положив ему руку на плечо, продолжил: — Надо быть сильным! А теперь обожди на улице, покуда я надиктую писарю ответ бургомистру и начальнику гарнизона.

Только когда молодой человек вышел, фельдмаршал позволил себе устало опуститься на стульчик и погрузился в тяжкие думы. С большим трудом надиктовав ответное письмо в Кальмар, а также послания в Стокгольм и Эребру, Торстенсон, отдав последние на сегодня распоряжения, лег спать.

Ночью чутко спавший Леннарт был разбужен дальними хлопками мушкетных выстрелов и раскатистым рявканьем пушек. Датчане! Вскочив с широкой лавки, заменявшей ему кровать, он схватился за приставленную у изголовья тяжелую шпагу и окликнул слуг. Не успели они, растерянные и оттого неповоротливые, помочь ему одеться, как в шатер ворвался генерал Йоганн Банер:

— Мой фельдмаршал! Датчане, уничтожив наши передовые отряды у деревни Сьеторп, продолжают двигаться навстречу маршевыми колоннами!

— Их много? — пытаясь оставаться невозмутимым, осведомился Торстенсон, с помощью слуг надевая камзол.

— Успевшие бежать говорят о десяти тысячах, но сейчас ночь, мой фельдмаршал, и…

— Откуда им знать? — прогремел Леннарт. — Эти трусы оставили свои позиции при виде врага! Йоганн, немедленно поднимайте солдат! И пусть каждый из них занимает позицию, для него ранее определенную!

— Слушаюсь, господин фельдмаршал! — Генерал Банер скрылся за пологом входа, заранее откинутым младшим офицером.

Леннарт, сжав губы, обдумывал сие коварство данов — ночная атака опасна, ведь количество неприятеля неизвестно. Да и кавалерия — главный козырь Торстенсона — для дела сейчас непригодна. Но он надеялся, что враг не дойдет до безумства ночного боя и отложит схватку на утро. Однако нужно быть готовым и к крайности, а посему шведский лагерь в данный момент более всего стал походить на разворошенный палкой мальчугана муравейник. Горели часто разложенные костры, и отблески пламени отражались на кирасах и кабассетах пикинеров. В лунном свете колыхались перья на шляпах мушкетеров, которые, чихвостя на все лады проклятых данов, были вынуждены занимать свои позиции в построениях бригады, вместо того чтобы отсыпаться после дневных работ по устройству лагеря и укреплений. Взволнованно ржали кони, а звон железных доспехов и оружия раздавался отовсюду, даже из самого конца шведских позиций, близ берега озера. Злые офицеры, раздавая зазевавшимся оплеухи, зычно кричали команды и выстраивали ровные шеренги солдат.