— Полковник гвардии его величества князя Руси Сибирской Сазонов Алексей Кузьмич! — на мгновение приложив пальцы ладони к виску, четко, громким голосом представился этот человек, добавив чуть позже: — Сахалина и окрестных земель воевода.

Пожав протянутую ему ангарцем ладонь, Байков назвался сам и справился о здоровье великого князя Ангарского и Амурского Вячеслава Андреевича Сокола. На этом формальности закончились, а Федор вдруг заметил, что гостю не по нраву пришлась игра усть-амурских музыкантов — воевода Сазонов лишь на секунду, но все же нахмурил брови, бросив на них недоуменный взгляд. Своего недовольства, однако, он прилюдно не выказал.

— Федор Исакович! — чуть наклонив голову, громко сказал ангарец, силясь перемочь вдохновенно игравших трубачей. — Надобно нам с тобою переговорить! Желательно в тишине!

— Как я уже сказал, Федор Исакович, — начал разговор Сазонов, когда Байков, наконец, нашел приемлемое для проведения переговоров помещение в приказной избе, а несколько стрельцов занесли туда лавки — всех поначалу рассадить не удалось, — воеводство мое на острове Сахалин находится…

— А ну… — Байков жестом поманил ближайшего к нему подьячего, — чертежну роспись тащи сюды!

Вскоре на столе оказался широкий лист плотной желтоватой бумаги, удерживаемый подьячим по краям, дабы не свернулся в рулон, испещренной линиями, знаками и надписями. Алексей понял, что это была развертка береговой линии Охотского моря, но разобраться в ней было архисложно. С этим справился бы кто-то из флотских офицеров, но таковых среди прибывших в Амуркотан ангарцев не было. Поглядев с тоской на Федора Байкова, с большим трудом пытавшегося разобраться в собственном «чертеже», Сазонов предложил усть-амурскому воеводе использовать ангарскую карту. Тот легко согласился на это и тут же с изрядным облегчением и немалым шумом убрал со стола свою.

— Итак, мы здесь, — указал на амурское устье Сазонов. — Это остров Сахалин. Мое воеводство и земля Сибирской Руси.

— Мне про то не ведомо, и из Якутска никакой бумаги о сем не прибывало, — недовольно проговорил Байков, а сидевшие позади него чиновные мужи стали недовольно переговариваться. — И люди мои на том Сахалине не раз бывали — людей князя Сокола они не видали вовсе.

— Мы отправили письма в Якутск и в Москву через Енисейск, с требованием оставить этот остров, — проговорил Алексей. — Сахалином мы не поступимся, но твои или охотские людишки могут промыслы иметь на этой земле, ежели не будут чинить обиды айнам и иным местным жителям.

— Но Поярков не говорил мне о встреченных там людях великого князя Сокола! — воскликнул Байков, а приказной дьяк энергично закивал, потрясая жидкой бороденкой.

— А он и не должен был встретить наших товарищей! — повысил голос Сазонов. — Прежде уж было оговорено, что земли, лежащие к югу от устья Амура, принадлежат Руси Сибирской. Да и нет там ни злата, ни серебра. Но я не о том поговорить с тобою пришел.

— О чем же, Алексей Кузьмич, ты желаешь говорить? — переглянулся с дьяком Федор.

— Голландцев, что на нашем острове в полон взяли, отдайте! — заявил Алексей. — Сейчас и заберу их.

— За этим приехал? — изумился усть-амурский воевода, а люди его недовольно зашумели, переговариваясь меж собой.

— И корабль голландский тоже отдавай, Федор Исакович, — продолжил Сазонов требовательным тоном.

Байков от подобных требований гостя аж поперхнулся. Прокашлявшись, он недовольно проговорил:

— Тех десять болезных немцев, коих я по доброте душевной взял в острог, я тебе отдам. Все одно лишние рты, а хлеба своим людишкам не хватает. А над Поярковым я не властен. Он якутского воеводы, Петра Головина, товарищ и письменной голова тамошний. С ним тебе надо говорить.

— Не отдаст Васька корабль, а немцев уж утопил, верно! — процедил дьяк, с наигранной усмешкой глядя на ангарца.

Дьяк был весьма рад хоть в чем-то, да уязвить этих заносчивых ангарцев. Однако его смешки не имели успеха среди остальных устьамурцев, и он замолчал, смущенно потупившись. На Сазонова и его людей этот выпад никакого впечатления не произвел. Алексей негромко переговаривался с Лыковым и Мелетьевым, а Нумару, сидевший справа от Сазонова, и вовсе откровенно скучал, посматривая по сторонам. Старый айну был горд тем обстоятельством, что Алексей взял его на важные переговоры со своими родичами из другой державы, а сидевший позади младший сын его, Рамантэ, переводил отцу все, что говорили русские.

Одетый в перевязанную широким поясом распашную куртку, расшитую замысловатым орнаментом, который защищал ее хозяина от влияния злых духов, подаренные зятем плотные штаны и мягкие кожаные сапоги, с двумя короткими мечами на поясе и двумя чейки-макири — ритуальными ножами на бедре, Нумару походил на знатного японского самурая. Собственно, так оно и было — японцы, долгие годы воевавшие с айнами, которых они называли эбису, очень многое переняли у них, начиная от культа меча и заканчивая ритуальным самоубийством.

Байков с интересом смотрел на айна, но спросить, что он делает среди ангарцев, покуда не решался. Федор знал, что два крупных рода этих мохнатых туземцев с северного берега Амура ушли на южный, ангарский, еще до его приезда сюда, причем ангарцы помогали им пересечь реку. Тогдашний воевода Кузьма Богданович Виденьев, из курских дворян, не стал препятствовать переселению, а вскоре и вовсе пропал. Баяли, ушел-де он к ангарцам с немногими ближними людишками. В Якутск же сообщили о том, что воевода, дескать, в лесу заплутал да и сгинул. Якутские же воеводы позже прознали о бегстве Виденьева со товарищи. Оттого Петр Головин нового усть-амурского воеводу напутствовал особо. Дабы вновь измены не было, Байков отвечал за то не головой, а семьею да землицей своей.

— Федор Исакович! — услыхал вдруг воевода, после того как его сотник пихнул своего начальника кулаком в бок. — Да слышишь ли? — Сазонов уж понял, что устьамурец малость задумался. — Пошлешь человечка до Пояркова?

— Послать-то пошлю, да придет ли сам он сюда? — развел руки в стороны Байков.

Как и предполагал Федор, Поярков в острог идти отказался наотрез. Пришлось «Орочанину» немного спуститься по течению, чтобы достичь места стоянки якутской ватаги.

Хмуро и неприветливо встретив ангарцев, Василий сразу же заартачился отдавать «Кастрикум» и не желал и слышать о его продаже. Держался он довольно дерзко, даже нахально, но большего себе не позволил. Сазонову Поярков понравился своей упертостью и храбростью — она не была наиграна. Перед Алексеем стоял тот самый сибирский первопроходец — безрассудно смелый, идущий навстречу неизвестности, смертельной опасности, голоду и холоду русский мужик, олицетворявший собою весь этот век — великий, дерзкий и кровавый.

— А немцев пожалуй что отдам, — заявил ангарцам Поярков, окруженный казаками-ватажниками. — Коли выкуп дашь.

Предложение Сазонова — несколько бочонков соленостей, разного рода овощи, пара мешков зерна да мешок картошки, немного масла и сыра, мешочек соли и немного сладкой патоки — было принято с великой важностью, и вскоре три десятка голландцев во главе с капитаном Мартином де Фризом перешли на борт канонерки. Капитан сразу осведомился о судьбе своего помощника — Корнелиуса Куна, который был сильно болен и которого люди местного воеводы забрали в острог вместе с другими несчастными. Его успокоили тем, что среди больных еще никто не умер, после чего предложили отведать горячего куриного супа с чечевицей.

С Федором Исаковичем Алексей попрощался по-дружески, поблагодарив воеводу за содействие и посоветовав ему в случае какой-либо неприятности, как то: голод, нападение туземцев или лихоманка, всегда обращаться к его людям — любая посильная помощь непременно будет оказана. Оставив в остроге немного провизии: гречихи, проса, соли, лука и чеснока да сыра и бочонок конопляного масла, Сазонов принял на борт канонерки остальных членов экипажа флейта, после чего «Орочанин» взял обратный курс.