Марина с ненавистью смотрела на мужчин.

– Ну что глядишь? Вы, бабы, для этого и созданы. Сейчас, милочка, будешь баиньки. – Потирая руки, он противно хихикнул. – Я тебя уверяю, Вадим, ты получишь массу удовольствия.

Вадим набрал шприц, сделал укол, и сознание наконец Марину покинуло. И это было спасение, если бы этот гад залез на нее, она бы умерла от омерзения.

Марине опять снился тот странный сон, но теперь черный ужас захватывал ее своими лапами. Это было знакомое ощущение, такое она испытывала, когда ходила с бабой Аллой на красный уровень и чуть не погибла там. Только сейчас чернота засасывала ее. Она видела рядом Машу, как могла, отпихивала девочку от чудовища, но сама не могла справиться с ним. Ужас овладевал, залезал в душу. Он пил жизнь, но противостоять этому Марина не могла, силы покидали ее. Она сделала последнее усилие, чтобы спасти девочку, и… проснулась. И сразу вспомнила, что произошло.

Кто-то ходил по палате. Марина постаралась, чтобы не заметили, что она пришла в себя. Сквозь веки чувствовала, что сейчас день. «Интересно, сколько я лежала без сознания?»

Она все еще не ощущала своего тела, но язык уже стал шевелиться. Низ живота болел. С нее сняли все, она лежала абсолютно голая. Дверь в палату кто-то открыл, и она услышала женский голос:

– Это опять ты, Вадим? Может, хватит? Уважай хотя бы меня. Неужели это может доставлять удовольствие? Ведь женщина без сознания. А Петр Иванович разрешил это делать?

– Господи, Аля, конечно, разрешил. Я всю жизнь мечтал о такой девочке. А она не совсем без сознания, ребенок шевелится, это такой кайф.

– Вадим, я больше не дам тебе это делать! Ты вообще не должен быть здесь. Мне приказали никого сюда не пускать.

– Алечка, я не кто-то. Я – правая рука Петра Ивановича. Все равно возьму ее еще раз. Ты же меня знаешь.

– Вадим, а я сейчас позвоню Петру Ивановичу и расскажу все. Ей рожать через три дня. А что будет, если роды начнутся сейчас? Она же еще без сознания! А ты ходишь к ней каждый час вот уже целые сутки. Не понимаешь, что она беременна?

– Алька, разреши еще разок, заплачу «зелеными».

– Я же сказала: только если разрешит Петр Иванович. Но он не разрешит. У нее могут начаться роды после твоих художеств.

– Ладно, ладно, не надо звонить, – забормотал он.

Марина чувствовала, что мужчина колеблется: уйти или исполнить свою прихоть? Но девушка стояла на своем:

– Вадим, прошу тебя, уйди, ты не справишься с собой. Ну что ты в ней нашел, вон сколько баб вокруг. Только свистни, рады будут тебе услужить, а эта лежит как пень. Тебе что, это нравится?

– Аля, ты не понимаешь, она даже без сознания кончает! Вот это баба!

– Вадим, все, мне надоело это обсуждать. Фу, гадость! Я иду звонить Петру Ивановичу.

Марина в ужасе ждала, чем закончится перепалка. Если подонок дотронется до нее, она не сможет скрыть, что пришла в себя.

– Ладно, Аля, расслабься, – медленно произнес Вадим. И, помолчав, добавил: – Но ты об этом пожалеешь. – В его голосе послышалась угроза. – Скоро я здесь стану хозяином. Сейчас я домой поеду, у меня завтра дежурство, надо отдохнуть. А может, с тобой побалуемся?

Она услышала, что девушка отбежала от сексуально озабоченного парня.

– Ну что ты, что ты, – забормотал Вадим, – пошутил я. Ты ведь классная девчонка! Чего ты такая злючка? Мне здесь никто не отказывает.

– Вадим, еще слово, и я за себя не отвечаю. – Голос у девушки дрожал.

Марина чувствовала, что та очень боится Вадима.

Наступила гнетущая тишина. Молчание нарушил Вадик:

– Ладно, понял, не дурак.

Он наклонился к Марине и приник к ее губам. Ей показалось, что она задохнется от омерзения. Наконец он оставил ее в покое. Ощущая на губах его слюни, она еле сдерживала тошноту. Ребенок внутри нее вел себя очень беспокойно.

«Что же это за лекарство? Ребенка оно не отключило. А вот Сила пропала».

Она услышала, как из помещения вышел Вадим, а потом женщина.

Марина открыла глаза. В окно светило солнышко. Для этого времени года – редкость. Декабрь в Москве почти всегда самый темный месяц. Солнечные зайчики выплясывали узорчатый танец на стенах палаты. Комната была набита медицинским оборудованием, рядом с ней стоял аппарат УЗИ. Марина увидела две двери: одна вела в коридор, другая – в соседнюю комнату. Наверное, в этой палате она будет рожать через два дня или через три… Увидела, что к ее руке прилажена капельница, Марина возмутилась: «Опять в меня вливают какую-то дрянь». Марина попыталась пошевелить рукой, но руки не слушались.

«Говорить я, кажется, могу, но сейчас лучше не пробовать. Куда же вышла Аля? Может, она в соседней комнате?» Вдруг она услышала шаги: кто-то подходил к двери. Марина прикрыла глаза.

– Аля, ты здесь? – Голос принадлежал мужчине. – Аля, ты спишь, что ли?

– А, Стасик, проходи. Я действительно уснула. Веришь, уже вторые сутки пошли, как не сплю. Мне тут Вадим устроил кошмар. Бабу эту трахал. Говорит, Петр Иванович разрешил. Ты веришь?

– Знаешь, Аля, может, и правда разрешил, он же его любимчик. И потом, их какие-то дела связывают. Ты правильно сделала, нам лучше помалкивать.

– Стас, а ты можешь посмотреть ее? Видишь, тут все мокро. Боюсь я, вдруг уже выкидыш начинается. Тогда надо Петру Ивановичу звонить.

– Ладно, посмотрю. Готовь ее, я аппарат настрою.

Девушка намазала Марине живот, Стас включил прибор. Марина почувствовала, как холодный датчик начал ползать по животу. «Ко мне возвращается чувствительность», – радостно подумала она.

– Аля, смотри, у нее мальчик. Слушай, ничего не понимаю: он же совсем здоровый. Что написано в ее медкарте?

– У ребенка порок сердца, не совместимый с жизнью.

– Бред какой-то. Аля, здесь явная ошибка! У ребенка все в норме, смотри, как бьется сердечко. Он хорошо развит, уже есть волосики. Может, это мистика, но он улыбается, видишь?

– Стас, думаешь, Петр Иванович ошибся? – спросила тревожно Аля. – Неужели такое возможно? У него пятьдесят лет стажа, он не может ошибиться. Ты ведь ходил на его лекции… А как он проводит операции, видел? Сам Игнатьев ошибся? Ты что, Стас, он же светило!

– Аля, я тоже не первый год работаю, могу сказать точно: ребенок абсолютно здоров. Послушай, а почему она без сознания?

– Ей сделали специальный укол, ну ты знаешь, тот, последнего поколения, который стоит десять штук «зелеными». Она как узнала, что с ребенком плохо, так у нее стала крыша съезжать. Этот укол позволяет полностью восстановить нервную систему, иначе неизвестно, что бы с ней стало. Петр Иванович сказал, эта женщина очень опасна, она сумасшедшая. Меня даже не сменяют, он никому не хочет доверять ее. Как только в себя придет, так я сразу должна сообщить ему.

– Да? А я как раз зашел спросить, не собираешься ли ты домой? Я бы тебя подвез.

– Нет, Стас, нет. Буду здесь и помогу Петру Ивановичу делать аборт. Он обещал мне премию за это дать.

– Аля, мне кажется, здесь нечисто.

– Чисто, не чисто, какая разница? Будто здесь это в первый раз. «Заказали» ее, видно. Да и вообще, ты забыл, сколько нам платят? Что, из-за этой богатой дамочки работы лишаться? Мы нигде не заработаем столько. Если Петр Иванович сказал, надо делать, значит, так и есть. Может, это ее мужу надо, а? Может, он заплатил за аборт? Ты же знаешь, какие у нас непростые пациенты. Сколько везде это стоит? В среднем тысяча пятьсот рублей, а здесь три тысячи долларов, и заметь, всегда очередь. Люди сейчас о здоровье пекутся, любые деньги заплатить готовы. А день пребывания здесь стоит пятьсот долларов.

– Аль, я все это знаю, но не пойму, к чему ты клонишь?

– А к тому. Такие, как она, платят не задумываясь. Не жалко мне их, Стас, совсем не жалко. Наворовали денег и бесятся с жиру. Скажу честно, даже все равно было, когда этот козел Вадик ее трахал, так ей и надо. Видишь, какая гладкая, холеная лежит. Смотри, по карточке ей за тридцать, а больше двадцати пяти не дашь, небось, из косметологии не вылезает. Видишь, написано: домашняя хозяйка. А тут вкалываешь, как проклятая, они же нам копейки платят! Знаешь, сколько за границей медсестра получает?