— Терпение, кушать еще не подано…

Во рту появился привкус крови — отлично! Куда лучше, чем та горечь, от которой выворачивает наизнанку.

"Подойди…"

Но двухметровый урод не торопился. Стоял в нескольких шагах от границы ауры и продолжал сжимать руки. Его пальцы будто наяву копались в моих внутренностях, сжимали их, рвали на части.

Неожиданно боль отпустила. Совсем рядом послышались какие-то невнятные крики. Нетерпеливое рычание волков оборвалось, сменившись злобным лаем.

Мир обретал четкость.

Нас обступали люди. Не знаю, сколько. Несколько десятков. Слов, выкрикиваемых ими, разобрать не удавалось, но не в словах дело. Люди подбирали с земли осколки камней, разлетевшихся после взрыва стены, и метали их в своего недавнего хозяина. Те не причиняли гаду никаких видимых повреждений, но явно отвлекали.

Я видел, как люди падают под редкими одиночными выстрелами, как их сносят тела порченых хищников. Падают, но не пытаются сбежать.

Волки вокруг меня не выдержали наглости двуногих слабаков, бросились в атаку.

Двухметровый урод взмахнул руками, пытаясь вернуть хищников обратно, к ауре, но те, почувствовав желанную добычу, не послушали.

Я не ждал ни единой лишней секунды. Сплюнув на землю сгусток крови, сорвался с места, насколько позволяли ослабевшие ноги. Закутанный в черное противник выбросил перед собой руки. Удар невидимого железного кулака выбил из моей груди воздух, но не опрокинул.

Тонкие пальцы двухметрового ублюдка снова сжались, но даже ватная темнота, окутавшая меня со всех сторон, не смогла предотвратить моего удара мечом. Бил неумело, снизу вверх — туда, докуда мог дотянуться, пока ноги окончательно не отказали. Сверкающая сталь вспорола лохмотья балахона, рассекла плоть. Тварь протяжно зашипела и повалилась на спину. Свет ауры коснулся ее лица — сухожилия тут же утратили влажный блеск, покрылись черным пеплом.

Предсмертный крик хозяина угольного карьера был страшен и еще долго разносился в горах, подхваченный эхом.

Я отсек ему голову и стоял над ней до тех пор, пока та не превратилась в ничто. Потом, с трудом переставляя ноги, вернулся к Найдене. Девушка так и не пошевелилась — неестественно вывернутая шея придавала ей еще большее сходство с поломанной куклой. Отбросив меч, опустил рядом на колени. Моя кровь капала на ее лицо — чистое и бледное.

В глазах щипало. Хотелось выть, рвать и метать. Но что толку, когда ничего нельзя изменить? Я сидел перед ней, а вокруг стихало сражение. Мы победили. Только где взять силы радоваться? Даже не силы — желание.

Сказка, которую недавно считал занятной и затягивающей, показала себя в полной красе — кровь, гниль и страх, над которыми витает смерть. Это не компьютерная игра, где можно сохраниться, а потом снова и снова проходить задание, пока не минимизируешь потери, не найдешь оптимального решения проблемы. Не сон, в котором всегда можно проснуться — в холодном поту, с быстро бьющимся сердцем, но с осознанием, что не случилось ничего непоправимого.

Я очень хотел проснуться.

Не осознавая собственных действий, осторожно взял руку Найдены, проверил пульс и не смог сдержать возгласа облегчения. По телу точно ледяная судорога прошла. Она жива! Жива! Это самое главное! Дождаться ночи — и какой бы ни была рана — она зарастет, исцелится. Но как же долго до темноты. Каким же бесконечным казался мне грядущий день.

Где-то в стороне послышался резкий шум — звук борьбы, точно кого-то пытаются задушить. Я поднял взгляд.

Оборванные люди, грязные и окровавленные, тащили ко мне упирающегося изо всех сил собрата.

— Мы благодарны тебе за вызволение, добрый человек, — вперед вышел старик. Его основательно качало из стороны в сторону, левый бок кровоточил. Длинные спутанные волосы разметались по потному лицу. — Прости, что мешаем твоей скорби, — он поклонился. — Но не скажешь ли ты своего слова?

— Чего? — я плохо понимал происходящее. Все мои мысли занимала только Найдена — ее надо укрыть, вынести за стены, к чистому воздуху… Размышления не лидера и не князя, от чьих решений зависят и другие жизни. Но четкое осознание "ты не на своем месте" позволяло проявить небольшую слабость и не думать о судьбе других. Пусть делают, что хотят.

— Мне стыдно это говорить, но среди тех, кого ты пришел вызволить, не все желали биться за свою свободу, — продолжил старик.

Он будто и не заметил моего отрешенного состояния. Не хотели — и не хотели. Мне-то что?

— Поутру нас выгнали на работу, как и прежде. И никто из нас ни словом, ни взглядом не обмолвился о той, кто приходила ночью. О ее словах. Мы ждали знака. Ждали восхода, зная, что немногие из нас его переживут.

— Можно покороче? — Чего они ждали? Куда их выгнали? Лагерь был пуст, только охрана. Охрана! В голове что-то щелкнуло, мысли вырвались из оцепенения. — Кто-то проговорился?

Старик кивнул.

— Этот человек. Он говорил с порчеными. Нам удалось перехватить его у самой стены, когда последний враг пал. Хотел сбежать.

— Предатель? Но зачем? Разве это жизнь? — окинул взглядом заваленный трупами лагерь.

— Есть и иное место, — будто с неохотой проговорил старик. — Там жил хозяин. Туда он забирал тех, кто потом вставал над нами с хлыстом и сталью.

— Этот хозяин? — я указал на обезглавленное тело двухметрового ублюдка.

— Истинно так.

— И он превращал людей в охранников?

Снова кивок.

Так вот почему Найдена говорила, что твари в черном показались ей странными, молодыми. Снова принудительное обращение. Значит, должны быть алтарь и клинок.

— Чего вы от меня хотите?

— Твое слово. Его судьба в твоих руках.

Отлично, еще не хватало мне приговоры выносить.

— Почему я?

— Потому что ты взял на себя ответственность… — прозвучал скрипучий голос.

Резко обернувшись, увидел ендаря. Вся правая часть его лица превратилась в сплошной кровоподтек, глаз закрылся. Одежду и волосы покрывали грязные пятна, к которым налипла пыль.

— Она жива? — спросил Аеш.

Мне не понадобилось уточнений, чтобы понять, о ком он спрашивает.

— Да. Но очень плоха.

Только теперь осознал, что продолжаю держать Найдену за руку.

Тяжело припадая на одну ногу, ендарь подошел к нам.

— Эка тебе морду разворотили, — он попытался усмехнуться, но лишь зашипел от боли.

Я же и думать забыл о распоротой щеке. Даже боли не чувствовал.

— Многого, что случилось в последние дни, ты не желал, — Аеш посмотрел на Найдену, затем перевел взгляд на меня. — Мы вели тебя, подталкивали в ту сторону, что казалась нам наилучшей. Этот мир не был твоим. Ты чувствовал себя в нем чужим. Всем было это видно. Но мы нуждались в помощи. Что-то изменилось на Изимом, а потом на Княжьей горе. Сюда мы пришли по твоей воле. Ты сам принял решение и тем взял на себя ответственность за жизни воинов, что последовали за тобой. Взял ответственность за тех, кого шел вызволять. Порча, что чуть было не задушила наши земли, не терпит слабости.

В его единственном открытом глазу билось пламя. Никогда прежде я не видел ендаря в такой ярости. Казалось, еще немного, и он вцепится мне в горло.

— Прими решение сейчас, — его голос дрожал от напряжения. — Чужак ты здесь или нет? Чего желаешь и какую цену готов заплатить в пути? Я не возьмусь и дальше вести тебя да утирать слезы. То, что мы сделали сегодня, может дюже дорого аукнуться Сызновграду. Ты должен быть готов платить и принимать решения.

— Сволочь ты, — выдохнул я. — Даже князю иногда нужен помощник и заместитель, который возьмет на себя пару сложных вопросов. У меня нет ответов. Не сейчас. А будешь надоедать, получишь пенделя.

— Пенделя?

— Ну да. Ногой по заднице.

Губы Аеша дрогнули в кривой улыбке, из глаза исчезла ярость.

— В иное время я бы предложил тебе попробовать, нынче же у нас есть заботы поважнее.

— Его жизнь в ваших руках, — я повернулся к старику. — Только обойдитесь без пыток. Если посчитаете, что его дни сочтены, — сделайте все быстро.