«Лучшего друга следует знать хорошо, а врага — как себя самого», — сказал когда-то король Миррд, вернувшись из того, самого первого похода, и Белка была с ним полностью согласна. Именно ради этого она рискнула приблизиться к ненавистному темному так близко, как ни к кому раньше. Ради этого же не стала обрывать нечаянно образовавшиеся узы. А когда не нашла никакого сходства между двумя братьями, была искренне ошарашена.

Разумеется, она знала о заключенной в родовых перстнях силе. Отлично понимала, что Таррэн был единственным, кто мог безбоязненно ее коснуться и претендовать на ее благосклонность без страха превратиться в послушную марионетку. Знала, что это ее рок — быть предназначенной темному магу. Такому же, как нынешний владыка Темного леса. Как его сыновья-маги. Их всего только трое и было — тех, кто способен противостоять ее чарам: сам Талларен илле Л’аэртэ, его отец и младший брат, которого уже два века считали пропавшим без вести. Но одного она убила двадцать лет назад, второго не желала видеть по определению, а третий оказался под самым боком, но его нельзя было и пальцем тронуть, слишком ценным был для отряда.

Это сводило с ума, злило и вынуждало рычать даже тогда, когда видимой причины на то не было. Это заставляло держаться от него на расстоянии, несмотря даже на соблазн использовать смертоносные руны. Но сперва она была слишком взбешена для этого, а потом… не смогла. А если и вынудила его тогда издать полубезумный вопль, то лишь для того, чтобы Танарис поверил. А потом, пока оглушенный эльф приходил себя, перерубила проклятую эльфийскую розу, сорвала с истерзанной груди ненавистные плети, от которых слезы наворачивались на глаза, да, слава богам, их она тогда сумела скрыть, хоть и слышала его боль до самого последнего мига. А еще — отчаянно за него боялась. И все те долгие минуты, что умело отвлекала внимание Танариса, неистово молилась про себя, чтобы наглый ушастый нелюдь… ее верный, но измученный до предела нелюдь… все-таки услышал, выжил и успел поправиться до того, как она истечет кровью. Просто хотела дождаться и хотя бы еще один раз взглянуть на непонятливого остроухого, который неожиданно стал ей так дорог.

Таррэн ошеломленно выдохнул и открыл глаза, но она и сейчас не опустила взгляда. А смотрела все с той же печалью, будто не знала, чего теперь от него ждать. Все было сделано для того, чтобы он понял. Многое сказано, еще больше показано, о чем-то она стыдливо умолчала, потому что была не слишком готова к столь резким переменам. Отчаянно сомневалась, что поступила правильно, но, не устояв перед его откровенностью, все же решилась на настоящее безумие.

Эльф слабо улыбнулся, всем сердцем чувствуя ее опасения, ее желание вскочить и рявкнуть: «Пошел вон!» — чтобы избавиться от непривычных сомнений, которые маленькой Гончей были совсем не свойственны. Он медленно поднялся, вернулся к дверям, отлично зная, что она в этот момент до крови прикусила губу. Так же медленно закрыл, задвинул тяжелый засов и бесшумно вернулся. После чего осторожно опустился на прежнее место, кончиками пальцев приподнял ее бледное лицо и, чувствуя, как меняется мир, неслышно выдохнул:

— Я люблю тебя, малыш. Мне больше никто не нужен. Ведь только тебя я искал все это время. Ты моя пара.

— Я знаю, — слабо улыбнулась Белка, неотрывно смотря в его глаза, где снова бушевал неистовый «Огонь». Но он больше не обжигал, как на заставе, а только согревал и заставлял жмуриться, как сытую кошку возле зажженного камина. — Я давно это знаю, глупый.

— Нет, — возразил он. — Если бы я не нашел тебя сегодня, завтра меня бы здесь уже не было. Мы бы разминулись, и это было бы обидно, потому что я собирался вернуться так быстро, насколько возможно. Прости, что я уехал, но я надеялся обернуться в Аккмал и обратно, пока ты выздоравливаешь. Я подумал: верну ключи сам, чтобы тебе больше не пришлось оставлять Траш в одиночестве…

Гончая улыбнулась еще шире.

— А еще ты подумал, что к тому времени я или раздолбаю твой перстень к такой-то матери, или окончательно остыну и не зашибу тебя с ходу, едва увижу.

Таррэн смущенно кивнул. Он не все понял, о чем она хотела сказать этой лукавой улыбкой. Сейчас хватало того, что она соглашалась быть рядом, прощала его ошибки. Того, что давно уже не сердится и только ждет, когда у него хватит духу коснуться ее губ, чтобы сойти с ума окончательно и бесповоротно. Однако было еще кое-что, о чем он должен был сказать прямо сейчас. Еще одна правда и тяжкий рок, от которого он думал, что никогда не избавится. Последнее проклятие, которое оставил Изиар своим несчастливым потомкам. То, о котором она должна была знать с самого начала.

Он ласково провел пальцами по ее вспыхнувшей щеке.

— В нашем роду не выживают женщины, Белка. Потому что, к сожалению, чистокровные эльфийки не способны долго выдерживать наш «Огонь». Он ведь умеет убивать не сразу и способен уничтожить любую жизнь, если только мы… не сдержимся. Светлые не знают этого проклятия, потому что «Огонь жизни», что течет в наших жилах, был создан исключительно Изиаром. Это дает нам силу, славу сильнейших магов этого мира, власть и все то, о чем мечтают глупцы. Но эта магия нас же и убивает. Из-за «Огня» нам долгие годы приходится учиться владеть собой. Именно поэтому мы чаще всего одиночки по натуре. Поэтому же у темного владыки не бывает больше двух сыновей. И дело вовсе не в троне и не в том, что мы боимся междоусобиц. Все гораздо проще, малыш: мы просто не хотим губить своих женщин. Стать супругой владыки — это и честь, и приговор. Это означает смерть от того самого «Огня», который зарождается в них вместе с новой жизнью, с появлением любого мужчины в нашем роду. Одна жизнь за одну ужасную смерть. Но таких жизней у нас осталось не слишком много, малыш. Ты была права: мы вымираем, в первую очередь вымирает правящий дом. Именно поэтому два века назад было принято решение искать другие пути, а «исследования» возглавил мой старший брат. Тогда как я никогда не хотел себе будущего такой ценой. Теперь ты меня понимаешь?

Она шмыгнула носом.

— Вот почему ты оказался таким стойким? А я думала, что ты неправильный даже в этом!

Таррэн покачал головой.

— Когда живешь почти пять веков и ежедневно сдерживаешь рвущуюся наружу магию, об остальном думаешь мало. А мне всегда казалось нечестным, что кто-то из моих соплеменниц решится принять смерть от моего «Огня».

— Но ты ведь был с женщинами? Разве нет?

— Разумеется, я знал близость — это правда, которую глупо было бы отрицать. Но я никого не убил, потому что «Огонь жизни» чаще всего можно сдержать. А по-настоящему опасным он становится только в одном случае.

— Наследник, — понимающе хмыкнула Белка.

— Верно: «Огонь» передается по наследству. Однако больше этот рок никому не грозит. Талларен мертв, отец утратил возможность зачать наследника, а я… прости за подробности, но три дня назад я достиг второго совершеннолетия и тоже стал неопасен.

Она на секунду задумалась, но потом с вызовом вздернула носик.

— А на меня не действует твой «Огонь»!

— Знаю, — тихо шепнул эльф, наконец-то крепко обнимая долгожданную пару, которую искал всю жизнь. Жадно вдохнул аромат эльфийского меда, ощутил, как Белка прильнула в ответ, и вдруг почувствовал, как отпускает внутри страшное напряжение.

Согласна! Она действительно хотела остаться с ним, долго испытывала и проверяла, а теперь полностью поверила. Она даже могла бы подарить ему наследника, если бы все выяснилось немного раньше. Ведь три дня назад… всего три бесконечно долгих дня назад, когда он еще мог… все было бы по-другому. Но изменчивая Гончая стоила того, чтобы заплатить даже такую цену, так что он не жалел. Действительно не жалел ни о чем и мечтал только о том, чтобы этот момент длился как можно дольше.

Белка, довольно улыбнувшись, по-хозяйски поерзала, устраиваясь в его объятиях, посопела, покосилась на закрытую дверь, на умиротворенное лицо темного эльфа, который крепко обнимал ее за плечи. Подождала чего-то. Похмыкала, пощекотала ресницами его вкусно пахнущую кожу. Завертелась, завозилась, а затем вдруг не выдержала: