– Болезнь, наверное. От грязи еще и не то привяжется, – заметила Лила. – К счастью, они так расстроились, что больше не ищут нас.

Дикари ушли вниз по склону, но Лила и Витри не сразу покинули свое убежище.

– Странно ведут себя эти уттаки, – задумалась магиня. – Мне всегда говорили, что они не ходят в скалы.

– Почему?

– Не знаю. Но не ходят.

– Может, они боятся привидений? – вспомнил Витри.

– Каких привидений?

– Как же? – Витри удивился, что Лила не поняла его. – У вас там, в Ционских скалах… в светящихся балахонах…

– Зачем их бояться? Они совершенно безвредны.

– Ты их знаешь? Видела?

– Никогда. Их видел Шантор, когда еще был не так стар. – Взгляд Лилы погрустнел. – Он мне рассказывал, что они появляются на неприступных скалах. И никогда не подпускают к себе близко. Исчезают.

– Я думал, они уносят людей.

– Глупости. – Лила отважилась выглянуть из расщелины, прислушалась и осмотрелась. – Уттаки ушли вниз, – сказала она Витри. – Наверное, они живут где-то рядом. Будет лучше, если мы пройдем мимо них поверху.

И они пошли в скалы, откуда вернулись уттаки. День убывал, но на вершине нагорья было светлее, чем в овраге. Вокруг громоздились скалы, перемежающиеся пещерами, углублениями, запутанными проходами, от огромных до узких, вроде той расщелины, где они скрывались от уттаков. Сердце Витри вздрагивало – ему не верилось, что пещеры необитаемы и из темноты не выскочит какая-нибудь злобная тварь. Но магиня шла вперед, и он следовал за ней, подавляя страхи.

Вскоре, однако, выяснилось, что его страхи были не напрасны. На ровной, свободной от торчащих выступов площадке обнаружились свежеобглоданные кости крупного животного, разбросанные посреди потеков не успевшей высохнуть крови. Лила нагнулась над костями, пытаясь определить, чьи они. Лоанец с тревогой огляделся по сторонам и заметил поблизости кое-что, не похожее на кости. Вблизи это оказалось кучей, в которой было не меньше полутора ведер хорошего садового удобрения. Витри содрогнулся при мысли о пасти зверя, другой конец которого был способен печь такие лепешки.

– Лила! – в ужасе позвал он. – Что это?!

– Я думаю, куча, – сказала подошедшая магиня.

– Я и сам вижу, – поправился лоанец. – Я хотел сказать… кто это?

Кто это наделал?

– Василиск, – уверенно ответила Лила. – Самый крупный хищник на острове. Знаешь, Витри, это человеческие кости.

– Человеческие?!

– Уттакские. Василиски нередко едят уттаков. Шорох в воздухе заставил обоих поднять головы.

В небе, медленно взмахивая кожистыми крыльями, летел огромный ящер.

– Он летит сюда! – вскрикнула Лила. – Скорее, Витри, в пещеру!

Они пролезли в одну из бесчисленных узких пещер и забились в дальний конец крохотной полости, где нельзя было даже выпрямиться во весь рост.

Василиск опустился на площадку. Было слышно, как гигантский ящер ползает по ней, скребя когтями по камням. Скрежет приблизился, а затем свет входного отверстия пещеры померк, закрытый головой ящера.

Василиск попытался просунуть голову в пещеру, но отверстие оказалось слишком узким для уродливых роговых наростов по бокам и на затылке его головы. Луч света, пробивавшийся над затылком ящера, позволял видеть страшную бородавчатую морду и стеклянные глаза с вертикальными зрачками. Пасть василиска распахнулась, открывая два ряда острых конических зубов, изо рта вырвалось… нет, не дым и пламя, как в детских сказках, а невыносимое, ни с чем не сравнимое зловоние.

Витри взглянул на Лилу и увидел, как она нашаривает в мешке оружие, не отрывая глаз от ужасной морды. Изо рта ящера показался черный и блестящий, раздвоенный на конце язык и, ощупывая камни, стал приближаться к ногам лоанца. Неожиданно для себя Витри вдруг вытащил кинжал Авенара и вонзил его в широкий, в руку толщиной, живой ремень.

Кинжал сверкнул оранжевым и с шипением рассек язык надвое. Конец языка отвалился. Василиск выдохнул облако вони и задергал головой, застрявшей в отверстии, на Лилу и Витри посыпались каменные осколки. Рог василиска треснул и отломился, ящер вырвал голову из отверстия и с шумом улетел прочь.

Лила и Витри молча глядели друг на друга. В руке у магини был ритуальный кинжал. Она бессильно откинулась к стене пещеры.

– Да ты просто герой, Витри, – сказала наконец она. – Кто еще на Келаде может похвалиться тем, что отрезал язык василиску!

Они оба захохотали, вытирая выступившие слезы, сначала истерически, затем все свободнее и расслабленнее. Насмеявшись до полного изнеможения, они успокоились. Черный кончик языка лежал на дне пещеры. Лила поддела его ногой и вышвырнула вон.

– Вряд ли ты захочешь взять его на память. Возьми лучше вот это. – Она подняла обломок рога ящера и протянула лоанцу. Витри машинально сунул обломок на дно мешка. – Надеюсь, у этого василиска не скоро появится аппетит, – добавила она.

– Но как он нас здесь нашел? По запаху?

– Если бы у него было обоняние, он за полдня умер бы от собственной вони, – заметила магиня, – но он начисто его лишен. Шантор говорил, что василиски чувствуют тепло и находят по нему свои жертвы. Они никогда не едят мертвечины, хотя воняют хуже любой падали. Теперь я понимаю, про какую вонючку говорили уттаки!

– А я понял, почему они никогда не ходят в скалы, – добавил Витри.

– Да, – согласилась Лила. – Когда мы будем выбираться отсюда, нужно держаться подальше от открытых мест. Но заночуем мы здесь – по крайней мере, мы убедились, что в эту пещеру не пролезет голова василиска.

Шемма упал на четвереньки, больно стукнувшись локтями и коленями о дно ямы. Он ощупал себя и убедился, что цел. Неподалеку шуршало и шевелилось что-то мелкое. Под руками поскрипывала каменная крошка, перемешанная с землей, смягчившей удар при падении.

Некоторое время табунщик сидел тихо, вслушиваясь в темноту. Уттаки отстали, следовательно, с этой стороны опасность миновала. В яме было темно, как в погребе. Шемма вспомнил про светлячок Саламандры, купленный утром – как же давно это было, – и вытащил из кармана.

Яма оказалась круглой, с гладкими отвесными стенами. Вверху виднелся скат, по которому табунщик соскользнул в яму, противоположная сторона уходила ввысь, теряясь в темноте.

Шемма обошел яму по кругу. В ней не оказалось ни выхода, ни подъема наверх – ничего, кроме десятка скальных ящериц, выскакивавших из-под ног табунщика. Будь Шемма внимательней, он заметил бы, что здесь нет ни костей, ни дохлого зверья, и догадался бы, что яму кто-то посещает, и нередко. Но табунщика слишком беспокоила мысль, что он может навсегда остаться в этом каменном колодце.

Привыкнув к слабому излучению светлячка Саламандры, Шемма заметил чуть выше уровня своего роста отверстие, напоминающее вход в пещеру. Он подпрыгнул и зацепился кончиками пальцев за край, но не сумел подтянуться и сорвался на дно ямы. Несмотря на неудачу, табунщик воспрял духом. Он стал подгребать каменные обломки к стенке под отверстием, надеясь насыпать холмик, достаточный, чтобы выбраться из ямы.

Когда он выпрямился, чтобы перевести дух, ему вдруг показалось, что в яме стало светлее. Свет шел сверху. Шемма поднял голову и увидел на краю отверстия две широкие фигуры в светящихся балахонах. Они молча наблюдали за его работой.

Привидения!!! – пронеслось в голове Шеммы. Он завопил и заметался по яме, но вскоре затих. Привидения не шевелились. Вдруг одна фигура заговорила, но обратилась не к табунщику, а к своему спутнику. Шемма узнал язык – исковерканные, хрипло урчащие, но все же узнаваемые слова. Привидения говорили на местном наречии Келады, как лоанцы и уттаки.

– Смотри, – сказала одна светящаяся фигура. – Человек. Из тех, что сверху. Надо же, куда забрался!

– И что нам теперь с ним делать? – спросила вторая фигура.

– Отведем к владычице. А там… у них один конец. Тайна – это главное.

Страх подсказал табунщику, что это за конец.