Вот когда я по-настоящему пожалел, что отложил чистку «Браунинга» на потом. Будет мне урок…
Нож рыбкой прыгнул в ладонь
- Гугнявый, у ентого фраера перо!
Передний гопник испуганно отшатнулся. Задний, тот, которого назвали Гугнявым, наоборот, шагнул навстречу – на костяшках пальцев у него жёлтым металлом блестел кастет.
- Ты того… не балуй, а? Нас четверо, и пёрышки тоже найдутся. Порежем или покалечим, так что лучше карманы сам выворачивай!
- Ну, это мы ещё посмотрим. Одного-то я, уж всяко, на пику посадить успею. Кто хочет первым, может, ты?
Гопник гадостно ухмыльнулся, блеснув фиксой, и стал заходить сбоку. Плевать он хотел на мои угрозы
Гугнявый выдернул и кармана руку с ножом – насколько я успел заметить, довольно убогая переточка обычного кухонного ножа. Лезвие длинное, узкое - не дай бог получить такое в печень…
Лопатками я почувствовал спину Марка и на миг обернулся. Другие двое тоже разошлись по сторонам – у обоих в руках поблёскивали ножи.
Гугнявый всё приближался. Если удачно попасть носком башмака в пах, прикинул я, то можно будет, не глядя резануть по физиономии и заняться вторым. Только вот Марк – как-то он продержится против двоих?
Бах! Бах!
В узком переулке выстрелы раскатились, многократно отражаясь от стен зданий. Передний гопник испуганно присел, перо звякнуло по брусчатке.
И зычный, привыкший отдавать команды голос:
- А ну, брысь отсюда, шантрапа!
- Атанда, пацаны! Он, гад, из шпалера шмаляет!
Шпану как ветром сдуло: только что они обкладывали нас, словно собаки загнанного кабана – и уже только топот стихает где-то в подворотне. Если бы не валяющийся на мостовой «кухонник», можно было бы подумать, что всё это нам вообще пригрезилось.
Я развернулся к новому действующему лицу, успев спрятать финку в рукаве – мало как дело обернётся? Это был мужчина средних лет, крепкого телосложения, широкоплечий. Стриженные под машинку волосы и чёрная бородка дополняли характерно еврейские черты, между которыми выделялись полные мясистые губы. Поверх кожаной куртки затянут ремень, на ногах синие кавалерийские бриджи и высокие ботинки со шнуровкой и кожаными, на ремнях, крагами – здесь такие обожают автомобилисты. В руке дымится небольшой плоский пистолет, старший брат моего ствола, «браунинг №1».
Я собрался заговорить, но Марк меня опередил.
- Дядя Яша? Вы? Откуда?..
- Я, Марк, я самый, собственной персоной! – мужчина широко улыбнулся и принялся запихивать «браунинг» в карман. – Наконец-то я вас отыскал!
…он нас ещё и искал? Сюрприз за сюрпризом…
Мужчина огляделся.
- Вот что, ребята, у меня тут, неподалёку, автомобиль. Пойдёмте-ка скорее, пока не налетели… архангелы!
Незнакомец (хотя, собственно, почему «незнакомец»? Теперь-то я знаю, кто такой «дядя Яша») развернулся – лихо, показушно, на каблуках - и пошагал к углу Большого Лёвшинского. Мы с Марком без слов поспешили следом. Дойдя до перекрёстка, он свернул направо, и только тогда со стороны Пречистенки донеслось сдвоенное цоканье копыт. «Дядя Яша» прибавил шагу, свернул на следующем углу влево – и остановился возле открытой машины незнакомой марки. Шофер, одетый, как и наш спаситель, в кожанку и чёрное, хромовое, блестящее, словно паюсная икра, кепи, перегнулся через спинку и открыл заднюю дверку. «Дядя Яша» пропустил нас, потом плюхнулся сам, заставив автомобиль качнуться на рессорах.
- Езжай по Денежному до Арбата, там свернёшь – и на Смоленку. - скомандовал он и добавил, обращаясь к нам:
- Документы-то у меня в порядке, ничего бы они нам не сделали. Не хотелось просто лишний раз светиться, ни к чему это сейчас…
Автомобиль фыркнул, затарахтел и покатился, подпрыгивая на брусчатке. Я, едва придя в себя, стал озираться по сторонам. Уак и в Кропоткинском, ныне Штатном переулке, здесь большинство домов были мне знакомы, особенно, вон тот, роскошный особняк, с резным, облицованным серо-жёлтым песчаником фасадом…
Я в своё время изучил историю старой Москвы. До профессиональных краеведов мне было, конечно, далеко, но всё же историю многих примечательных строений исторического центра я знал недурно. И, конечно, вот этого здания – бывшей городской усадьбы миллионера и промышленника Берга, в которую в далёком 1918-м году заселилось посольство Германии, заключившей с Советской Россией «похабный», по выражению Ульянова-Ленина Брестский мир.
Шестого июля 1918-го года, в два часа пятнадцать минут пополудни у подъезда германского посольства остановился тёмный «паккард». Из него вышли двое; один нёс в руках плоский кожаный портфель. Предъявив швейцару посольства удостоверения ВЧК, двое потребовали личной встречи с послом. Чекистов провели через вестибюль в Красную гостиную особняка и предложили немного подождать. Граф Мирбах был заранее предупрежден о возможном покушении, а потому избегал лично принимать посетителей. Но тут случай был особый: узнав, что приехали официальные представители ВЧК, посол ответил, что выйдет к ним. К Мирбаху присоединились советник посольства доктор Курт Рицлер и адъютант военного атташе лейтенант Леонгарт Мюллер, выполнявший функции переводчика.
Один из чекистов, тот, что представился Яковом Блюмкиным, предъявил Мирбаху бумаги. Посол наскоро их проглядел – это были свидетельства шпионской деятельности некоего Роберта Мирбаха, военнопленного австро-венгерского офицера, коего чекисты полагали дальним родственником посла. Дипломат заявил, что никогда прежде с этим человеком не встречался и о своём с ним родстве не осведомлён. Тогда второй чекист по фамилии Андреев поинтересовался, не хочет ли граф узнать о мерах, которые собирается предпринять советское правительство. Видимо, это вопрос был своего рода условной фразой, потому что не успел Мирбах кивнуть, как Блюмкин выхватил из своего портфеля револьвер и открыл огонь. Он выстрелил трижды, по одному разу в каждого из присутствующих при беседе немцев, но все три раза промахнулся – несмотря на ничтожную дистанцию в два-три шага. Посол бросился бежать; тогда Андреев швырнул ему вслед бомбу, металлический шар с торчащей стеклянной трубкой кислотного запала – а когда не сработала и бомба, выстрелил послу вслед и уж на этот раз не промахнулся. Мирбах упал, получив пулю в затылок; большое кровавое пятно растеклось вокруг его головы по драгоценному палисандровому паркету, и ещё много десятилетий спустя посетителям особняка показывают это место, трагическим шёпотом сообщая, что следы крови так и не удалось удалить полностью…
Блюмкин тем временем подобрал давшую осечку бомбу, выстрелил в неподвижного посла ещё два или три раза – после чего снова швырнул взрывной снаряд. На этот раз запал не подвёл: прогрохотал взрыв, приведший «Красную гостиную», где проходила встреча, в состояние полнейшей разрухи. Под прикрытием взрыва убийцы бросились бежать, причём Блюмкин оставил на столе своё удостоверение сотрудника ВЧК, бумаги по «делу Роберта Мирбаха" и портфель с запасной адской машиной. Выпрыгнули через окно в палисадник – вот этот самый, обнесённый изящной кованой оградой. На улице их поджидал «паккард». Андреев оказался в машине через считанные секунды; Блюмкин же приземлился крайне неудачно, сломав ногу, и ему пришлось, превозмогая боль, карабкаться через ограду под выстрелами опомнившихся сотрудников посольства. Одна из пуль угодила в ногу, но он уже добрался до автомобиля. Шофёр-чекист, предупреждённый о том, что следует дожидаться пассажиров, не заглушая мотора, ударил по газам, и «паккард» покатился в сторону Арбата, унося убийц с места преступления.
Я повернулся, разглядывая особняк поверх откинутого тента. При этом я встретился глазами с «дядей Яшей» и он неожиданно подмигнул.
- Да, парень, тут-то всё и было…
Я кивнул, не найдя, что ответить. Он что, мысли мои читает? Хотя – не так уж сложно было и догадаться.
- Если не секрет, из чего вы стреляли в Мирбаха? – спросил я. - Всегда хотел выяснить, но везде написано только «револьвер» да «револьвер». Я подумал, что, должно быть, наган, но всё же сомнения имелись.
