Заодно, прикинул Яша, можно будет без помех обдумать новое задание, на которое намекал Трилиссер. Здесь, на квартире слишком много помех: старая пыль, старые воспоминания, старые тени по углам, один вид из окна на бывший особняк Берга чего стоит! Между тем дело намечалось серьёзное – большая поездка по Ближнему Востоку с целью закрепления внедрённой агентуры и проверки их готовности к новым делам. Добираться до места – как и возвращаться – предстояло через Стамбул, и вот этого-то Блюмкин опасался больше всего.

О двух мальчишках, прямо сейчас, в этот самый момент приближающихся на высоте двух тысяч метров к столице Советской Украины городу Харькову, он больше не вспоминал.

[1] Иностранный отдел ОГПУ СССР

Это был небольшой актовый зал. Такие есть во всех совучреждениях – а где иначе проводить собрания служащих, партсобрания, делать доклады к юбилеям, рапортовать об успехах чистки и устраивать прочие другие общественно полезные мероприятия? Только на этот раз на низком, в полметра, возвышении вроде сцены не было стола, затянутого красным и зелёным сукном, за которым расположились с каменными лицами члены президиума и стояли обязательные графины с водой. Поверху фестонами тянулась кумачовая лента, с большими белыми буквами «Да здравствует Первомай! - уже несколько выцветшая. В самом зале имелись ряды стульев, человек, на глаз, для тридцати-сорока. Так что мы все могли устроиться на первых двух рядах, и ещё оставалось свободное место.

Я сказал «мы все»? Ну да, ведь в зале, кроме нас с Марком,оказалось ещё десятка полтора мальчишек и девчонок в возрасте от пятнадцати до семнадцати лет - взятых с рабочих мест, оторванных от привычных своих коммунарских дел. Все недоумённо переглядывались, искали глазами друзей, а найдя – кучковались вместе в ожидании продолжения. К моему удивлению здесь оказались и Татьяна с Марусей – последняя, встретившись взглядом с моим спутником, вспыхнула, зарделась, приподнялась со стула и замахала нам рукой. Подруга немедленно её одёрнула, но мне показалось, что в брошенном на меня коротком взгляде тоже мелькнула радость.

Ещё пятеро ребят постарше – трое парней и две девушки, все, коммунарского облика, но в синих лабораторных халатах - стояли тесной группой у левого края сцены-подиума. Казалось, они внимательно изучают новоприбывших – во всяком случае, я не заметил, чтобы они переговаривались между собой. У одного из парней на правой – почему-то только правой! – руке я заметил чёрную кожаную перчатку.

Увидев его, Марк позабыл даже о своей зазнобе – он вцепился мне в локоть и зашипел:

- Это тот, про которого я говорил – его ещё Гоппиус сюда увёл! Вон тот, в перчатке!

Я кивнул.

- Вижу. А в тот раз у него тоже перчатка была?

- А? Перчатка? – Марк недоумённо нахмурился. – Я как-то не обратил внимания. Да и в перчатке разве дело?

- Боюсь, и в ней тоже. – прошептал я. – Тут вообще надо обращать внимание на любые мелочи, всё может иметь значение.

Я хотел напомнить про Татьянины биолокационные загогулины, но тут по залу прокатился шумок. На подиум вышел Гоппиус.

Заведующий нейроэнергетической лабораторией сменил потрёпанный гражданский костюм, в котором летел сюда из Москвы, на распахнутый лабораторный халат, под которым синел френч полувоенного образца. Он подошёл к краю возвышения и поднял руку, требуя тишины. Коммунары дисциплинированно умолкли.

- Вы, я полагаю, гадаете, зачем вас сюда позвали? – начал он, не тратя времени на приветствия. – Рад вам сообщить, что вы были отобраны по строго научным соображениям для участия в программе государственной важности.

Заявление было сильным. «Программа государственной важности», «строго научный отбор» - эти слова должны ложиться живительной манной небесной, мёдом сахарным, на души подростков, воспитанных в коммунарском духе! Тут у кого угодно захватит дух… Аудитория молча внимала Гоппиусу, ожидая столь же эффектного продолжения.

- Вероятно, каждый из вас помнит обследование, которое он проходил в московской лаборатории?

В ответ закивали, кто-то крикнул: «Такое забудешь!..» Оратор снова поднял руку в призыве к спокойствию, а я сделал в памяти отметку – оказывается мы здесь в среде себе подобных, прошедших через «подвалы ОГПУ».

- Итак, нам всем: и мне, и вам, и вашим товарищам, прошедшим отбор раньше – указующий взмах руки в сторону пятерых в лабораторных халатах, - предстоит заниматься здесь вещами не совсем обычными, я бы даже сказал, поразительными с точки зрения обывателя. И, тем не менее, они имеют под собой строго научное, диалектическое обоснование, и при надлежащем подходе способны принести огромную пользу нашей социалистической родине!

На этот раз выкриками с мест не ограничились – раздались аплодисменты, и продолжались они, пока Гоппиус энергичными жестами не угомонил восторженных слушателей.

Кое-кто из вас уже успели познакомиться с подобными научными воззрениями с помощью художественной литературы, книг, которые мы недавно доставили в коммуну именно для этой цели. К сожалению, не у всех дошли до этого руки, -тут мне показалось, что он остановил на мне укоризненный взгляд, - но я надеюсь, что в ближайшее время это досадное упущение будет исправлено.

...А ведь я и вправду не проделал эксперимент, о котором мы с Марком спорили ночью на сеновале, после налёта на библиотеку – прийти к библиотекарше Клаве и, как ни в чём не бывало, спросить: «нет ли чего-нибудь новенького?...» Н-да, действительно упущение…

- Но – книги книгами… – Гоппиус обвёл слушателей внимательным взглядом, останавливаясь на миг на каждом. – А сейчас я расскажу, чем поговорим о том, чем нам с вами предстоит заниматься в ближайшие несколько месяцев. Но сперва каждый из вас должен подписать одну бумагу.

При этих слова один из парней в синих халатах сделал шаг вперёд. Из тонкой папки (и как это я её раньше не заметил?) – он извлёк листок с полоской машинописного текста и фиолетовым казённым штампом и продемонстрировал его собравшимся.

- Это очень важный документ. – продолжал Гоппиус. – Подписка о неразглашении, обещание держать в строжайшей тайне всё, что вы здесь узнаете – и сейчас и в дальнейшем. Вещи, которыми нам предстоит заниматься, составляют важнейшую государственную тайну, и любой иностранный шпион сделает всё, чтобы получить к ним доступ. И вы, как будущие борцы… за победу мирового пролетариата, - тут он закашлялся и невольно сделал паузу, - …как будущие солдаты мировой революции помнить, что всякого нарушителя данного обещания покарает суровая, но справедливая рука советского закона и гнев его товарищей!

Ошарашенная аудитория внимала. Такого поворота явно не ожидал никто из присутствующих. Да что там - вряд ли хотя бы половине из них вообще приходилось слышать о каких-то там «подписках о неразглашении…

- А теперь вы по очереди подойдёте и поставите свою подпись под документами. – сухо, без тени пафоса, закончил Гоппиус. – После этого продолжим нашу увлекательную беседу.

«Ты смотри, - хмыкнул я (про себя, разумеется), принимая листок из рук девушки в синем халате - он ещё и шутит! Ладно, посмотрим, кто будет смеяться последним…

Н-да, серьёзная бумага, ничего не скажешь: грозный штамп «ОГПУ СССР» наверху, строки "...в том, что никогда, ни при каких обстоятельствах не буду сообщать никаких сведений...", предупреждение об уголовной ответственности начиная с четырнадцати лет, - не слишком-то вяжется со светлым образом макаренковской коммуны, почерпнутый в детстве из книг и художественных фильмов! Ну да что уж теперь – как говорится, «попала собака в колесо – пищи, а беги! Я обмакнул подсунутое мне перо в чернильницу–непроливашку, которую барышня держала в руке, и старательно вывел дату и подпись: «А. Давыдов».

…А солидно у них тут поставлено. Системно. Что ж, как говорят в одном южном городе, откуда родом мой друг Марк - «будем посмотреть»…