Арианна появилась из-за ширмы, сплетенной из ивовых прутьев. Эдит вела ее, поддерживая под руку. Тонкая сорочка насквозь мокрая от пота, облепила тело Арианны, волосы свисали перепутанной массой, влажными прядями рассыпались по груди и плечам. В свете факелов лицо ее казалось восковым, мертвенно-белым, как старая свеча, синяки под глазами смотрелись глубокими провалами. Но Рейн лишь мельком отметил все это, он не мог оторвать взгляд от тяжелого, словно вздутого живота. Его ребенок был внутри этого необъятного, чудовищного чрева.

Горло его конвульсивно сжалось, и слезы, которые он считал иссякнувшими многие годы назад, обожгли глаза.

— Неужели ты не могла подождать денек-другой, моя маленькая женушка? Подождать, пока я вернусь?

Только тогда Арианна заметила его. Глаза ее расширились. Радость заставила бледное лицо засветиться — да-да, радость, он был уверен в этом, он не перепутал бы радость ни с чем другим. Она сделала навстречу ему неуверенный шаг. Рейн в мгновение ока пересек спальню и заключил Арианну в объятия.

Она была хрупкой, пугающе хрупкой, несмотря на массивность, естественную для последних дней беременности. Он убрал со лба влажные пряди волос и поцеловал жену в губы. Сухие и потрескавшиеся, они улыбались ему.

— Я думала, что никогда больше не увижу тебя, — прошептала Арианна, погладив его по щеке, а потом прижавшись к ней лицом, — что ты не вернешься посмотреть на своего сына.

Рейн попытался обнять ее крепче, но в этот момент тело ее дернулось, долгий спазм прошел по нему. Арианна стиснула зубы, но не сумела удержаться от стона. Схватка была яростной и беспощадной, и Рейн ощутил ее своим собственным животом.

Он почувствовал, что страх покрыл его лицо испариной, и осторожно отстранил жену.

— Я должен уйти, Арианна.

— Нет, нормандец, ты останешься со мной! — крикнула она, цепляясь за него и вперяя в его глаза горящий взгляд. — Все это — твоя вина, и потому будет справедливо, если ты тоже пройдешь через это!

— Но я не могу, Арианна, — запротестовал он, отступая. — Так не делается... это неправильно.

— Да? С каких это пор Черного Дракона можно остановить словами «так не делается»? Или ты научился отказываться от желаемого? — спросила Арианна насмешливо, но он увидел страх в ее глазах и различил дрожь в ее голосе. — Прошу тебя, Рейн, останься...

— Милорд! — воскликнула повитуха, вклиниваясь между ними.

— Я остаюсь! — отрезал Рейн.

— Да, но...

— Я остаюсь!

Повитуха поджала губы так, что они вовсе исчезли, потом пожала упитанными плечами, как бы говоря: «Что ж, пусть это остается на вашей совести», — и величественно отвернулась.

Подошла Эдит, улыбаясь Рейну застенчивой, слегка боязливой улыбкой, и сунула Арианне в руку непрозрачный зеленый камень.

— Это яшма, миледи, камень-талисман, на счастье. — Она повернулась к Рейну и объяснила. — Скоро ребенок должен появиться на свет, потому что воды у миледи отошли больше часа назад. Мать Беатриса дала ей немного подслащенного уксуса с толченой слоновой костью и орлиным пометом.

— Орлиным чем? — переспросил Рейн, округляя глаза. — Господи Иисусе!

Он встретил взгляд зеленых глаз, так и искрившихся от смеха, но очередная схватка почти тотчас заставила их потемнеть от боли. Тело Арианны раскачивалось и содрогалось, и было видно, что она совершенно не имеет над ним контроля. Нечто очень странное случилось в этот момент с Рейном:

сердце стеснилось и встрепенулось, словно тоже оказалось вдруг под действием схватки. Он не знал, что это, потому что раньше не испытывал ничего подобного. Он решил, что это вспышка гордости или, может быть, удовлетворенного самолюбия. Никогда ему не приходилось встречать такой женщины, как Арианна, и она принадлежала ему.

Он обнял ее за талию, стараясь принять на руку ее вес.

— Может, тебе лучше лечь? — сказал он грубовато, чтобы скрыть то, что чувствовал.

— Я лучше похожу еще немного. Ходьба как будто облегчает боль.

Но прошло не так уж много времени, и схватки усилились, стали чаще и вскоре почти слились в одну, непрерывную. Повитуха объявила, что время настало. Эдит помогла Арианне стащить мокрую сорочку и повела ее к родильному стулу. Мать Беатриса пихнула Рейну в руки глиняный кувшинчик.

— Если вы, милорд, намерены и впредь путаться у меня под ногами, то хотя бы займитесь чем-нибудь полезным! Смажьте этим маслом живот вашей жены. Это поможет ей разродиться.

Рейн опустился на колени между разведенными ногами Арианны и вылил на ладонь немного масла из кувшинчика. Оно было прохладным, с сильным запахом роз. Потом он поднял взгляд — и рука его замерла на полдороге. В позе Арианны, во всем виде ее было что-то невероятно чувственное, однако это зрелище заставило встрепенуться не плоть, а душу. Рейн подумал: «Сейчас она — женщина в полном смысле этого слова, женщина в высшем смысле». Он видел вздымающуюся округлость живота, широко расставленные белые ноги и завитки темных влажных волос между ними, как бы хранящие тайну, которую ему никогда не постигнуть. Она была для него всем в этот момент — женой, матерью, богиней.

Он начал осторожно втирать масло в живот, ходивший ходуном под его ладонями в попытках освободиться от ребенка. Он подумал: «Ребенок, ребенок рождается на свет! Его ребенок». Эта мысль странным образом испугала и подавила его, так как с ней пришло понимание того, как мала в происходящем его роль, что не в его власти облегчить то, что сейчас испытывала его жена.

Повитуха положила руку ему на плечо. Рейн вздрогнул.

— Милорд, встаньте за спиной у миледи и держите ее. Позади стула немного выдавалась широкая доска, которую Рейн оседлал, обхватив Арианну под грудью и прижав ее к спинке. Он почувствовал, как она вначале напряглась, потом расслабилась под его руками. Живот конвульсивно дернулся, и он ощутил эту конвульсию.

— Я не опозорю вас криками, милорд, — прошептала Арианна сквозь стиснутые зубы.

— Конечно, нет, — ответил он мягко и коснулся губами волос, совершенно мокрых от пота.

Арианна изогнулась, резко приподняв спину и запрокинув голову так далеко, что сухожилия на шее натянулись белыми шнурами. На лице ее застыл пугающий оскал — гримаса боли. Он не мог выносить этого зрелища и отвернулся, наткнувшись взглядом на чашу со святой водой, поставленную достаточно близко, чтобы быть под рукой. «На случай, если придется спешно соборовать ее», — подумал Рейн, ужасаясь этой мысли. Он чувствовал неприятную пустоту в животе, в груди, в сознании. Он попробовал молиться, но не сумел вспомнить нужных слов.