Тело жены рванулось у него из рук, содрогнулось и крупно задрожало. Рейн услышал тихий звук, который вырвался у нее и который напомнил ему последний писк птички, задушенной кошкой.

— Боже милостивый! Она умирает?

— Милорд, роды — это больно, — объяснила мать Беатриса с улыбкой, одновременно покровительственной и снисходительной. — О такой боли вы, мужчины, не имеете никакого понятия.

Рейн хотел понять, что это за боль, хотел почувствовать ее и принять на себя, чтобы Арианна могла передохнуть. Он не мог забыть их первую брачную ночь, когда он так грубо осуществил супружеские права. Он тогда причинил ей боль, и ее теперешняя боль — тоже его вина. Так вот чему подвергает себя женщина каждый раз, когда позволяет мужчине взять ее! Удивительно, просто удивительно, что женщины нененавидят мужчин!

Тем временем повитуха смазала руки жирной, похожей на воск мазью, пахнущей травами, и протянула их куда-то между ног Арианны. Эдит начала молиться — сначала шепотом, а потом в полный голос, обращаясь к святой Маргарите. Она просила, чтобы и мать, и дитя остались в живых.

Рейн вдруг увидел, как что-то круглое и темное появилось между судорожно напряженными ногами жены, и понял, что это — голова ребенка. Новая, самая сильная потуга сотрясла огромный холм живота. В руки повитухи выскользнуло все детское тельце, покрытое слизью и кровью. Тоненький крик новорожденного почти совсем заглушило тяжелое и хриплое дыхание Арианны.

— Милорд, это девочка. На редкость здоровенькая.

Но Рейн не мог отвести взгляд от лица жены. Глаза ее были теперь не судорожно зажмурены, а просто прикрыты. Она лежала абсолютно неподвижно, и это казалось очень странным и пугающим после содроганий, которые только что раскачивали ее, как волны раскачивают корабль во время шторма. Грудь ее вздымалась и опадала, но Рейн был совершенно уверен, что она не выдержала последней потуги, что та попросту убила ее. Повитуха окликнула его снова и снова, потом позвала по имени, и только тогда он перевел пустой взгляд на дочь.

Она была очень красная, сморщенная и невероятно крохотная. Повитуха уже успела перевязать пуповину и теперь протягивала девочку Рейну. Он принял ее, как принимают создание хрупкое, эфемерное — бабочку, например. Он чувствовал себя неуклюжим великаном, который может сокрушить этот комочек живой плоти своей чрезмерной силой. В груди его зародилась и стремительно разрослась любовь, ее вдруг стало так много, что она грозила взорвать его изнутри.

Он повернулся и вложил ребенка в руки жене, коснувшись губами запекшихся дрожащих губ.

— У нас дочь, моя маленькая женушка.

— О, Рейн, как жаль! Прости меня, я не сумела правильно выполнить свои обязанности...

Глаза Арианны наполнились слезами, которые покатились по бледным щекам одна за другой, все чаще и чаще. Эта женщина, которая ни разу не вскрикнула ни во время схваток, ни во время родов, теперь плакала горько и виновато. Она была уверена, что разочаровала его! Рейн едва не заплакал тоже, но совсем по другой причине.

— Перестань, — сказал он с мягким упреком, даже не пытаясь скрыть восторженное удивление, которое испытывал. — Ты подарила мне прекрасного ребенка. Самого прекрасного из всех, которых я видел.

— Возьмите дитя, милорд, — сказала мать Беатриса, трогая его за плечо. — Ее нужно обмыть. И отойдите в сторонку, пусть Эдит займется миледи.

Рейн, как привязанный, последовал за повитухой к тазу, приготовленному для обмывания новорожденной. После этой процедуры она втерла в кожу девочки немного ароматической соли и окунула крохотные ножки в горшок с холодной водой, чтобы раз и навсегда приучить их к холоду. Она коснулась круглой щечки золотой монетой, чтобы обеспечить девочке в будущем богатство, и натерла медом розовые десны и язык, чтобы у нее всегда был здоровый аппетит. Наконец она запеленала ее в мягкую шерстяную пеленку и снова вручила отцу.

За это время Эдит успела справиться со своими обязанностями. Арианна лежала в постели. Когда Рейн присел рядом, она посмотрела на него усталым, чуточку тусклым взглядом. Он откинул уголок пеленки, и они вместе посмотрели на личико дочери. Рейн увидел, что из глаз Арианны льется свет той же бесконечной, всепоглощающей любви, которая — он знал это — была и в его взгляде.

Он наклонился и поцеловал улыбающиеся губы женщины, которая сделала ему этот ни с чем не сравнимый дар. — Моя маленькая женушка... спасибо тебе.