Лэмберт послушно снял шляпу и пиджак, убрал запонки в карман и закатал рукава. Он осмотрел стол.

— С чего начать?

— Начните с этого. — Войси вручил ему миниатюрный пистолет самого малого калибра. Он был настолько мал, что его можно было прикрыть ладонью или убрать в рукав. — Осторожнее.

Лэмберт внимательно осмотрел оружие.

— А, игрушка. — Он поднял ее в вытянутой руке и прищурился, глядя в прицел. — А чем это заряжается? Оловянными кнопками?

— Похоже, вы слишком много времени проводите с Мередитом. Здесь шутки неуместны. — Войси взял блокнот и повел Райта на наблюдательный пост. — Оружие — это оружие. И этим пистолетом убить человека можно так же, как и любым другим.

— Выстрелив из него? Думаю, лучше использовать его как метательный снаряд.

Лэмберт занял место на рубеже. Он стоял на ярком солнце и стрелял в сторону тени. Из-за этого попасть в игральную карту — тройку червей, которую Войси установил на мишени, было сложно, но, несмотря на зверскую отдачу крошечного пистолета, Лэмберт отстрелялся так, что ректор остался доволен. Райт отозвался о меткости Лэмберта вежливо — но не более того. Лэмберт растер руку и потряс кистью, стараясь как можно менее демонстративно избавиться от боли.

В тени было прохладно, но, когда Лэмберт оказывался на солнце, жара становилась такой сильной, что рубашка липла к спине. По позвоночнику у него тек пот. Отдача крошечного пистолета заставляла многочисленные синяки отзываться противной болью. Он утер лоб носовым платком и пожалел, что не может отстегнуть воротничок рубашки.

Стрельба из «Миротворца» прошла, как всегда, гладко. У кольта тоже была отдача, но привычная Лэмберту. Он с удовольствием отметил, что на Райта его меткость произвела некоторое впечатление.

Последнее оружие, которое нужно было использовать в этой серии опытов, на первый взгляд показалось ему даже менее эффективным, чем миниатюрный пистолет. Оно заряжалось с дула и было по меньшей мере на сто лет старше самого Лэмберта, так что он взял его в руки бережно, обращаясь с антиквариатом с тем уважением, какого заслуживала такая вещь.

— На этот раз — никаких оловянных кнопок. — Войси взирал на оружие так, словно оно было из чистого золота. — И, спасибо мистеру Райту, это нарезное ружье Бейкера. Было время, когда оружие такого типа правило миром. Основы нашей империи по-прежнему зиждутся на том, что завоевали для нас подобные ружья.

— Дело было не в одном вооружении, — возразил Лэмберт.

— Это правда, — поддержал его Райт. — Все всегда сводится к мужеству тех людей, которые сражаются.

— Я питаю к людям, державшим это оружие, одно только уважение. Они были смельчаками, все до одного, — сказал Войси. — Однако превосходство в вооружении никогда нельзя преодолеть одним только мужеством. Мы сегодня здесь ради смельчаков будущего. Мистер Райт, честь принадлежит вам.

Райт молча продемонстрировал тонкое искусство зарядки нарезного ружья Бейкера. Его сильные руки оказались неожиданно ловкими: при подготовке ружья, отмеривании пороха и помещении свинцовой пули он действовал с бережной осторожностью художника. Восторг Войси по поводу опыта Райта резко контрастировал с прагматизмом Мередита. Лэмберт подумал, что, похоже, его немного разбаловала спокойная деловитость Мередита, считавшего, что огнестрельное оружие заслуживает чрезвычайного уважения, но смысл всех действий — стрелять во что-то. Для Войси и Райта огнестрельное оружие обладало притягательностью, которая превышала простое уважение и граничила с обожанием.

Пока Войси и Лэмберт с помощью опытного Райта медленно двигались по составленному Войси списку, угол солнечных лучей изменился, сделав тени более густыми. На сей раз размер у мишени был стандартным, но кольца представляли собой простые карандашные линии, которые издали рассмотреть было невозможно.

Лэмберт не торопился. Он вынужден был не торопиться. Райт мог ловко перезаряжать ружье, но Лэмберту необходимы были передышки, чтобы растереть плечо. Отдача у ружья была просто страшной. По окончании стрельбы оказалось, что он положил три пули в самый центр мишени, а еще три пришлись вблизи от центра на трех-, шести- и девятичасовой отметке — и за свои труды получил шесть новых синяков вдобавок к предыдущим. После отдачи ружья Бейкера, схватки в кабинете Фелла и пребывания на запретной траве Зимнего газона Лэмберту не терпелось принять горячую ванну, выпить рюмку бренди и намазаться растиранием, предназначенным для перетруженных конских ног. И это отнюдь не повысило ему настроение.

— Очень недурно, — признал Райт.

Не успел Войси снять мишень, как Райт уже принялся чистить свое драгоценное ружье.

Войси был доволен результатом не меньше гостя. Лэмберт расписался напротив своего имени в инвентарном списке амуниции, подтверждая ответственность за пятнадцать зарядов к миниатюрному пистолету, шесть — к кольту «Миротворцу», а для ружья Бейкера за то, что в списке значилось как «шесть снарядов». Эти снаряды были похожи на свинцовые мушкетные пули, но, с учетом непредсказуемых увлечений комитета, работавшего над проектом «Аженкур», могли оказаться чем угодно, начиная с литого серебра и кончая магическими пулями из «Вольного стрелка».

Весь опыт занял несколько часов. К тому моменту, как Лэмберт вернулся в комнаты, помылся и переоделся к обеду, у него едва осталось время для того, чтобы заглянуть в Зимний архив. Фелл мог бы подсказать ему, где достать растирание. Кроме того, Лэмберту было любопытно посмотреть, какого прогресса его друг достиг в ликвидации хаоса, который царил у него в кабинете.

— Фелл, вы тут? — Лэмберт распахнул приотворенную дверь.

Ответа не было. Лэмберт недоверчиво осмотрел пустой кабинет. Все в комнате свидетельствовало о неожиданно прерванной работе. На полу лежали книги — некоторые были раскрыты, и корешки у них разъехались, а страницы помялись. Бумаги — гораздо большее количество, чем помнилось Лэмберту, — были разбросаны повсюду. Разбитое стекло было сметено горкой, но горка рассыпалась, словно задетая при неосторожном шаге. Армиллярные сферы были свалены в одном углу: миры внутри миров небрежно перепутались между собой.

Фелл исчез.

Окна кабинета были открыты навстречу теплым сумеркам, но не чувствовалось ни дуновения ветерка; тяжелая ткань коричневых университетских занавесок ни разу не колыхнулась. Ни одна половица не скрипнула. Лэмберт слышал только беспорядочное чириканье птиц и далекий звук колоколов, отбивавших четверть часа. Комната могла стоять пустой всего пять минут — или целых пять часов. Определить это не представлялось возможным.

В течение часа и еще двадцати минут Лэмберт обыскивал письменный стол, пол и книжные полки. Он просмотрел все бумаги, какие ему только удалось найти, пытался отыскать какое-то расположение предметов, которое могло бы дать подсказку, — и не обнаружил ничего. Котелок исчез. Фелл исчез. Других улик Лэмберт найти не смог. Наконец он уселся за стол и опустил подбородок на сжатый кулак.

Если бы Лэмберт пришел раньше, то существовала бы вероятность, что он столкнется с незваным гостем — если таковой тут был. А если бы Лэмберт соображал быстрее, то был бы смысл предупреждать привратников или срочно оповещать администрацию Гласкасла.

Но был ли здесь незваный гость? Мог ли Фелл уйти по доброй воле?

Лэмберт знал, что Николас не возвращался в комнаты, которые они занимали вместе. А если и возвращался, то ничего там не тронул. Если Фелла куда-то вызвали, он мог бы при желании оставить какое-то послание. Но что могло быть для Фелла вызовом? Или кто мог бы его вызвать? И зачем было Феллу уезжать, не сказав ни слова, если он уехал добровольно?

Возможно ли, чтобы у мужчины в котелке нашелся напарник? Не могла ли подруга Джейн, хранительница севера, прибегнуть к более прямым способам убеждения? А вдруг сама Джейн причастна к исчезновению Фелла?

Лэмберт опомнился. Такие мысли были нелепыми. Честность Джейн сомнений не вызывала. У нее были свои причины на то, чтобы донимать Фелла, но она их изложила открыто. Более того: ее острый интерес к Феллу, пожалуй, делал ее лучшим союзником Лэмберта в поисках.