После "погребения" отца, Натиль меня немного подлечила, убрав головокружение, и мы разделились. Она сказал, что теперь мне просто смертельно опасно появляться не только в академии, но и вообще в каком-либо населенном пункте, без удостоверения, без документов и каких либо опознавательных знаков меня бы сразу приравняли к шпиону. И последствия вполне очевидны. В военное то время. При таком то враге.

Каттонис - государство, процветающее на рабовладельческом строе, было известно своим неспокойным характером и набегами на соседей, постоянными стычками и мелкими войнами, гладиаторскими аренами и лучшими воинами-стали на всем материке - и это только малая толика причин заслуженной нелюбви и неприязни к жителям пустынь и степей. Все это Натиль выдала на одном дыхании, потом показала рукой на запад и сказала:

- Для тебя сейчас опасны все, и мы, и каттонисийцы. Прорвешься в Даггур, это соседняя страна, может, и выживешь, здесь же тебя будут ждать или наши мастера пыточных дел, или каттонисийские гладиаторские арены. В любом случае - смерть.

Помолчав немного, она еще спросила:

- Алистер, ты сделал все, что мог, что бы помочь отцу?

Я покачал головой:

- Я ничего не сделал, слишком быстро все произошло, мне жаль, но я ничем ему не помог, - она кивнула.

- Тебе туда, Алистер, прощай, - и, указав рукой направление, пошла в другую сторону.

- Прощай, Натиль, и прости меня, - но она не услышала, слишком тихий был шепот.

А через два часа ходу внезапно накатило чувство опасности и я, не особо раздумывая, бросился бежать, петляя как заяц. Но это не помогло, спустя, буквально, несколько минут, сзади отчетливо раздалось многоголосое взвизгивание и десятки прыжков, ощутимо отдающихся в земле. Бросив назад взгляд, я похолодел, огромными скачками, покрывая два, три, а то и четыре метра за раз, меня настигала немаленькая свора вчерашних ночных гостей. Только теперь уже я был гостем, вернее, дичью, а они тут - хозяевами. Припустить еще быстрее не было сил, и так бежал на пределе, а потом чувство опасности просто шибануло в мозг, заставив кубарем откатиться в бок, пропуская мимо себя громадную тушу, но от следующего броска новой твари я уже уклониться не смог - зубодробительный удар в грудь, когда живой таран просто сбил меня, как пушинку, и откинул в сторону на добрый пяток метров, заставив кувыркнуться в воздухе и пересчитать ребрами три метра сухой, жесткой земли. Как я еще не вырубился после такого - не знаю, к утреннему головокружению добавилась еще и боль во всем теле, это если не считать наверняка сломанной парочки ребер и приличного сотрясения мозга. Болело все и везде. А обступившие меня кольцом кошмарные создания только ухудшили настроение, ей богу, как же мне это все надоело.

- Нассыр! Аррс, нассыр! - твари, словно по команде, разошлись, явив за своими спинами двух крепких, в кожаных доспехах людей.

- Смотри, какой крепкий, обычно дух вышибает сразу, а этот еще и скалится! - воскликнул один из них.

- Не зря гнали, хорошая добыча, чувствуешь, чем звенит?

- Серебром звенит, серебром, не меньше, - рассмеялся первый, - давай, забираем и назад.

- Аррс, тумм, сарт! - на голову будто опустилась наковальня и мир исчез.

А очнулся уже в этой клетке, с этими мухами и под палящим солнцем. Сзади и спереди в аналогичных телегах в таких же клетках ехали подобные мне неудачники, кто-то не успел спрятаться, кто-то не убежал, а кто и просто пытался оказать сопротивление, таких было не мало, за то время, что мы едем, наслушаться я успел предостаточно. Каттонис вторгся значительно глубже, чем обычно, сметя сторожевые крепости и заслоны, застав врасплох своим численным и качественным превосходством. Это была война, может, и маленькая, но все же война. Им нужны были рабы, корм и еда. Рабы для арен, корм для зверинцев, еда для себя. И если для третьего годился скот, фрукты, овощи и прочие продукты труда, то для первого и второго годились только люди. Сильным - арена, остальным - желудки тварей. Жестоко и просто. По словам избитого мужика из соседней клети, нас отобрали для арен, но долго мы не проживем, хоть смерть в бою и лучше, чем в желудке очередного аррса.

Аррсы - те самые твари, и хоть встреча произошла при дневном свете, но в спешке не было времени их рассматривать, помню только, что вместо голов у них щупальца, снабженные снизу вертикальной щелью-ртом и подвижными зубами, так как шевелили они ими довольно жутко. Премерзкие твари.

Так что теперь я без пяти минут гладиатор и мне по-прежнему жутко хочется пить. Словно услышав меня, с головы колоны пошло оживление, стали раздавать воду, просто выливая порцию сверху прутья клетки, что поймал - твое. И ловили, и я ловил, ртом, все, до последней капли, теплую, с примесью песка, но, все же, воду. А потом пытался принять другую позу и замереть в ней еще хотя бы на полчасика, что бы потом принять другую, а потом третью и так далее, бесконечно и без конца. Сколько нам еще ехать? Кто знает.

Кому надо было, справлял нужду тут же, под себя, клетка и была, по сути, телегой, установленная на две параллельные жерди с колесами, оставляя под собой и позади все, что не удерживалось внутри. Погонщики шли чуть поодаль, лишь лениво стегая изредка замедляющуюся тягловую скотину, так как вблизи запахи, скажем так, не вдохновляли, видно, клетки использовались по назначению не раз и не два. И вся эта откровенно попахивающая колона, с охраной и погонщиками монотонно и непрерывно продвигалась вперед. Есть нам не предлагали, не считали нужным. Пленники, поначалу, кричали, грозились, потом ругались, поминая и проклиная, что-то требовали, но их ставили не выше скота, мычит и мычит, а потому никакой реакции не было, просто не обращали внимания, считали ниже своего достоинства ответ скоту.

Поездка заняла двое суток, палящее солнце и надоедливые мухи днем, и пробирающий до костей ветер и кровососущая мелочь ночью, даже не знаю, что было хуже. На третьи сутки стали видны стены. Погонщики, увидев их первыми, заметно оживились и стали чаще подгонять скотину, не терпелось, видно, избавиться от вонючего груза. Охрана тоже пришла в оживление, до того молчаливая, теперь же так и сыплющая шутками, подколами, зубоскаля и насмехаясь друг с дружки, предвкушая вечерние посиделки в кабаке на заработанные от сопровождения каравана деньги. А мы, нам радоваться не пристало, впереди одна неизвестность и ожидание скорой смерти. Как все это будет, когда. Я вздохнул. Серая глыба стены уже нависла над нами и мы, невольники, узники, будущее мясо гладиаторской арены, вовсю старались наполнить каждый миг скоротечной жизни чем-то новым, жадно вглядываясь в вихрь жизни, бушующий по ту сторону клеток.

За воротами караван свернул на широкую улицу понад самой стеной и, пройдя, буквально метров сто, остановился под громадным навесом, разделенным на секции, представляющие собой те же клетки, только больших размеров. Погонщики отработанно заставили тягловую скотину развернуть телеги и сдать назад, приблизив нас к нашим новым обиталищам. Затем, с противоположной стороны улицы, из здания с высокой башней, напоминающей минарет, выскочили обнаженные по пояс мужчины с бронзовыми ошейниками и наручнями, споро подбежали и, вращая небольшие вороты стали поднимать толстенные решетки клеток напротив каждого из нас, образуя что-то вроде окна метр на метр по центру клетки. Погонщики, казалось, только этого и ждали, как только напротив кого-нибудь оказывался достаточный проем, они сдавали телегу назад, упирая клетку в открывшееся окно и, что-то прошептав, буквально заставляли решетку отъехать вверх, освобождая проход узнику. Если невольник мешкал, то получал отборную брань и пожелание нелегкой смерти, но, как правило, таких почти не было, все хотели оставить маленькую вонючую тюрьму подальше от себя.

Подошла и моя очередь, сжимая зубы и стараясь не застонать от боли, перебирая руками, кое-как спустился в свой новый дом. Решетка сзади тут же с грохотом опустилась, отрезав от внешнего мира еще более неприступной толщиной прутьев. В углу обнаружилась охапка соломы и я, порядком вымученный как поездкой, так и ноющим телом, просто свалился на нее и прикрыл глаза. Лязг и грохот вокруг продолжался, еще не всех загнали, не все клетки получили своих жильцов.