Кантор заинтересованно поднял глаза.

– А у тебя так было?

– За кого ты меня принимаешь? Конечно, не было. Но видел я такого достаточно.

– Полагаешь, я не видел?

– Не знаю. Ты не маленький, учить тебя жить и читать тебе проповеди. Я сказал, что думаю. Твое дело.

– Спасибо, – устало кивнул Кантор. – Я понимаю.

И подумал, что ну их, действительно, такие приключения.

Утром пришла Стелла, сообщила, что Амарго зол, как голодный дракон, и грозится спустить с Кантора штаны и отходить ремнем за все хорошее. Это радовало. Если бы он грозился сделать что-то более реальное, было бы хуже. А так, возможно, дело ограничится устным разносом и очередным обещанием больше так не делать. Затем доктор посмотрела, как заживает шов на затылке, сменила повязку и напоследок проехалась насчет горячих мистралийских парней, которые суют свои органы размножения, куда ни попадя, а ей потом приходится возиться с их разбитыми головами, которые совершенно не соображают, что делают, и вообще с трудом верится, что в них есть мозги. Кантор с трудом удержался, чтобы не ответить что-нибудь. Доктор Кинг была невыносима в общении, особенно с мужчинами, и он часто удивлялся, как Амарго ее терпит. Впрочем, с Амарго она была вежливее, чем с другими.

Почти сразу после нее зашел Эспада, попрощаться. Он выглядел каким-то помолодевшим и более задумчивым, чем обычно. Видимо, ночь с нимфой пошла ему на пользу. Он сказал, что дальше поедут без него, ждать его времени нет, и спросил, что с ним все-таки случилось. Вдаваться в подробности или сочинять что-нибудь веселое у Кантора не было настроения и он сказал, что упал по пьяни на лестнице. В ответ он услышал краткую проповедь о вреде алкоголя, поразительно похожую на вчерашнюю о вреде наркотиков. Это уже начинало раздражать, и он опять с трудом промолчал.

До обеда он провалялся, размышляя о разных вещах. Во-первых, он восстановил в памяти полную картину событий исторической ночи. Во-вторых, прикинул, что сказать Амарго, а что не надо, и решил ничего не говорить вообще, свалив все на провалы в памяти. В-третьих, он опять имел продолжительный спор с вредным внутренним голосом, который самым жестоким и бессовестным образом издевался над его сексуальной несостоятельностью.

Ну и что тебе дали пять лет воздержания, ехидно говорил голос. Ничего хорошего. Потерял квалификацию. Совершенно разучился чувствовать женщину. Превратился в обычного тупого самца.

Неправда, обиделся Кантор. Я просто был пьян, потому и не почувствовал. А за тупого самца я кому-то и морду могу набить.

Себе, посоветовал голос. Или своему отражению в зеркале. Стыд и позор, отодрал бедную девушку, как хотел, и не удовлетворил ни разу. И что она после этого будет думать о мужчинах? А о сексе вообще?

Что это вещь долгая, утомительная и болезненная, со вздохом согласился Кантор.

Вот именно, сказал голос. И тебе не стыдно? Тоже мне, любовник… Так разочаровать партнершу! Да когда с тобой такое было?

Никогда, опять вздохнул Кантор. Даже в сопляческом возрасте такого не было.

И что ты намерен делать, не унимался зловредный голос. Извиняться? А исправить дело тебе не приходит в голову?

Ты что, охренел, оскорбился Кантор. Этого еще не хватало. С меня достаточно.

Что, боишься опять опозориться, съехидничал голос. И хочется, а боязно. Надо же, неустрашимый Кантор струсил!

Ничего подобного, возмутился Кантор. Но не сейчас же. У меня голова болит.

А может у тебя еще и месячные, расхохотался голос. Голова у него болит, надо же! Как бы там ни было, ты задолжал девушке четыре оргазма. Если не больше.

Пять, проворчал Кантор. Кто ты вообще такой? Какой-то сексуально озабоченный потусторонний голос еще будет мне указывать и считать, что я кому задолжал!

Я – это ты, ответил голос. Настоящий ты. А ты – это я, только обиженный, озлобленный и разочарованный.

На этом он успокоился, и Кантор подумал, что у него начинается раздвоение личности, и, наверное, это очень плохо. И что самое противное, все началось еще до того, как его стукнули по голове. Неужели правда от фанги? Так ведь не сказать, чтобы злоупотреблял…

В-четвертых, он вспомнил странный сон. Вернее, не сон, а скорее бред, потому что видел он все это пока лежал без сознания после удара по голове. А тогда как раз была пятница.

В этот раз Лабиринт имел вид густого южного леса с незнакомыми деревьями и цветами. Также здесь водились яркие птицы, змеи и насекомые устрашающего вида. А еще посреди леса стояла хижина, и на пороге сидел его старый знакомый, так настойчиво преследовавший его по пятницам.

– Ну, наконец-то, – сказал он, поднимаясь и кланяясь по своему восточному обычаю. – Я уже думал, ты сюда никогда не попадешь. Что ж ты так плохо помнишь сны?

– Я бы давно рехнулся, если бы хорошо их помнил, – проворчал Кантор, присаживаясь на траву.

– Тебе так часто снятся кошмары? – уточнил мистик, внимательно его изучая. – Так ведь их ты все равно помнишь.

– Не всегда, – возразил Кантор, тоже разглядывая собеседника. Он выглядел так же, как обычно – молодой, большеглазый, худощавый, только не в нормальной одежде, а в какой-то скудной набедренной повязке. – А где я сейчас?

– Сам знаешь. Ты здесь бываешь часто. Вернее, не совсем здесь, но поблизости. Когда спишь.

– А сейчас я что делаю?

– Сейчас ты лежишь без сознания. Не бойся, ничего страшного, поправишься. Просто тебя хорошенько ударили по голове. Когда ты очнешься, ты ничего не будешь помнить. А когда к тебе вернется память, вспомнишь и меня. И расскажешь, наконец, Шеллару, что такое марайя, а то ведь и сам изведется, и окружающих замучит.

– А как я его увижу?

– Не обязательно лично. Передай кому-нибудь. Элмару, Жаку, или своей девушке. Все равно. Они передадут. Только запомни как следует хоть на этот раз. Марайя – это методика создания фантомов и маскировки путем замены своего изображения иллюзорным изображением окружающей среды. Повтори.

Кантор послушно повторил три раза, запомнил, после чего не удержался и спросил:

– А зачем ты мне снился? И что ты тут делаешь?

– Давай по порядку, – улыбнулся Шанкар. – Сначала, что я тут делаю. Я тут зацепился, когда возвращался после общения с одним недоумковатым некромантом, о котором ты знаешь не хуже меня. Из чистого любопытства остался, интересно было посмотреть, что из всего этого выйдет. Да и надоело мне там, где я был. Скучно, противно, да еще и больно бывает… Все равно мне скоро на новое перерождение, вернуться всегда успею. Мне там недолго осталось. Вот я тут и сижу. А зачем я тебе снился… Просто хотел, чтобы ты передал Шеллару, что такое марайя. Может, он все-таки придумает, как извести этого дракона. У меня к нему должок имеется, если ты знаешь.

– К королю? – не понял Кантор.

– К дракону. Он ведь меня убил, этот подлец, и я на него до сих пор за это обижен. Ты разве не знал?

– Не знал. Я слышал, что соратники Элмара погибли, но не знал точно, как. Этель тоже?..

– Нет, Этель как раз не пострадала совсем, живет себе в своей башне, что-то исследует.

– И почему бы тебе было ей не присниться?

– Потому, что классические маги не попадают сюда. Странное место, я о таком не слышал, а таких вещей, о которых я не слышал, крайне мало в природе. Ты откуда о нем знаешь?

– О Лабиринте? Мне отец рассказал.

– Ах, вот оно что… Да, загадочный он был человек, твой отец…

– А ты не знаешь, куда он делся?

– Что я, по-твоему, бог?

– Нет, я просто подумал, что мертвые знают намного больше, чем живые, и…

– Ну что ты, мы знаем столько же, сколько и при жизни.

– А откуда же ты знаешь, что сейчас творится в мире живых?

– Так ведь я знаю только то, что произошло после моей смерти. А твой отец пропал уже давно. Еще что-то спросишь? Живые обожают задавать вопросы, я сам таким был.

– А скажи, – тут же спросил Кантор, – что там, после смерти? Там действительно что-то есть?