А если в самом деле здесь отыщется алтарь наподобие Пергамского? Мысленно Платон уже видел заголовки в Интернете: голограммы вываливались в его кабинет и кружили в воздухе…

«Эгейский алтарь, раскопанный профессором Рассольниковым. Самое большое произведение искусства в Галактике»…

Стоп! Что-то не сходится… Десять миллиардов… Пергамский алтарь… Между этими двумя точками был слишком долгий путь. Нужны еще какие-то указания. Корман – любитель загадывать загадки – непременно их оставил. Должен был оставить. Но где?

К утру рисунок с обоев осыпался желтоватой пыльцой и устлал пол легким пухом. Домус-блок был автономный, он медленно дрейфовал вокруг острова Волка, на высоте двух метров над водой, и осторожное роптанье волн под полом прерывалось порой всплесками выскакивающих из воды рыб. Несколько любопытных особей сумели взлететь так высоко, что угнездились на подоконнике, а одна сквозь приоткрытую раму заползла в комнату и теперь прыгала среди обойной пыльцы, обвалянная слипшимися желтыми катышками.

Платон сквозь сон слышал эти влажные шлепки, прерывающие его утреннюю дрему. Наконец он вскочил, схватил обваленную в пыльце рыбину и вышвырнул за окно. Остров Волка, освещенный косыми лучами восходящего светила, казался в эту минуту засыпанным снегом: стаи огромных белых птиц расселись по ветвям так, что зелени почти не было видно. В утренних лучах оперение птиц сделалось бледно-розовыми. Первой мыслью было: как красиво. А второй: какой толщины слой птичьего помета образовался на крыше Домуса? Платон усмехнулся. Даже на такой планете, как Эгейское море, слишком много дерьма. И с этим ничего не поделаешь. Кто-то им питается. В Океане дерьмом кормится планктон. Планктон поедают рыбки, рыбок – рыбищи, рыбищ ловят столь многие, что и перечислять не стоит, ну а на вершине пирамиды утвердились на мощных хвостах псевдоакулы и броненосцы. Ах да, он забыл впихнуть в эту пирамиду эгейцев. А куда их поставить? На вершину рядом с броненосцами? Им там будет неуютно. Но и низшей ступени они вроде как не заслужили. Вот же проблема: для разумных нет места. Они везде и нигде. Лишние. Тогда поставим памятник Уму и на вершину сей шаткой, но высокой колонны взгромоздим жителей Эгеиды. Пусть немного подумают над своим местом в этом мире.

Волки на Эгеиде исчезли давным-давно. Многое со сменой эпох исчезло без следа, но никто из эгейцев из-за этого не страдал ностальгией. Хотя, может, поначалу страдали. И потому эту часть материка, что осталась на поверхности, назвали островом Волка.

Судя по всему, здесь было весьма многолюдно в прежние времена, а ныне никто не желал селиться. Развалины – свидетельства прежнего процветания – попадались повсюду.

– Нет охраны, вот никто и не желает оставаться на этих скалах, – пояснил Стато. – Раз в пять лет стадо непременно сюда прорывается. Когда я был здесь в прошлый раз с Корманом, то нашел пять полуразложившихся трупов. Представляете?! Мне пришлось их срочно утилизировать. Да еще проводить дезинфекционную обработку камней. После Семнадцатой Эгейской пандемии мы боремся с Океаном за каждый труп, – не без гордости заявил страж.

– Но вам заплатили по десять кредитов за каждый, – напомнил Платон.

Археолог и сержант немного побродили по острову, еще точно не зная, что будут делать. Повсюду торчали острые зубья полуразрушенных стен. Прибрежная полоса была завалена рухнувшими сверху камнями, осколками колонн и не выдержавших тяжести времени сводов. Выше, на террасе, куда нынешние эгейцы редко забирались, громоздились развалины фундаментов, и еще выше шла полоса буйной зелени. Над зелеными кронами кружили птицы. Платон огляделся. На горизонте через равные промежутки поднимались вверх фонтаны воды. Как будто стадо китов плыло друг за другом на определенном расстоянии, плыло, но никуда не могло доплыть: это Бреген добывал на старом шельфе несметные сокровища Эгеиды. Уж там точно речь идет о миллиардах… Может, стоит поискать разгадку в конторе Брегена? Только вряд ли господин Бреген позволит.

Но если вокруг островов Северного архипелага Океан был прозрачным, то на пляжи острова Волка мутные волны выносили мельчайшие черные и черно-фиолетовые частицы. Передвижная шахта «Гибрида» на старом шельфе работала слишком близко.

«Такое море и так засрать!» – подумал Атлантида с неожиданной злобой. И неприязнь к эгейцам вдруг всколыхнулась мутной волной.

– Послушай, Стато, вы, стражи, следите за трупами… А почему не следите за работой Брегена?

– За Брегеном следят веселисты. Проблемы с «Гибридом» стражей не касаются. Архонт Крто однажды разговаривал с Брегеном, но прибыли веселисты, и Крто замолчал.

Профессор Рассольников зачерпнул горсть влажного песка вместе с черным порошком:

– Ты не находишь, что плохо следят?

– Плохо… – согласился страж. – Но веселисты, стражи, Бреген – это целый лабиринт, каждый идет по своей галерее.

– Эгейцы любят лабиринты?

– Любят жизнь! – Стато забулькал, то есть засмеялся. – А, вы не поняли! Лабиринт и жизнь на эгейском – одно и то же слово. Так что получается каламбур.

Археолог кивнул, давая понять, что оценил шутку.

– И что нужно, чтобы выйти из лабиринта? – поинтересовался Атлантида.

– Как что? Надо иметь цель…

Стато отказался жить вместе с Платоном и Дерпфельдом в их летающем доме и обосновался в автономном блоке на берегу. Он подчеркнуто держался на расстоянии, давая понять, что лезть в каждую мелочь не собирается. Содержать «своего» чиновника оказалось не слишком хлопотно. Впрочем, этот пункт был скорее условный: каждый день Стато притаскивал из моря штук пять или шесть солидных рыбин, потрошил виртуозно, скинув перчатку с шуйцы и зажав в каждом щупальце по лезвию, а потом Платон жарил рыбу в гриле домус-блока, и все трое обедали. Здешняя рыба сильно горчила, на всякий случай люди глотали после еды экотаблетки, а Стато поглощал пиво из водорослей.

На третий день профессор и сержант решили отказаться от здешних морепродуков: очередную рыбину пришлось выбросить в Океан: есть ее было невозможно. Птицы тут же слетелись на дохлятину. Платон наблюдал за кормежкой в цифровой бинокль. У каждой второй твари был искривленный клюв, у каждой третьей – розовые наросты дикого мяса на грудке и шее, у каждой пятой одна лапка короче другой или заканчивалась обрубком.

А ведь теплое ласковое море – это буквально золотое дно. Райский уголок по природным данным не годится Эгеиде в подметки. Но Бреген тоже считает, что дно здесь золотое – буквально. А Гринпис и Экологический комитет Лиги Миров как будто не видят, что творит «Гибрид». Но как сказал сержант Дерпфельд, пусть экологией занимаются импотенты и лесбиянки, да еще – гермафродиты. А нас интересуют раскопки, только раскопки и еще – кто убил Кормана.

– А где вел раскопки Корман? – спросил профессор Рассольников у стража.

Эгеец повертел головой, прикидывая, где же работал предыдущий искатель древностей.

– По-моему, там! – Он, наконец, ткнул перчаткой в сторону выдававшегося в море мыса. И перчатка в очередной раз слетела с его «руки». –У вас есть какой-то план раскопок? Мне бы лучше с ним ознакомиться заранее… – впрочем, он не настаивал.

– Обожаю изучать артефакты in situ[2], – заявил профессор Рассольников.

– Бойтесь медуз, – предупредил Стато. – Это вам не острова Блаженства. Здесь множество ядовитых огромных шаров. Мы называем их «кара подводная».

Сканирование с воздуха без труда выявило под водой массив затонувшего города. Центральная часть отделена от остальных развалин лентой каменной стены. Квадратики на месте жилых районов, кружки – за стеной в центре. Рассматривая изображения, Платон почувствовал знакомое нетерпение. Сокровища должны быть здесь – в этом профессор почти не сомневался. Неважно, кто убил Кормана, главное, что он сумел найти. Атлантида был уверен, что таинственная находка – это сокровища одного из многочисленных храмов. Скорее всего, алмазы. Пусть Дерпфельд думает, что раскопки служат лишь прикрытием следствия. Алмазов сержант не получит – уж об этом Атлантида позаботится.