Теперь это всё всплыло. Какие-то шахматные этюды, пионер­ские турниры и даже сеанс одновременной игры, который давал в доме пионеров талантливый и знаменитый шахматист, уехавший в старости на покой в Израиль. Кажется, тогда уже знаменитый шахматист не сыграл весь турнир под сплошные нули. Находились отчаянные огольцы из подвалов, которые в поединке разделывали гостя "под грецкий орех". Так-то. Вот всё это Толя и вспомнил.

Но, как всегда бывает, мысли идут параллельно. Одновремен­но вспомнился ему еще один эпизод, который произошел на ма­ленькой темной улочке, почти рядом с "Подмосковные вечера". Не настолько в тот вечер Толик был опьянен страстным желанием по­баловаться с неведомой иноплеменницей, чтобы пройти мимо ост­рого света электрической лампы, вынесенной на улицу под жар­кое небо, и шахматной партии, которая протекала тут же у порога какой-то лавки, где торговали чаем "каркаде" в разных мешках и разных сортов, приправами и непонятно еще чем. На Востоке ведь неважно – что продавать, значение имеет, что ты торгуешь. Торговля как образ жизни.

Здесь в шахматы играл ста­рик, хозяин лавки. Он был одет в просторную челобею и какой-то тюрбан. Во время игры потягивал из плоской пиалы чай, стоящий тут же на столике. Чай подавал мальчик лет три­надцати, кареглазый, с нежным здоровым румянцем, упорно про­свечивающим сквозь смуглую кожу. Мальчик подносил чай, ста­рик, не вставая, то ли вытирал руку о его волосы, то ли гла­дил их, и мальчик опять уходил в сторонку, к новенькому мо­педу, который он старательно вытирал тряпочкой. Словно ласкал новорожденного жеребенка. Некоторые болельщики-шахматисты с любопытством смотрели на мальчика. Вид у старика был лу­кавый и самодовольный. Битва среди мешков с чаем и пряностя­ми. С ним сражался другой мусульманин, лет сорока, одетый уже современно – в джинсы и ру­башку с воротником-стойкой. Но тут же расположились и зрители, человек пять-шесть.

Толик недолго простоял, оценивая шансы каждого из игроков. Силы были неравные. Молодой поднялся, под довольный гогот окружающих вынул из нагрудного кармана ру­башки цветную, как крыло бабочки, купюру египетских фунтов и протянул старику. Старик почти не глядя, продолжая прих­лебывать чай, другой рукой взял купюру и привычно положил ее под поднос с чайником. За столик напротив старика сел другой игрок…

Продолжение этой сцены для Толика последовало лишь после его посещения заведения "Подмосковные вечера", где всё, что произошло, уже известно читателю. Неизвестным только осталась героиня фронта любви, которую Толик назвал в соответствии с именем одной из красавиц в филь­ме В. Мотыля. На самом деле, в натуре, её звали Светочка Липатова. Она была из Москвы, закончила институт Мориса Тореза, а здесь зарабатывала на двухкомнатную кварти­ру. Ее жених изучает английскую филологию и пишет дис­сертацию о монокультурализме. Теперь ведь в России свобода, можно даже Кремль купить, были бы деньги. Она совершенно на жизнь не жаловалась. Никаких страхов и утеснений с ней не происходило. Паспорт у нее никто не отнимал, Джафар, которого она тоже знает еще по Москве, с того времени, когда только готовилась поступать в вуз, просит ее работать только с эксклюзивными клиентами, не обременяет, а днем у нее даже есть приработок – в одном отеле она ведет для обслуживающего персонала курс рус­ского языка, а в семье одного из хургадинских предпринимате­лей, владельца компании по уборке в городе мусора, она преподает предпринимательской дочери-подростку английский язык.

Во время этого драматического рассказа – наша Зулейка-Липатова приводила себя в порядок, а таксист Толя вдевал штаны и зашнуровывал ботинки – молодые люди нашли дополнительные точки соприкосновения (с обоими судьба обращается сурово), они обменялись информацией и хургадинскими адресами. Толя даже обещал отвезти и доставить в Москву письма и небольшую посылочку для жениха, объясняющего в своих филологических работах монокультурологические процессы в современном мире.

Когда счастливый, интеллектуально и физиологически хорошо и культурно обслуженный в "Подмосковных вечерах" таксист Толя вышел из этого хургадинского минивертепа, очередной шахма­тист заканчивал свою партию со стариком. Всё произошло, как и с предыдущим партнером: старик отхлебнул чаю, левой рукой взял купюру и, как и предыдущую, – под поднос с чайником и чашками. Кто следующий?

Сколько, интересно, лет Толик не играл в шахматы? Но ведь мастерство не пропьешь, если оно есть, оно не уходит. Кто-то, небось, думает, что здесь надо всё знать о теории, решить и помнить про себя все задачки. Решать-то, конечно, надо, но для того и решаем, чтобы внутри себя, как бы на уровне инстинкта, появились навыки, автоматизм шахматного думания и поступков. Толик сел на освободившееся место играть в шахматы со стариком и вдруг понял, что ничего не пропито, может быть ончего-нибудь позабыл, но голова его ничего не забыла.

Тогда спрашивается, отчего Толик свою первую партию со стариком проиграл? А оттого, что может быть, не совсем хотел выиграть. Так рыбак старается не опустошить прикормленное место. А вдруг завтра заплывет туда золотая стерлядка? Если бы Толя в тот раз как следует напрягся, медленно и методично задумался… Но он уже знал, что сильнее старика. Завтра он еще придет сюда, ему теперь есть чем заняться, кроме пляжа и "Подмосковных вечеров", и он проиграл. Но он еще не ведал, что книжечка "Сто шахматных задач" приплывет к нему в руки, он мог бы обойтись и без нее. И Толя, московский таксист, – проиграл. Как бы предвосхищая будущую свою игру, упи­ваясь своим проигрышем, он достал из кармана десять, как и по­ложено, египетских фунтов. Старик точно таким же невозмутимым жестом, как и прежде, одной рукой поднес к губам плоскую пиалу с зеленым чаем, а другой принял купюру и положил ее под поднос. "Я тебя, Хаттабыч, заставлю всё из-под этого подносика вытащить. Только подожди немножко".

С переходящим успехом они играли три вечера подряд. Когда Толик проигрывал, он утешал себя тем, что расплачивается фаль­шивыми долларами, которые старик так еще до сих пор и не рас­познал. Вот какими фунтами расплачивается с ним старик? Уже на второй день возле лавочки с ярко светящейся электрической лам­почкой над мешками с восточными пряностями и чаем "каркаде", который, как уверяют, обладает целительными свойствами, собра­лась ну, условно скажем, толпа. Некоторые даже начали ставить на выигрыш того или иного состязающегося. Как во время боя петухов.

На третий день был назначен решающий матч. Старику не везло. Сначала он проиграл выручку за день, потом мешок каркаде, к двеадцати ночи, когда все лавки на улице уже опустели, товар внесли внутрь, погасили свет и владельцы ушли домой, – бойцы еще сража­лись. Толик поставил в залог всё, что выиграл, и ждал, что поста­вит на кон старый шахматист. Старик молодым въедливым взором об­вёл взглядом все, что еще осталось на свету, и вдруг его хищный, как у орла, зрачок остановился на мальчике, всё так же старательно тряпочкой трущем свой мопед. Потом старик что-то сказал, и То­лик понял, что он предлагает ему сыграть еще одну игру. На маль­чика или на мопед? На мальчика. Мальчик, конечно, был очень кра­сивый и качественный. Но это Толика, принадлежащего к племени традиционной сексуальной ориентации, совершенно не интересовало, и отнимать мотороллер у мальчишки тоже не хотелось. Ладно, давай играть на мотороллер, начала подумал, а потом каким-то образом, скорее руками нежели языком, сказал Толя. Но он выставил еще од­но условие, носившее характер психического давления. Пусть внук или племянник старика, если Толик выиграет, еще и отвезет его в отель.

Партия закончилась под утро. Город, его торговая часть, набе­режные, центральная улица, пляжи были уже пусты. Уже закрылись бары и замолкли дискотеки. В воздухе чувствовалась некоторая свежесть. Старик мужественно встретил свое пораже­ние и предложил завтра продолжить игру и вообще играть до тех пор; пока Толик не соберется уезжать. Он и не знал, что русские так хорошо могут играть в шахматы, обычно хорошо играют израильтяне, но их приезжает в Египет мало. Селям!