Странно светящаяся поверхность озера нестерпимо притягивала. Мерное мерцание бледно-голубого света колебалось в такт биению какого-то непостижимо огромного сердца. Не поддавшийся очарованию космодесантник ещё раз подозрительно проверил воду на любые белковые, небелковые и энергетические примеси, и вновь получил тот же отчёт. Кроме некоторых минеральных солей, в воде не было ровным счётом ничего.

Очень хотелось искупаться. Снять броню, стащить эластичный нательный комбинезон, и ощутить, как прохладная вода приятно обволакивает кожу. Ульвар почти чувствовал эти прикосновения всем телом. Но подобной глупости мужчина не позволял себе даже в самом начале собственной военной карьеры. Поэтому он ограничился тем, что вдосталь напился и основательно умылся, даже не сняв перчаток, и вернулся к костру, поймав по дороге любопытный взгляд своей спутницы. В тусклом свете угасающего костра глаза её казались почти чёрными.

И трибуна Наказателя вдруг «накрыло».

Абсолюты намного превосходили людей по всем параметрам. Война бы, наверное, давно уже кончилась, если бы их было хотя бы на порядок больше, чем сейчас. Но появиться на свет божественному ребёнку было не так-то просто.

Начать с того, что не всякая женщина подходила для такой «миссии». Во-первых, будущая мать должна была совсем не бояться и испытывать к своему «партнёру» сильные положительные чувства. Не обязательно любовь; это могла быть благодарность, надежда, восхищение. Во-вторых, она должна была действительно искренне хотеть понести от этого потустороннего странного существа. В-третьих, после рождения такого ребёнка женщина становилась абсолютно бесплодной, и не могла выносить даже искусственно подсаженного эмбриона. И лечить подобное не умели даже боги; это была своеобразная добровольная жертва — возможные последующие чада за божественное семя.

Богиням в этом отношении было ещё тяжелее, потому что зачать и выносить смертного ребёнка получалось далеко не у каждой.

Но и на этом ограничения не заканчивались, по наследству частично переходя к самим абсолютам. Далеко не каждая женщина могла составить полноценную пару полубога, и здесь всё было ещё запутанней. Просто потому, что никаких конкретных критериев отбора не существовало. Считалось, что в нужный момент «сердце подскажет». Единственным (и от этого не менее сложным) условием была эмоциональная зрелость абсолюта, то есть крайне редко встречающаяся в природе вещь. Поэтому детей абсолютов вроде Кичи Зелёного Пера было ещё меньше, чем собственно полубогов.

И сейчас Ульвар сын Тора неожиданно на себе прочувствовал, каково это — обрести Её. Ту, которую он, честно говоря, никогда не жаждал найти, не мечтал увидеть и о существовании которой никогда не задумывался. Он и сейчас ещё не до конца понимал, откуда на пустом месте могла взяться буря охвативших его эмоций, начиная от восторга и заканчивая жаждой обладания, и правильно ли он истолковал весь этот клубок чувств. Но противиться им не мог.

На ходу стаскивая перчатки, мужчина подошёл ближе, опустился на колени перед отчего-то совершенно спокойной женщиной, невозмутимо встречавшей его взгляд, от которого она до недавнего времени постоянно пряталась. Протянул руку, недоверчиво касаясь кончиками пальцев контура лица. Как вдруг прозревший слепец, привыкший познавать красоту мира через прикосновения, и не доверяющий пока ещё глазам.

А женщина почему-то не отстранилась, не отшатнулась. Наоборот, подалась вперёд, прижимаясь щекой к грубой шершавой ладони, и шумно вздохнула, как будто это прикосновение было самым приятным ощущением в её жизни.

Сложно сказать, кто первым потянулся для поцелуя.

Может быть, он, с почти трепетной осторожностью одной рукой за талию приподнимая её, привлекая ближе к себе, а второй рукой бережно придерживая откинутую голову женщины под затылок.

А, может, она, под испуганно-торопливый стук будто сошедшего с ума от нахлынувших ощущений сердца запустившая обе руки в густые короткие белоснежные волосы мужчины, притягивая его голову ближе.

Но поцелуй случился. И перевернул их мир, вытесняя все страхи, мысли и переживания на периферию. Они целовались самозабвенно и отчаянно, пили друг друга и никак не могли напиться.

Обоим хотелось большего. Хотелось ощущений, хотелось близости. Ему — прижать крепче, всем телом чувствовать тепло нежной бархатистой кожи её нагого тела. Ей — ладонями ощущать нечеловеческую силу литых мышц, окутаться его потрясающим запахом, полностью растворяясь в такой пронзительно-щемящей нежности прикосновений мужских рук, умевших до этого, кажется, лишь убивать.

Но оба чувствовали только твёрдую прохладу космодесантной брони, не спешащей плавиться вместе с разгорячёнными телами. Уже совсем ничего не соображая от желания, Ольга дёргала края щитков доспеха, безуспешно пытаясь их оторвать и тихонько всхлипывая от отчаянья. Невозможность прикоснуться вызывала почти физическую боль, и женщина ненавидела эту бездушную броню.

Ульвар ощущал то же самое. На несколько мгновений забыв, как вообще снимается защитный костюм, пытался разорвать латы прямо на себе. Но титанид был способен выдержать и напор абсолюта. Недолго, но этого, к счастью, оказалось достаточно.

Мужчину отрезвил вбитый на уровне рефлексов постулат прописной истины: ни при каких обстоятельствах не снимать броню за пределами расположения легиона.

Ну, как — отрезвил? Проторил в затуманенную вполне естественными, но абсолютно неуместными желаниями голову дорожку для мыслей.

— Ольга, это неправильно, — хриплым от желания голосом проговорил он, впервые назвав её по-имени. Но его слова, кажется, даже не были услышаны.

Попытка сопротивления влечению вызвала ощущение, что по венам вместо крови течёт лава. Всё тело горело огнём, и чем сильнее сын Тора барахтался, тем больше боли этот огонь приносил.

Но трибун Наказатель легиона Гамаюн не был бы самим собой, если бы он поддался такому примитивному давлению со стороны то ли собственной гормональной системы, то ли непонятного внешнего воздействия. Осознав проблему и вновь обретя хоть затуманенный, но более-менее активный разум, мужчина начал думать. И бороться уже сознательно.

Сложнее всего было заставить себя отстраниться от женщины. Её-то разум явно пребывал в дальних краях, и возвращаться не собирался. Часто дыша от возбуждения, она выгибалась, нервно всхлипывала и что-то бессвязно бормотала на странной смеси смутно знакомых, но чужих Ульвару языков.

Пару мгновений сын Тора задумчиво созерцал прижатую его рукой к земле женщину, оба запястья которой легко умещались в одной его ладони. Чувствуя, что едва обретённый самоконтроль вот-вот смоет разрушительно-звериное желание, поднимающееся откуда-то из глубин подсознательного при виде подобной картины, он принял решение и избавил женщину от мук.

Нет, убивать он её, конечно, не стал, просто аккуратно и безболезненно отправил в глубокий обморок. Только его собственное желание от этого почему-то никуда не делось, и от этого мужчине стало немного не по себе; очень странно и дико для него было вожделеть пребывающую без сознания женщину, в таком состоянии больше походящую на жертву, чем на любовницу.

Отвлекая себя от ощущений и норовящих заползти в голову мыслей, он принялся аккуратно запаковывать свою ношу в скафандр, параллельно пытаясь сообразить, что происходит и почему. Мысли в затуманенном страстью разуме никак не хотели складываться в логические цепочки. Но Ульвар сын Тора был до крайности упрямым человеком, и постепенно картина начала складываться.

По всему выходило, что виной произошедшему подозрительная вода в странном озере. Или само озеро. Или что-то, что в этом озере живёт, и таким образом добывает себе пищу. Инстинкт размножения — он такой, ему ни одно животное не может противиться, особенно если его дополнительно подстегнуть. И можно брать тёпленькой увлечённую друг другом и процессом парочку (троечку, четвёрочку — далеко не всегда в размножении участвовало два пола).

Поэтому Наказатель уже осознанно подтвердил собственное спонтанное решение о поспешном отступлении с подозрительного места. Сборы много времени не заняли; да и что было собирать? Натянуть оброненные перчатки, закинуть на плечо такое желанное тело и углубиться в лес.