Чем дальше, тем сильнее тревожился Ульвар сын Тора. Потому что томление не сходило на нет с удалением от озера, воображение услужливо рисовало заманчивые картины, а придерживающая женщину рука так и норовила погладить стройное бедро или сжать упругую ягодицу, что нельзя было объяснить иначе как рефлексом: сквозь защитную рукавицу тактильных ощущений от этих прикосновений не было никаких.
Он уже начал задумываться, а что делать и как дальше с этим жить, если странный эффект, списанный на озеро, окажется его собственным чувством, тем самым пресловутым «обретением». В принципе, при себе были отличные безотказные транквилизаторы, которые использовались при неконтролируемых припадках ярости (такое с бойцами порой случалось), панических атаках и иных психических проблемах. Но их Ульвар оставил на крайний случай, потому что под воздействием этих препаратов притуплялось восприятие, появлялась некоторая психологическая инертность и апатия, а становиться тем самым пресловутым роботом не хотелось. Из соображений безопасности, а не ради покоя и благополучия девушки, о которых он в тот момент не слишком-то задумывался.
Но ближе к рассвету начало потихоньку отпускать. Первым сдалось воображение. Мужчина неожиданно понял, что ему стало легче думать о насущных проблемах и контролировать периметр, потому что посторонние мечты оставили измученно гудящую как с похмелья голову.
Дольше всего продержалось банальное физическое возбуждение. С ним бы здорово помог справиться обычный холодный душ, но это была непозволительная роскошь, и приходилось терпеть и мучиться неприятными ощущениями.
В общем-то, это упорство вкусившего забытое лакомство организма было понятно; Ульвар не помнил уже, когда последний раз был с женщиной. Первое время воздержание доставляло массу неудобств, но не было ни возможности удовлетворить свои желания, ни сил на их реализацию даже в случае гипотетического появления той самой возможности.
А потом он открыл для себя упоение битвой, и женские прелести в сравнении с ним померкли и стёрлись из памяти. Женщины были давно и далеко; а чарующая смесь из запахов крови Иных и огня, звука взрывов и криков, и бурлящего в крови адреналина, дарящая ощущение всемогущества, стала легкодоступным наркотиком.
Со временем начало приедаться и это. Всё реже посещал его страх и азарт, всё больше будни космодесантника начинали напоминать ежедневную рутину.
Долгое время сын Тора замещал эти ощущения властью, незаметно добравшись до самого дна человеческой жестокости. И тогда чужая боль действительно приносила ему удовольствие. Ольге очень повезло, что ей не довелось узнать чёрного трибуна в тот момент жизни; тогда страх её был бы более чем обоснованным. Потому что тогда Ульвару нравилось пытать. Чаще по делу, порой — просто в порядке развлечения с пленными. В те годы он на практике выяснил очень много уязвимых точек различных Иных, научился понимать языки. А ещё — и он об этом знал, и гордился, — его имя стало у циаматов страшнейшим проклятьем. Тогда беловолосого гиганта с холодными голубыми глазами совершенно обоснованно боялись абсолютно все разумные существа, за исключением Императора, прощавшего Первому Палачу Империи маленькие слабости и чрезмерную любовь к работе. Многие начинали рассказывать всё, что знали, только при виде насмешливой ухмылки на бесстрастном лице норманна. Но от более тесного знакомства с безжалостным чудовищем их это, как правило, не спасало.
По иронии судьбы именно на то время пришёлся переломный момент в войне, и личный вклад самого Ульвара сына Тора в этот перелом «хоть дурно пах, но много весил» по меткому ироничному замечанию Его Величества Владимира. Миру, как называли его близкие люди, никакой шут в хозяйстве не был нужен; отец Ариадны, на чьё правление пришлись самые тяжёлые годы Империи, был редчайшим острословом и никогда не стеснялся в выражениях. Мало кто знал, что за этой ухмылкой скрывалась выжженная пустыня. Слишком много сил и нервов потратил он в самые тяжёлые годы войны, не имея права подобно своему дальнему родственнику забыться в кровавом угаре.
Потом приелись и чужие муки. Потому что страдали и умирали все одинаково, и эта работа вновь стала рутиной. Тогда «Бич Терры» (а примерно так можно было перевести с языка циаматов его прозвище) достал с полки и отряхнул от пыли собственные познания в тактике и стратегии, прибавил к ним добытое жестокими методами знание психологии Иных, и какое-то время подвизался при штабе и дворце, увлекаясь планами и мелкими интригами.
Это наскучило очень быстро, и борясь с безразличием к жизни, Ульвар вновь отправился на передовую, но уже как Наказатель. Где порой приходились к месту все полученные в прошлом навыки, где он освоил новое удобное приспособление — титанидовую броню, изобретённую, пока норманн подвизался палачом.
И вот теперь, когда сын Тора понял, что происходящее опять начинает приедаться, и всерьёз подумывал заняться изучением техники Иных, его корабль разбился об эту планету.
Ирий. Родной мир земных богов, который никто из смертных никогда не видел. Пока он немногим отличался от Терры, но это было объяснимо. Ульвар даже что-то такое и подозревал; если боги были пусть ограниченно, но генетически совместимы со своими созданиями-людьми, надо думать, создавали они их «по собственному образу и подобию», а вместе с ними — и всю планету. Действительно, зачем оригинальничать, если можно взять за основу родной дом?
Единственное, сила тяжести на Терре была несколько поменьше. А ещё здесь было значительно больше лесов. То ли так и планировалось изначально, то ли всё заросло со временем. Странно, что циаматы за столько лет не удосужились толком обжить планету. Тот же Скальд — уж насколько более глухой медвежий угол на окраинах, и то мог похвастаться высокой плотностью аграрной деятельности. А здесь всё, что чёрному трибуну удалось увидеть во время падения, заполнял глухой лес.
Если бы Ульвар попал сюда один, он бы не спешил покидать столь интересное место. Ему было очень любопытно осмотреться повнимательней и узнать побольше нового. Тем более, он по долгу службы знал один большой-большой секрет для очень маленькой компании: в ближайшем будущем готовилась операция по освобождению этого мира. Точной даты трибун Наказатель не знал, но перекантоваться месяц-другой в лесу для него не составляло труда.
А присутствие объекта приложения ответственности вынуждало корректировать планы. Конечно, никуда женщина не денется, если мужчина решит претворить задумку в жизнь. Но для того, чтобы окончательно определиться с дальнейшими планами, нужно было дойти до места.
Чувствуя, что мысли будто вязнут в липкой патоке, норманн понял, что остановиться на отдых всё-таки придётся. Борьба с так категорично навязанными кем-то непонятным эмоциями и стремлениями вымотала его очень сильно. Поэтому, наткнувшись на небольшой ручей, восхитительно пахнущий болотом, несущий куда-то кусочки почвы и приютивший, судя по данным анализа, несколько десятков тысяч видов разных микроскопических тварей, Ульвар решил остановиться на привал.
Этот водоём никаких нареканий не вызывал, обычный лесной ручей. Оставалось надеяться, что обычный в понимании терранца; а то, может быть, у них здесь как раз аналоги того озерца являлись нормой. Но рискнуть пришлось: выжить без воды не сможет даже абсолют. Активировав шлем и отсоединив его уже руками, мужчина набрал полную ёмкость зеленоватой воды и бросил в неё белёсый кругляш очистителя, похожий на крупную старинную монету. Когда жидкость буквально на глазах посветлела, а очиститель доложил о готовности тихим мелодичным посвистыванием, чёрный трибун с удовольствием утолил жажду и вернулся к пристроенной под деревом спутнице.
Некоторое время стоял, задумчиво разглядывая женщину и анализируя свои ощущения. Ненормальное влечение прошло скоротечно, как какое-нибудь вирусное заболевание, и сына Тора интересовали осложнения. И то ли он просто слишком устал, чтобы что-то чувствовать, то ли всё и в самом деле было не так плохо, но изменение он заметил только одно.
