Озиравшийся по сторонам Ульвар, сзади и сбоку которого я стояла, вдруг обернулся ко мне, глядя очень странно. С непонятным насмешливым удовольствием, даже каким-то злорадством и предвкушением. Я, поймав это выражение, рефлекторно подалась назад, но, разумеется, не успела: мужчина поймал меня за шиворот, подтянул к себе ближе и чуть приподнял. Осторожно, тремя пальцами, щепотью; так, что я не совсем висела в его руке, а неловко балансировала на цыпочках, рефлекторно цепляясь здоровой рукой за его запястье. Приблизил лицо к моему, пристально в упор разглядывая. Настолько близко, что я сумела различить чёрные крапинки на голубых радужках, сеточки морщин вокруг глаз, проступившую на щеках за время путешествия почти незаметную светлую щетину, и, — вот это уже совсем неожиданно, — бледные-бледные едва заметные веснушки.

Самое странное, мне не было страшно. То есть, было, но не настолько, как раньше; кажется, сейчас от него просто не исходило явной угрозы. Опять пришла ассоциация с котёнком, которого приподняли за шкирку, но не для наказания или утопления, а чтобы внимательно разглядеть усатую мордочку и раскраску слишком мелкого зверька.

Дворец на той стороне реки в настоящий момент пугал меня гораздо сильнее.

— Ты чувствуешь страх перед этим местом, — не спросил, констатировал чёрный трибун всё с тем же удовольствием, как будто понял сейчас про меня что-то очень интересное и полезное.

— Ну, да, — не сумела промолчать я, не понимая, чего от меня хотят. — Пирамиды были симпатичные, а там… как будто ужас какой-то спрятан.

— Так ты, стало быть, из хаоситов? — почти мурлыкнул он, буквально излучая радость. Ох, не нравится мне всё это! Когда он ругается, хотя бы понятно, чего ждать.

И чем дальше, тем неуверенней я себя чувствовала. Причём, опять-таки, это был не тот всепоглощающий животный страх, а удивительно концентрированное чувство неловкости. Ощущение, что земля уходит из-под ног, стены расплываются, ориентиры переползают с места на место. И нельзя однозначно сказать, что это плохо, но чем подобное грозит — неясно.

— А кто это? — озадаченно уточнила я, безвольно болтаясь в руке мужчины. — От слова «хаос» что ли? Что-то такое я в фантастике читала, — длительное словесное воздержание неожиданно вылилось потоком откровенности.

— В фантастике? — с ещё большим удовольствием переспросил он. — И во что же ты веришь, девочка из прошлого?

— Э-эм… в теорию вероятности, — неуверенно пошутила я. Вот спросит тоже… Я никогда особо об этом не задумывалась, принимая для себя отдельные кусочки мировых религий и собственных моральных представлений, и никогда толком не пыталась определить, а какой он для меня — Бог? И как теперь сформулировать за три секунды ответ на столь важный вопрос?! — Да я не знаю… Ну так, немного атеизма, немного буддизма, агностицизм. Этот ещё, единый космический разум, который информационное поле вселенной. Ну, то есть, что что-то такое там есть, большое и мудрое, но мы ему обычно до лампочки, — начала мямлить я, как будто отвечала не выученную тему по философии.

— Значит, в наших богов ты не веришь?

— Ну, как бы… вы только не обижайтесь, но язычество — это всё-таки просто поклонение и обожествление природы. Природу я, конечно, уважаю, но всякие там Зевсы с Перунами — это уже от недостатка образования, — решила я быть честной.

Скажем так, в историю о полубогах-абсолютах я не поверила чуть больше, чем совсем. Как могут люди летать в космос и всерьёз поклоняться деревянным идолам? Но теория их происхождения у меня была, и была она довольно простая. Обыкновенный генетический эксперимент. Столько фильмов в своё время на эту тему было снято, захочешь — не забудешь. И на роль типичного универсального солдата Ульвар подходил идеально по всем статьям. А всем остальным что-нибудь психотропное колют.

А боги… поначалу я, конечно, надеялась на их заступничество, и тогда ещё пыталась убедить себя в том, что что-то подобное в этом мире действительно есть. Но теперь окончательно перестала верить в их существование.

— Это будет интересно, — решил чёрный трибун, первый раз в жизни демонстрируя мне полноценную улыбку от уха до уха. Ну, что я могу сказать? Я бы прекрасно прожила и без этого зрелища. Потому что песня «От улыбки станет всем светлей» — это явно не про Ульвара сына Тора. От его радостного оскала мне сделалось не просто страшно, а сразу жутко. И зубы ещё такие… белые, острые. И клыки. Не такие, как у всяких вампиров и прочей нечисти рисуют, но всё равно не среднестатистические; уж очень острые, выступающие из ровного ряда вполне человеческих зубов.

Мужчина вдруг рывком поднял меня выше, и я, в свете последних мыслей про клыки, испуганно взвизгнула, решив, что сейчас меня будут есть. Но нет, трибун Наказатель просто схватил меня в охапку; как-то странно, свернув компактным клубочком, крепко вжав в броню. Потом сделал несколько шагов и, развернувшись, побежал. К обрыву. А я даже вцепиться в него не могла, чтобы не выбросил с размаху: единственная целая рука была плотно зажата между моим телом и нагрудными пластинами доспехов. Несколько бесконечно долгих мгновений полёта в ожидании встречи с водой (почти желанной; помыться или искупаться хотелось ужасно), громкий удар, мир резко перевернулся вокруг своей оси. И меня поставили на ноги уже на другой стороне реки.

Хм. Кириос чёрный трибун только что со мной на руках перепрыгнул провал шириной в половину реки, приземлившись на другой стороне в аккуратный кувырок?

Есть ли что-то, что этому типу не по силам? Мне вот прямо даже интересно!

А ещё интересно, зачем мы вообще сюда идём. Ведь вроде бы собирались на какой-то космодром, корабль угонять…

Но огласить последний вопрос вслух я не успела. Мужчина, зачем-то прихватив меня за запястье, двинулся к единственному строению на этой стороне реки. Думал, сбежать попытаюсь? Ага, и утопиться в знак протеста. Тут всё равно бежать некуда.

Здание вблизи оказалось ещё величественней и выше, чем виделось издалека. И здесь все ярусы подпирали собой статуи существ, невероятно похожих на людей. Высокие, метров под шесть, они явно составляли своей последовательностью какие-то связные истории, как изображения на древнегреческих вазах. Одеты они тоже были по-разному; большинство в свободных рубашках (коротких у женщин и длинных у мужчин), кто-то — в подобии хитонов, кто-то — чуть ли не в килтах, а кто-то вообще наг. Первое время я с любопытством оглядывалась по сторонам, любуясь на красивые статуи и невысокие деревца, их окружающие. Но чем ближе мы подходили к очень высокой стрельчатой арке, расположенной в месте стыка двух пирамид, тем жутче мне делалось.

— А, может, я здесь подожду? Что там внутри делать-то? — осторожно спросила я.

— Это будет слишком просто, — с удовольствием отозвался мужчина, продолжая тащить меня к двери и даже, кажется, не замечая моих попыток сопротивления. Его рука кандалами сомкнулась на моём запястье, и все потуги вывернуться из захвата приводили только к тому, что я сама, похоже, наставила себе синяков.

Чёрный провал входа неумолимо приближался, и вот он уже заполнил собой всё видимое пространство, поднявшись до самого неба. Я принялась жалобно скулить, упрашивая викинга оставить меня на месте, выпустить и прекратить, потому что мне страшно, я никуда не хочу, и вообще зачем всё это.

— Что такое Рагнарёк? — вдруг спросил он, втаскивая меня в дверной проём.

— Гибель богов, — автоматически откликнулась я, неожиданно понимая, что страх исчез, стоило пересечь невидимую черту. Мы шли по пустому гулкому полутёмному коридору (непонятно, откуда брался свет, но викинга рядом и пол под ногами я всё-таки видела), и кроме общего неуютного ощущения от этой затапливающей боковые проёмы непроглядной темноты никаких неприятных ощущений не было. — Это из скандинавской мифологии, но я точно не помню всех подробностей, — продолжила я, обрадованная как отсутствием страха, так и представившейся возможностью поговорить. — Там всё мутно; вроде как асам было дано пророчество, что в один прекрасный момент весь мир погибнет, а потом вроде окажется, что не весь, и что-то выживет. Я где-то читала версию, что Рагнарёк был придуман уже при христианстве, вроде как очищение от всяких древних языческих грехов. А вам зачем?