Я включил фонарь и с опаской посветил вниз. Опасаться и в самом деле было чего: вот она, южноафриканская гадюка собственной персоной, с типичными черными полумесяцами на широкой спине. В пасти у нее была зажата корчащаяся мышь. Я знал эту мышь. Она уже несколько месяцев жила у меня в палатке – ночью шуршала, ища крохи еды, а днем спала среди вороха моей старой одежды. Нам не хотелось никого убивать, но ради собственной безопасности приходилось делать исключение для скорпионов и ядовитых змей, появлявшихся в лагере. Я схватил массивную глыбу, которая лежала в палатке, – это был «Батианов камень», потому что, будучи детенышем, он любил отдыхать возле него. При первом же моем движении змеюка бросила добычу и с шумом заскользила по полу палатки. Бросок был точен! Тварь мгновенно околела, а меня охватили угрызения совести…

Вскоре после этого случая Джулия однажды проснулась на заре вся в поту: ей приснилась змея. Пока я продолжал досматривать свои сны, она приготовила чай и вышла, чтобы достать мне чашку. Неожиданно она услышала шорох в траве близ того места, куда я накануне вечером поставил свою раскладушку, ища хоть немного прохлады. Она тут же вспомнила приснившееся и замерла на месте, а затем осторожным шагом направилась ко мне.

Дойдя до моего неподвижного тела, она почувствовала что-то влажное у себя на бедрах и, присмотревшись, разглядела крохотные капельки жидкости. Растолкав меня, она принялась рассказывать о том, что видела во сне, о шорохе в траве и показала капельки жидкости на коже. «Кобра, – спросонья пробормотал я. – Плюющая кобра». Мы вытерли яд с бедер Джулии и стали ждать, пока солнце взойдет над горизонтом. Тогда уже, вооружившись палками, мы осмотрели то место, где Джулия слышала шорох. Так и есть: вот следы от крупной змеи – плавные повороты на мягкой серой пыли. Хорошо еще, что яд попал на ноги, – обычно черношеяя плюющая кобра метит в отражение в глазах жертвы. Попав в цель, яд вызывает немыслимую боль, и, если не принять срочные меры, наступает та или иная степень слепоты.

После случая с коброй мой хороший друг, инспектор ботсванской полиции Нксане, одолжил мне свое превосходное ружье. Посетив как-то раз «Гавану», он сказал:

– Так дальше нельзя, Гарет. Нельзя делать такое дело и не иметь ружья для самообороны. Возьми мое.

Я с благодарностью лринял подарок и с тех пор, выходя патрулировать, всегда брал с собой ружье друга. Так продолжалось полгода, пока он не вышел в отставку и не уехал к себе домой, на север Ботсваны.

Но до того, как инспектор Нксане пришел мне на выручку и одолжил ружье, у меня, как я уже говорил, целый год не было огнестрельного оружия, столь необходимого среди дикой природы. Невероятно, но судьба была ко мне милостива и ни разу не послала случая, исход которого мог бы оказаться фатальным. Но еще более невероятно, что уже через неделю после того, как в моих руках оказалось ружье, такой случай произошел. Если бы в тот момент у меня в руках были только старое копье да мачете, мне пришел бы конец.

Как – то спозаранку мы с Джулией катили по плато, лежащему выше Долины браконьеров, в поисках прайда, которого не видели уже несколько дней. Так, вот следы двух львиц и детенышей. Я вышел из машины и двинулся пешком, а Джулия ехала в нескольких шагах позади. Так мы двигались с четверть часа, пока не достигли крутого, сплошь заросшего мопаном склона, за которым начиналась долина, ведущая к Шаше. Дальше машина не могла пройти, и мы с Джулией решили так: я еще немного пройду по следу, а затем вернусь назад.

Я чувствовал неладное, но не мог понять почему. По всем признакам это были следы моего прайда – и по числу животных, и по размерам отпечатков лап. Отбросив страхи и сомнения, я бодро зашагал вперед. Я двигался по следу, ведущему в долину, несколько раз теряя его на каменистых склонах. Он привел меня в центр долины, где пролегало высохшее русло; я отшагал еще с километр, пока след не повернул резко к крутому берегу.

Я присмотрелся и вдруг заметил впереди какое-то движение. В тридцати метрах от себя я заметил львят, которые пустились наутек точно так же, как пускались наутек детеныши Фьюрейи и Рафики, когда я неожиданно вылезал откуда-нибудь из кустов. Вдруг я услышал разъяренный львиный рев и увидел двух взрослых львиц, сбегавших но крутому берегу прямо на меня. Завопив не своим голосом, я быстренько зарядил ружье и сделал предупредительный выстрел, целясь в точку впереди львиц, пока они не успели напасть. Пуля ударилась о склон, посыпались камни, и обе хищницы замерли на месте. Я ретировался, на ходу перезаряжая ружье, и под аккомпанемент оскорбленного рычания поспешил укрыться в спасительных мопановых зарослях.

Теперь, оказавшись на безопасном расстоянии, я клял себя за то, что вторгся во владения чужого прайда и потревожил его. Это оказались две недавно обосновавшиеся на землях Шаши львицы – в тот день я видел их впервые. Возвращаясь к машине, я сделал большой полукруг, дабы удостовериться, что они меня не видят.

Джулия настрадалась изрядно. После того как она потеряла меня из виду, минуты тянулись мучительно долго; затем до нее донеслись львиный рев, мои крики, звук единственного выстрела. Потом все стихло, слышалось лишь разъяренное рычание. Решившись, она вышла из машины и стала звать меня. Порой звуки странно распространяются в кустах – Джулия слышала все, что происходит, а я ее не слышал. У Джулии оказалось отважное сердце – убежденная, что на меня напали львы, она схватила в одну руку мой большой охотничий нож, в другую – мачете и осторожно двинулась в долину искать меня. К счастью, она не успела далеко уйти: я заметил ее и окликнул. Когда Джулия увидела меня, у нее отлегло от сердца и она бессильно уронила руки с зажатыми в них ножом и мачете. Я обнял свою боевую подругу за плечи, и мы вместе направились к машине.

Между тем мучительному сезону засухи все не было видно конца. Джулия так написала об этом в своем дневнике: «Почти два месяца – ни одного дождя. Температура каждый день держится на отметке 45–50°. Постоянно выдерживать такое невозможно. В водопоях Питсани одна грязь. Животные едва шевелятся, забившись в затененные места, мимо которых мы каждый день проезжаем в самые жаркие часы».

Глава шестая

ПЕРЕСЕЛЯЕМСЯ В «НОВУЮ ТАВАНУ»

В самое рождественское и новогоднее пекло я один патрулировал территорию примерно в сотню квадратных километров. Но сколь бы ни были изматывающи мои пешие переходы, это было (к счастью!) относительно спокойное время. Впрочем, иногда возникали опасные ситуации, а порой я становился свидетелем необычайных происшествий.

Вот хроника одного из таких опасных дежурств. В тот день я дважды сталкивался с леопардами, по одному разу – с прайдом львов, со стадом слонов и под занавес с черной мамбой – пожалуй, хватит на целую книгу, а?

Я вышел рано поутру, перебрался через холм на западе и направился в Долину браконьеров, где пролегает широкое пересохшее русло Шаше. Я находился километрах в четырех от лагеря Шаше, когда неожиданно увидел на огромном железном дереве высвеченный яркими солнечными лучами кошачий силуэт. Это был крупный леопард. Я остановился и увидел, как он моментально соскочил на землю. Я закричал и вскинул ружье, чтобы дать предупредительный выстрел, – мне показалось, он вот-вот кинется на меня. Лучи утренней зари слепили глаза, но после долгих секунд, проведенных в напряжении, я опустил ружье, думая, что перестраховался. Тем не менее, шагая дальше, я время от времени оглядывался назад.

Дойдя до лагеря Шаше, я завел разговор с Джиппи – моим милейшим другом тсваном, который работал здесь и превосходно выслеживал зверей. Я спросил, не попадались ли ему львы. Он ответил, что сегодня утром, как раз перед восходом, вблизи лагеря проходил прайд, состоящий из двух львиц и детенышей; они направились в Долину браконьеров. Джиппи удивился, что я не видел там их следов, и предложил выследить их.

Поначалу складывалось впечатление, что это следы моего прайда. Но все же меня охватило беспокойство – прошло всего несколько недель с тех пор, как меня чуть не сожрали львицы Шаше, и я вынес из того случая хороший урок: когда видишь следы львиц с детенышами, не думай, что это непременно твой прайд.