Рафики проводила все больше времени с Нелионом в Тули-сафари. Прежде она бегала то с ним, то с Фьюрейей, Салой и Таной; теперь, когда их не стало, лев завладел всем ее сердцем. По ночам или рано поутру мы с Джулией слышали доносящиеся с севера голоса обоих. Изучая следы, я заметил, что в том районе была еще одна львица – возможно, сестра Нелиона, и весьма вероятно, что между ней и Рафики устанавливался контакт.

Иногда Рафики навещала меня в лагере. Порой она по-прежнему выказывала свою тоску, но все-таки постепенно свыкалась с потерей. Я снова и снова благодарил Бога за то, что он послал ей Нелиона, а теперь еще и другую львицу.

В канун Рождества к нам приехала Розанна и вместе с Джулией приготовила праздничный ужин «а-ля Тавана». Вечером, как водится, пожаловала Рафики, и я на какое-то время ушел, оставив Джулию и Розанну в темноте и наказав им быть тише воды, ниже травы.

Настроение у меня подчас было хуже некуда. Вот что писала об этом Джулия своей подруге: «Рождественские праздники, конечно, приглушили в душе Гарета страшную боль, но теперь, когда все кончилось, он пребывает в депрессии. Пытается увидеть хоть какой-то просвет в тучах, но ему это не удается… Нахлынувшие на нас проблемы – необходимость срочного ремонта машины, финансовые и прочие затруднения – только усиливают чувство отчаяния в душе Гарета. Надеюсь лишь на то, что год 1993-й будет лучше и он приободрится».

Но что – то в это не больно верилось. Страницы наших ежедневников все чаще оставались незаполненными – словно это были дни, вычеркнутые из жизни. С чем сравнить горе родителей, потерявших детей, – так было после гибели Батиана и повторилось теперь. Джулия уехала на Новый год в Южную Африку к родным, а я остался выслеживать браконьеров и обезвреживать капканы; именно в это время я создал нечто необычное.

Однажды во второй половине дня я сел за стол под сенью нашего пастушьего дерева, положил перед собой листы бумаги и начал писать. Столбик термометра даже в тени рвался к отметке «сорок», но, несмотря на жару и состояние полусна – я не был уверен, что нахожусь в полном сознании и способен контролировать написанное, – слова лились потоком. Так появился «Плач по золотым душам», как я позже назвал это сочинение.

Отложив перо, я перечитал написанное. Настоящий гимн львиному племени! Племени, которое гораздо старше, чем род человеческий, которое некогда владычествовало над необозримыми просторами. Это была повесть обо всей львиной жизни – о том, как комочки жизни, затеплившись в утробе львицы, в положенный срок являются на свет; как львы, достигнув зрелости, вновь дают жизнь себе подобным; как в конце концов уходят в небытие – и вновь круговорот рождения, жизни и смерти…

Это было повествование от имени всего львиного племени – голосом одного его представителя. В нем не могло не найтись места и скорбным строкам – о том, сколько львов гибнет по вине человека, от его пуль, ядов, капканов; как нелегко свободолюбивым хищникам в созданных человеком зоопарках и цирках; как разрушается львиная семья, если охотники убивают ее вожака и защитника, а с разрушением семьи гибнет и вся социальная система, на которой держится львиный мир.

Повествование заканчивалось посланием Человеку от имени Львиного Племени. Потребовался минимум времени, чтобы переложить излитый из моей души поток слов в стихи.

История у каждого сочинения разная, но общее у всех одно – их пишут, чтобы их читали. Я хочу когда-нибудь издать «Плач по золотым душам» в виде отдельной, хорошо иллюстрированной книги. А пока печатаю в качестве приложения к этой. Надеюсь, он поможет глубже заглянуть в неизвестный вам мир. Что бы ни случилось, мой лирический герой непременно донесет послание и гимн Львиного Племени племени Людей. Мой лирический герой со мной. Мой голос теперь не одинок.

«Почему бы тебе просто не покинуть Тули? Тогда весь этот скандал вокруг львицы быстро уляжется», – сказал мне в неофициальной беседе один из членов Ассоциации землевладельцев в январе 1993 года. Он предполагал, что это будет решением проблемы. Но вот согласится ли Ассоциация, если я оставлю Рафики на продолжительное время одну без надзора? Это было бы равносильно признанию, что их смущает не столько Рафики, сколько мое присутствие.

А для Рафики как раз было важно, чтобы я остался. Однако в конце января мы с Джулией, хоть и не без колебаний, сошлись на том, что недельный отдых на Южноафриканском побережье, подальше от повседневных тягот и забот, будет благотворным для нас обоих. Я, конечно, согласился скрепя сердце, но Джулия настояла – и вот мы в пути. Оставив наш драный пикап в Йоханнесбурге, мы пересели в новую добротную «топоту», предоставленную руководителем компании «Эйвис», – и с ветерком на юг, к побережью!

Самое большее, что мы могли себе позволить, это провести шесть дней в скромной гостинице на Дельфиньем побережье. Мы спали, плавали, гуляли, сколько хотели, но понимали, что время, когда затянутся душевные раны и стихнет боль утрат, еще не пришло. Больше всего я волновался о неясном будущем Рафики.

Но я тогда и понятия не имел, что напряжение последних месяцев сказывалось на Джулии гораздо сильнее, чем на мне. Моя тоска и горечь несбывшихся надежд были обнажены, а Джулия даже там, на блаженном побережье, сдерживалась и не давала своей боли излиться наружу. Она чувствовала, что, не сумев сдержать себя, только добавит мне страданий. Вот в чем заключалась главная проблема наших отношений: мы не могли оказывать друг другу равнозначную эмоциональную поддержку. Я всегда получал ее от Джулии, а сам, поглощенный то одной, то другой проблемой, не замечал, что она тоже нуждается в помощи.

В течение целой недели, даже часами наблюдая резвящихся в волнах дельфинов, я мыслями оставался в диких, заросших кустарником землях. Дни пролетели как один миг, и вот мы снова в Тули, катим по разбитой дороге назад к лагерю. Слова прорицательницы о грозящей нам опасности по-прежнему буравили мне мозг, и я постоянно предлагал Джулии на какое-то время уехать. Вскоре сыскался и повод: деньги у нас были на исходе, а она могла бы подзаработать в Йоханнесбурге.

В конце недели нам пришлось срочно ехать в городишко Мессину, в Северном Трансваале, за запчастями к пикапу. Там мы услышали, что скоро на Йоханнесбург пойдет автобус и остановится здесь рано поутру. Решение было принято мгновенно.

…Недавно Джулия сказала мне, что, когда отъезжал автобус, она почувствовала, что назад ей дороги нет. Конечно, Джулия не была бы Джулией, если бы расставалась со мной с легким сердцем. Ей казалось, она меня предает. Конечно, в течение последующих недель она не раз наведывалась ко мне, порой задерживалась, и надолго, но, когда в то утро она махала мне из окна автобуса, ее жизнь со львами среди заросших кустарником земель завершилась. Завершалась и наша совместная жизнь.

Несколько месяцев Джулия работала в Йоханнесбурге – сначала турагентом сафари, затем научным консультантом при кинокомпании, снимавшей фильмы о жизни дикой природы. Только в Йоханнесбурге она почувствовала, что душа ее опустошена, будто выгорела дотла. Она обратилась за помощью к психологу, и тот чуть было не отказался от нее – до такой степени она была физически и эмоционально истощена. Джулия погрузилась в беспробудную серую тоску, когда почти все равно, на том ты или на этом свете. Жить не хотелось… Слава Богу, время – лучший врач. Джулия начала поправляться, но вместе с тем поняла, что ей нельзя возвращаться в эти дикие земли, где неизвестно какая новая травма подстерегает ее. Вся штука была в том, что в конце года мы собирались пожениться, и это осложняло ситуацию, в которую мы попали.

Теперь я подолгу бродил один по диким, заросшим кустарником землям, терзаемый страхами и сомнениями. Меня часто спрашивают, чувствовал ли я себя тогда одиноким. Да пожалуй что нет – столько всяких мыслей приходило в голову, что одиночество как-то не ощущалось. К тому же я так сосредоточился на осмыслении ситуации, что, в отличие от Джулии, не сознавал, какое воздействие оказывают на меня все эти стрессы и душевные травмы.