— Давайте, давайте… Для того меня и замуровали.

Не блефует же он так долго? Я бы выпустила его нынешней ночью, но Томас хочет сначала увидеть черновик.

Время близится к четырем. Брата в два я не разбудила, хотела закончить главу. Бедняга совсем обессилел, спит как убитый (здесь же, на диване). По его мнению, сегодня вообще не стоило дежурить, но я настояла: во-первых, тревожно за отца; во-вторых, падает барометр. Вдруг ливень? Мы ведь не каменные, правда?

И все-таки Томас тверже меня. Спустил отцу с фонарем зонт.

Каждый час я выглядываю в южное окно, из которого открывается вид на башню. В северное просматривается аллея. Обзор хороший — потому мы и ночуем в караульне. Хотя кто забредет в замок посреди ночи? Никто, тут и гадать не надо. Тем не менее, чувствую себя настоящим дозорным. И шестьсот лет назад здесь несли вахту…

В очередной раз подхожу к окну. Странно… В ярком лунном свете каменная громада не такая уж мертвая. Понимают ли древние стены, что в их объятиях снова дремлет пленник?

Четыре утра. В нескольких дюймах от моей руки оживают мамины часы — сидящий на корточках человечек поглощен важным делом.

Томаса, похоже, и пушечный выстрел не разбудит. Почему-то рядом со спящими людьми кажется, будто вы в разных мирах. Элоиза гоняется во сне за кроликами: поскуливает, подергивает лапами… Аб, немного почтив нас своим присутствием, после полуночи отправился на охоту.

Отца завтра нужно выпускать, непременно.

Даже если он не покажет наброски?

Вчера вечером, когда мы спускали в башню фонарь, у него было такое необычное лицо… Точно у святого, которого посещают видения. Может, из-за отросшей щетины?

Главу я дописала. Разбудить Томаса или не стоит? Сна у меня ни в одном глазу. Погашу-ка лампу, посижу при луне.

Все равно светло. Помню, как записывала ночью первую главу дневника. Сколько всего с тех пор произошло!

Помечтаю теперь о Саймоне. Теперь? Ха! Словно я на миг о нем забывала! Даже когда я вроде бы волновалась об отце, внутренний голос ехидно повторял: «Не-е-ет, милочка, никто тебя не волнует, кроме Саймона».

Только бы Роуз разорвала помолвку! Тогда он, рано или поздно, непременно придет ко мне. Правда?

Ой, на годсендской дороге автомобиль! Странно, почему-то при виде фар начинаешь гадать, кто раскатывает по ночам в нашей глуши…

Боже! Свернули на аллею!

Что же делать? Спокойствие, только спокойствие. Подумаешь, ошиблись поворотом. Сейчас сдадут назад. В худшем случае развернутся у подъемного моста.

Нет… Если кто доедет до замка, то непременно остановится поглазеть.

А вдруг отец, заслышав шум мотора, позовет на помощь? Услышат его голос? Вероятно. Ночь тихая.

Поворачивайте же, поворачивайте! Упрямцы.

Беда надвигается, но я до последнего не выпускаю из рук дневника…

Все, катастрофа.

Из автомобиля выходят Топаз и Саймон. 

Я вбежала в кухню. Топаз чиркала спичкой, пытаясь зажечь лампу.

— Роуз здесь? — откуда-то из темноты раздался голос Коттона.

— Роуз? — озадаченно переспросила я.

— О гос-споди… — пробормотал он.

Вспыхнул свет. Какой же несчастный вид был у Саймона!

— Она исчезла, — коротко сказала Топаз. — Не пугайся, Роуз жива-здорова. Она оставила письмо. Только… — Мачеха метнула взгляд на Коттона. — …оно ничего толком не объясняет. Очевидно, Роуз сбежала утром, пока Саймон отвозил миссис Коттон к друзьям. Там он задержался на ужин, вернулся поздно. Я весь день позировала Макморрису, а вечером отправилась с ним в театр. Пришла домой вслед за Саймоном, он как раз читал записку. Мы решили, что она уехала к тебе, и… помчались прямиком сюда.

— В любом случае с ней все в порядке, — успокоила я Саймона. — От нее пришла телеграмма. Но там никаких подробностей. Роуз обещает черкнуть мне письмо, как только сможет, и умоляет ее понять.

Лишь тут до меня дошло: речь не о нашей с ней ссоре, а о побеге!

— Откуда отправлена телеграмма? — быстро поинтересовалась Топаз.

— Не обратила внимания. Сейчас гляну.

Я бросилась вверх по лестнице.

— А Мортмейн спит, как младенец! — воскликнула внизу мачеха.

Душа ушла в пятки: только бы она не кинулась его будить! Слава богу, обошлось.

Я разложила телеграмму у лампы. И ахнула:

— Это же из приморского городка, куда мы ездили на пикник!

— Каким ветром ее туда занесло? — Томас удивленно наморщил лоб. — И почему эта балда ничего внятно не объяснила?

— Да нет… Все она объяснила, — горько бросил Саймон. — Спасибо, Топаз, что пытались щадить мои чувства. Напрасно… — Он достал из кармана клочок бумаги и положил рядом с телеграммой. — Читайте.

Я склонилась над запиской. Нацарапано карандашом.

«Дорогой Саймон!

Клянусь, вначале я не лгала! Я и правда думала, что люблю Вас. Умоляю лишь простить меня.

Роуз»

— Ничего не поделаешь… — проронил Томас, метнув на меня выразительный взгляд «а-что-я-говорил».

— Отчаиваться рано, — быстро проговорила мачеха. — Я объясняла Саймону, что это, возможно, нервы. Помолвка, свадебная суета… Легко сорваться. Через день-два она опомнится. А пока уехала к морю все обдумать.

Саймон посмотрел на часы.

— Вы, наверное, устали, не сможете сейчас выехать? — сказал он Топаз.

— Куда? За Роуз? По-моему, это не очень разумно. Может, ей нужно побыть одной?

— Я не стану тревожить Роуз и против ее воли настаивать на встрече. Поговорите с ней сперва сами. Мне просто хочется чуть лучше понимать, что происходит.

— Тогда конечно! Погодите, только перемолвлюсь с Мортмейном… — Она шагнула к лестнице.

Я метнулась ей наперерез.

— Его там нет.

— Снова в Лондоне?

— Нет… Видишь ли, Топаз… — Я в панике оглянулась на Томаса: выручай!

— Что стряслось? Вы от меня что-то скрываете?! — От испуга она позабыла изображать контральто.

— Ничего, Топаз, с ним полный порядок, — протараторила я. — Только наверху его нет. А вообще у нас хорошая новость, правда… Ты очень обрадуешься.

Наконец соизволил вмешаться брат.

— Отец второй день сидит в башне Вильмотт, — невозмутимо сообщил он перепуганной мачехе. — Мы заперли его там, чтобы он работал. Эксперимент, по его словам, удался.

По-моему, Томас обрисовал положение дел кристально четко, однако Топаз ничего не поняла и набросилась на нас с вопросами. Еле объяснили, что к чему — и вконец вывели ее из себя.

— Угробили отца! — неистовствовала она.

— Вчера вечером он был цел-невредим, даже трепыхался. Правда, Томас?

— Не трепыхался. Вполне успокоился, — уточнил брат. — И на твоем месте, Топаз, я бы по здравом размышлении оставил его взаперти еще на несколько дней.

Но мачеха уже нашаривала в буфете ключ от башни.

— Где ключ? Ключ! Немедленно! Не то разнесу дверь топором!

Ах, как ей все это нравилось! Судя по замогильному голосу, от подлинной тревоги Топаз не осталось и следа.

— Придется открыть, — сказала я брату. — Все равно я завтра его выпустила бы.

— А я бы нет. Только эксперимент загубим, — упрямо пробурчал он, но фонарь все-таки принес.

Мы вышли во двор. Луна зашла, небо усеивала лишь россыпь звезд.

— Подождите, возьму еще фонарик из автомобиля, — сказал Саймон.

— Вы уж извините за наши семейные неурядицы, — вздохнула я, шагая рядом с ним через мост. — Вам сейчас не до того.

— До того или не до того, но пропустить такое нельзя, — улыбнулся он.

В башне стояла мертвая тишина.

— Только не кричи, что бежишь его спасать, — предупредила я мачеху. — Понимаешь, каково проснуться от дикого вопля?

— Если он вообще проснется…