— Заткнись, болван, — сказал он. — Никто тебя не слушает. Погоди, сейчас я займусь и тобой, — и он снова повернулся к Сен Райма. — Да, ты очень хороший ясновидящий пророк, — сказал он, — и даже слишком хороший. Но скажи мне вот что: перед тем, как ты пришел сюда, тебе уже было что-нибудь известно по этому делу?

Сен Райма улыбнулся. Он нисколько не испугался.

— Я знал, — сказал он, — я знал, потому что все видел сам лично. Вчера вечером я был в это время в клубе «Селект» и все видел.

Он стоял, улыбаясь. Руди тоже улыбнулся, он был похож на волка, встретившего в лесу кролика.

— Да, пожалуй, ты слишком много знаешь, — сказал он и поднял револьвер, — Может быть, ты и это тоже видел? — насмехался он над стариком.

Сен Райма улыбнулся. Он был безмятежен, как ручеек в жаркий летний полдень.

— Я видел и это, убийца…

Он больше ничего не успел сказать, так как Руди шагнул вперед и нажал на курок. Он всадил в Сен Райму по крайней мере полдюжины пуль, и видно, что это доставляло ему огромное удовольствие. Он оскалил в улыбке зубы, как гиена, и даже, когда старик уже упал на пол, выстрелил в него еще два раза. Да-а-а, жуткий парень.

Потом он отбросил револьвер и повернулся ко мне. Я посмотрел на присутствующих, все они окружили меня и улыбались. Улыбнулись и парни в белых куртках, стоящие в дверях, которых я принял за стюардов.

— Итак, ребята, — сказал Руди, — разрешите мне представить вам одну из блистательных звезд департамента юстиции Соединенных Штатов, — он махнул рукой в мою сторону, — мистер Лемми Кошен, талантливый самородок среди федеральных фараонов, очаровательный «джимен», в полном комплекте, с бляхой и всем, чем полагается.

Он громко рассмеялся. Остальные присоединились к нему. Я почувствовал себя так, как будто попал в пещеру с гремучими змеями.

— Ну, — сказал он, — что же мы теперь сделаем с тобой — ослом?

Глава 9

ПЕРЕД ЛЕММИ РАСКРЫВАЮТ КАРТЫ

Смешно сказать, но когда наступает такой момент, что меня вот-вот убьют, мне в голову лезут всякие глупости. Уж такой я.

Например, я сейчас думаю о том, что у Карлотты очень красивые ножки. Она стоит у открытого иллюминатора и курит. Хладнокровная, невозмутимая стерва.

Я снова вернулся на землю и взглянул на Руди. Он стоит и смотрит на меня, как все черти ада. Злобно ухмыляется и страшно доволен создавшейся ситуацией. Да, Руди — прирожденный убийца. Он убивает не потому, что боится кого-то, или потому, что должен кого-то убить, он убивает просто так, из любви к искусству. И получает от этого огромное удовольствие. Кажется, час мой пробил, потому что совершенно ясно:

Руди сейчас примется за меня, и мое единственное желание — хоть на минуту опередить его. Вы знаете, ребята, на моих глазах часто убивали людей, но я не могу спокойно перенести то, как сейчас был убит старик Сен Райма, просто так, ни за что. Бедняга.

Я засунул руку в карман и кивнул головой в сторону трупа.

— О'кей, Руди, — сказал я, улыбаясь, — но я хочу указать тебе на одну вещь, которую ты забыл. — Я вынул из кармана правую руку и указал ею на труп. Расчет был правильный. Руди посмотрел туда, на что я показываю. А я воспользовался моментом и прыгнул на этого грязногогрязного, так его и так.

Здорово получилось. Пальцами левой руки я сжал его горло, а правой наотмашь изо всей силы ударил между глаз. Мне удалось стукнуть его два раза, прежде чем остальные опомнились и поспешили ему на помощь. Я буквально наслаждался, слушая, как Руди стонал, заглатывая собственные зубы.

И тогда они на меня насели. Надо сказать, меня в жизни не раз били, но то, что со мной сделали эти черти, вы и представить себе не можете. Если и был когда-нибудь на свете до полусмерти избитый парень, так это я. Они буквально расталкивали друг друга, чтобы только хоть разок влепить мне удар, и когда они со мной покончили, казалось, что на земле мне теперь понадобится только одна вещь: могильный камень с надписью: «Он сделал все, что мог».

Левый глаз у меня полностью затек, кто-то прикрыл его бутылкой, и если мои ребра не поломались от пинков, то только потому, что их, вероятно, вогнули внутрь. Правая рука парализована от удара стулом по соответствующему нерву, как кусок каучука, пропущенного сквозь мясорубку.

Но тут заговорил Руди, и все отступили от меня. Лежа на боку, где они меня оставили, я здоровым глазом хорошо видел Руди. У него тоже не было особых оснований ликовать. Я ударил его всего два раза, но оба удара были великолепны. Половина его очаровательных зубов вылетела, один глаз закрылся, и вокруг него расплывался огромный синяк, а на горле до сих пор не исчезли следы моей левой руки.

Я хотел встать, но не смог. Он подошел ко мне и пнул ногой в лицо, и если вас когда-нибудь пинали в лицо, вы поймете, как это больно.

И он начал говорить, правда, слова можно было разобрать только с большим трудом, потому что губы у него распухли, и я искренне наслаждался этим зрелищем.

— Итак, Кошен, — сказал он, — ты решил драться. Да? Ну, хорошо. Слушай ты, сопляк, я хотел убить тебя быстро и без мучений, но теперь я решил прежде позабавиться над тобой. Я придумаю для тебя что-нибудь особенное. И тебе не раз придется взмолиться, чтобы я поскорее тебя прикончил. Вот так-то. Заберите его, ребята.

Они поставили меня на ноги и поддерживали в таком положении. Я чувствовал себя ужасно: в глазах — туман, стены куда-то уплывают и возвращаются, но я отлично видел, как Карлотта подошла к Сальтьерре, поговорила с ним о чем-то, а потом встала передо мной, руки в боки, смотрит своими змеиными глазами.

— Ай-ай-ай, — сказала она, улыбаясь, — посмотрите на Великого Лемми Кошена. Как это он позволил, чтобы его высекли, как нашалившего мальчишку? — Она повернулась к Сальтьерре. — Брось его куда-нибудь, Руди, — сказала ежа, — пока мы не придумаем для него что-нибудь. А сейчас, — продолжала она, — получи вот это на память от меня. Это за твои гениальные выдумки, которые ты тогда наговорил обо мне у Руди.

Она влепила мне пощечину. Я улыбнулся. Тогда она влепила еще одну и ушла.

— О'кей, мальчики, — сказал Руди, — вытирая носовым платком лицо. — Бросьте этого болвана в кутузку. Оденьте ему кандалы и привяжите покрепче. Да не церемоньтесь с ним. Мы потом придумаем, как над ним позабавиться. А пока кто-нибудь принесите мне виски и холодной воды.

Два или три парня выволокли меня из салона, протащили по коридору, затем свернули направо в маленький коридорчик. Потом один из них куда-то ушел и вернулся с парой железных наручников. Они заломили мне руки за спину, одели наручники и втолкнули в какую-то дверь. Там шла небольшая лесенка вниз в темноту. Один парень отступил немного и поддал меня хорошим пинком. Я скатился по лесенке вниз головой, и когда более или менее благополучно приземлился на дно этой дыры, уже ничего больше не соображал. Да-а, жизнь вообще не что иное, как один сплошной пинок.

Сколько времени я пролежал в этой дыре, не знаю, но когда пришел в себя, чувствовал себя прескверно. Каждый раз, когда я хотел повернуться, мне казалось, что кто-то разрывает меня на куски. В голове стоял звон, один глаз полностью закрыт, и вообще паскудно.

А яхта несется, как черт. Машины буквально надрываются. Куда бы мы ни шли, но видать, Руди сильно торопится.

Я немного вытянулся, и хотя, можете мне поверить, трудно говорить об удобствах, когда руки за спиной скованы наручниками, все-таки, когда мне удалось случайно повернуться и лечь вниз лицом, мне вроде как стало удобнее.

Хотя это и не имеет никакого значения, но все-таки я никак не могу понять, в чем дело. Что Руди делает на этом судне, как ему удалось захватить его, я просто не в силах был понять. Но еще раз повторяю: это теперь для меня не имеет никакого значения, так как совершенно ясно, что участь моя решена, и Сальтьерра непременно добьет меня и выбросит за борт.

Я пролежал в этой дыре очень долго. Потом дверь открылась, вошли два парня, подхватили меня и поволокли наверх в каюту. За столом сидит Руди, перед ним на столе бутылка ржаного. К разбитому глазу привязан кусок сырого мяса, а лицо, как небо при заходе солнца — все красное и синее.