– Я счел нужным попросить вас уделить мне несколько минут внимания. Вам не передали?

– Передали, но я… не мог поверить, что вы… Я предположил, что слуга ошибся.

Землевладелец, кивая в такт его словам, думал: «Что скажут обо мне, если я тебе разобью морду! И сейчас же… Не произнося больше не единого слова».

Так вот, вы, Мигел Жоан, ошиблись, а не слуга, вы ошиблись еще раз в своей жизни.

– Виноват…

Враждебность молчания стала явной.

– Я считал, что в такое время… Вы знаете, что убили короля и принца?

– Знаю. Это случилось, когда они возвращались из Вилы-Висозы… В них стреляли.

– Какие же вы приняли меры для охраны своего дома?

– Никаких! – ответил Мигел с той же холодностью. Диого Релваса ответ взбесил. Это уже слишком, он не чувствует даже отцовского настроения, которое вынудило приехать сюда, чтобы побеседовать с сыном.

– Не говорите мне, Мигел Жоан, что вы душевнобольной. И не смотрите на меня такими глазами. Хотя вы и сумасшедший, явно сумасшедший. Это единственное разумное объяснение, какое я могу дать…

– Возможно… Кто тебя сюда приглашал?

Диого Релвас размахивал руками, не в силах сдержать овладевшую им ярость.

– Не говорите «возможно». А признайте себя помешанным.

– Вот теперь мне понятно, почему вы лишили меня всех прав. Благодарю за объяснение, – согласился * Мигел Жоан с нарочитой учтивостью.

– Не усложняйте, Мигел, не усложняйте. Прошу вас во имя любви к богу, не вынуждайте меня переменить намерение, приведшее меня к вам.

Было бы лучше, если бы он держался спокойнее. У него опять возникло желание убедить сына разумными доводами – это большее, на что Диого Релвас был способен, ведь еще минута – и он поддастся эмоциям и тогда уж не ручается за последствия. Диого Релвас все время смотрел на стоящий на столе хрустальный кувшин, который ему так хотелось хватить об пол и увидеть, как он разлетится на мелкие кусочки. Может, тогда сын поймет, что должен переменить свой тон. Ведь Диого Релвас или был подчеркнуто вежлив, или подчеркнуто груб, либо – либо, он не умел себя вести иначе. И сын это знал. Да и все это знали. Так зачем же вызывать на грубость? Какую физиономию скроит Мигел Жоан, если он без обиняков скажет, что доверил внуку ведение дел в хозяйстве Релвасов только потому, что не считает сына сведущим в подобном деле? Что, этого тот добивается?!

Диого Релвас приехал сюда совсем не для того, чтобы усугубить уже имеющиеся между ними разногласия. Он приехал, вернее, его привела сюда предусмотрительность – дальний прицел или, возможно, желание установить разумные отношения.

Он повторил приблизительно то же, что говорил в тот день, когда Мигел и Андраде – отец его вдовой невестки – приезжали к нему относительно семейной кооперации, которую хотел создать Релвас. Делал он это явно нарочно и не смотрел в лицо сына.

– Вы, Мигел Жоан, меряете всех своей меркой. Я лично никогда не хотел вас ни унизить, ни обойти. Я хозяин дома – моего дома, имейте это в виду, и еще: запомните – все решаю я один, только один. Руй Диого без меня шагу не делает. И так будет до моей смерти. Каждую бумагу он будет подписывать у меня. Однако все это завтра же может перейти в ваши руки, Мигел Жоан, если другие члены семьи сочтут вас наиболее способным для такого дела. Так что все зависит от вас. Я счел уместным дать хозяйничать Рую Диого потому, что он самый взрослый из моих внуков, и для того, чтобы все оценили мое стремление дать власть в руки молодым, которые представляют будущее. Разве это непонятно? Но меня не захотел понять тот, кому следовало бы понять в первую очередь… Терпение! Говорю вам это с горечью и уверяю вас в своей решимости не менять то, что кажется мне хорошим. В этом я был, есть и буду непреклонным.

Да, он шел на соглашение, да, он шел на уступки, придумывая объяснения, которые казались бы правильными, не являясь таковыми. Он начал заботиться о внешней стороне разговора, да, и он стал играть в подобные игры. Это был факт.

– И я считаю, что, несмотря на го что у вас было важное дело, пусть важное, вы не должны были отнестись невнимательно к моему появлению. Ведь я, я к вам приехал, Мигел Жоан, я, ваш отец. И чего такого особенного я хотел от вас, в конце-то концов? Не так уж и много! Обсудить, с вами известие, и довольно прискорбное, и вместе с вами подумать о тех мерах предосторожности, которые следует принять во избежание непредвиденных действий республиканской канальи. И опять же: я пришел к вам… Это означает, что я превыше всего ставлю интересы нашего дома.

Он помолчал. Взял хрустальный кувшин в руки и сделал вид, что заинтересовался игрой его граней.

– Я приказал запереть ворота… Это – то элементарное, что надлежит сделать. У вас есть пистолет?

– Пистолет и четыре полных обоймы, – ответил Мигел Жоан, не поднимая головы.

– Поднимите голову… Вы же знаете, что я люблю видеть лицо того, с кем разговариваю. Чтоб все как есть, начистоту!

– Это не так просто…

– Что вы хотите этим сказать?

– Что не так просто забыть, как вы меня оскорбили в присутствии слуг, именно в присутствии слуг. Все остальное значения не имеет! Я ведь женат, и я отец троих детей. А вы, сеньор, обращаетесь со мной, будто я, ну… Диого Луис…

– Говорите дальше! Что вы еще желаете мне сказать?! Пользуйтесь случаем, выкладывайте.

– Я сказал все.

– Не много.

– Достаточно.

Диого Релвас поставил кувшин на бюро, когда услышал голос внука, отдающего распоряжение кучеру запрягать лошадей. Твердость в его голосе пришлась по душе землевладельцу. И он с удовольствием отметил, что твердость эту внук унаследовал от него, Релваса, хотя его порывистость явно была свойственна крови рода Перейра. Но твердость, твердость – от деда с материнской стороны. Да, он умеет приказывать. Так ведь это его внук, разве н-нет? – заметил землевладелец сам себе. Мигел Жоан истолковал его улыбку по-своему и стал слушать отца несколько по-иному, спокойнее.

К согласию они пришли легко: слуги, пользующиеся большим доверием, будут сторожить дома, верхами на лошадях, женщины и дети одни на улицах появляться не должны, капеллан Алдебарана отслужит десять месс, на которых будет присутствовать вся семья, и они пошлют как можно больше слуг на королевские похороны. День похорон короля и принца должен стать днем национального траура. «И днем наказания убийц», – заключил Мигел Жоан со свойственной ему заносчивостью. Он отдаст приказ управляющим отправить людей на похороны в лодках, это обойдется дешевле, не говоря уже о том, что, когда едут все вместе, нет возможности кому-то в Лиссабоне отлучиться и не присутствовать на похоронах. От этого люда всего можно ожидать, всего. К тому же не слышал ли он, что чернь готовится создать классовый союз?

Нет, этого Диого Релвас не слышал, никто ему об этом ничего не говорил. Кто же это?… Ну и ну! Что же смогут эти идиоты сказать друг другу? Вначале он заволновался, но потом счел полученное известие смехотворным. Мигел Жоан предлагал покончить с теми, кто собирался это сделать, и немедленно. Нужно разузнать имена зачинщиков и отправить их в кутузку, подведя все под декрет, подписанный королем накануне убийства.

– Я не читаю газет, – сознался обескураженный землевладелец. Интересно, о чем думает Руй Диого, не ставя меня в известность относительно таких важных дел?

Сын пояснил:

– По этому декрету, можно мгновенно выслать из страны, отправить в заморские колонии всех, кто повинен в преступлении, которое ставит под угрозу высшие интересы государства Главные руководители республиканцев арестованы… Так что схватить оставшихся на свободе и повинных в смерти его величества не так уж трудно.

– Жоан Франко не умеет вводить диктатуру, – с сожалением отметил сеньор Алдебарана. – Декрет запоздал…

Два дня спустя эту же самую мысль он подчеркивал, беседуя с Зе Бараоной, которому предлагал созвать директоров Ассоциации земледельцев и политических деятелей, опирающихся на земледельцев, как он называл себе подобных.