Диого Релвас шепнул одному из сопровождающих, тому, кто ехал в шлеме, закрывавшем всю голову:

– Пошлите его ко всем чертям и не отвечайте…

– Верно, капитан! Должно быть, это еретик.

Предположение, передаваясь из уст в уста, дошло до головы кортежа, где развевалось боевое знамя крупных землевладельцев. Все смолкли, даже лошади не ржали. Слышался только четкий ритм лошадиных копыт, под которыми дрожала перепуганная и притихшая земля.

И снова стал вопрошать голос:

– Кто вы?!

– Кто мы?! Ты нас не знаешь?…

– Знаю, и очень хорошо. Тот, кто едет, спасаясь от одолевающих его мух, в центре, – Диого Релвас.

– Откуда ты меня знаешь? – закричал хозяин Алдебарана, приподнявшись на стременах.

– Я – Зе Педро Борда д'Агуа, тот, кто объездил того коня, что под тобой. Ты считал, что убил меня, так нет. Вот он я, мой бородач! И теперь пути тебе нет, если не скажешь, зачем едешь.

– Так я убью тебя во второй раз.

Ответом ему был взрыв смеха, смеха подонков общества – он это понял тут же, потому что люди приличные никогда не смеются таким разнузданным и бесстыдным смехом.

– Ты слышал, что я сказал? – спросил его разозленный Релвас.

– Слышал, но ты не проедешь!

В этот же миг вся конница безо всякой видимой причины остановилась, точно передние ноги коней были подрублены. Релвас посмотрел на свою лошадь и обнаружил, что она стоит на коленях, осмотрелся вокруг и увидел, что все до единого всадники сползли со своих седел, так как огромный ужасный серп срезал миллиметр за миллиметром ноги лошадей. С передних рядов несся страшный крик – то ли потому, что направляющие были ранены, то ли по какой другой причине, только едва Диого Релвас очутился на земле, как рядом с ним оказались другие паладины крестового похода землевладельцев, объятые дымом и пламенем.

Что же это, боже небесный?!

У его друзей и товарищей горели бороды, и они бежали, спасались бегством, толкаясь и дерясь друг с другом, в то время как лошади, встав на дыбы, превратились в людей и, махая передними конечностями, ставшими руками, хватали эти бегущие факелы и смеялись, бездельники, радуясь бегству наездников, хозяев всей жизни.

– Кончилась их власть! – воскликнул гнедой конь.

– Больше не будем ходить под седлом, – добавил другой, белый, на вид породистый. – Пусть ездят на ослах, если те согласны…

Тут Диого Релвас понял, что пропал. Он знал, что если Зе Педро окажется с ним рядом, то превратит его в факел. Объездчик лошадей сожжет его, в том нет сомнения. И, закрыв лицо, хозяин Алдебарана бросился бежать, преследуемый табуном рассвирепевших кентавров, которые повторяли его имя четко и мрачно:

– Рел-вас! Рел-вас! Рел-вас!

Вдруг ему пришла одна мысль – он еще продолжал быть человеком ясного ума. Бросившись наземь, он прикрыл голову, делая вид, что мертв, и первая партия кентавров, сорвав всю листву с деревьев, пролетела над ним. Еще одно преступление этих людей: полетели зеленые листья! Эти мерзавцы не щадили ни женщин, ни детей!.. Убийцы!

Но упавшие листья прикрыли Диого Релваса. Он глубоко вздохнул. Должно быть, спасся. Крики кентавров доносились до него откуда-то издалека, он слышал разве что их отдаленное эхо, но рядом с ним кто-то жалобно плакал. Это были всадники с обгоревшими лицами. Если он себя обнаружит, то они тут же убьют его, сочтя предателем. Да, и он не найдет нужных слов для оправдания. Почему не сожгли его бороду?!

И вдруг – сладостный шум! – он понял, что рядом журчит вода. Должно быть, это сбегающий с гор ручей, ему казалось, он видит его хрустальную голубую ленту. Диого Релвас поднял голову и прислушался еще раз, все еще недоверчиво оглядывая окрестность. Никого!.. Он был один. Слава богу. Никому не надо давать объяснений. И пополз потихоньку к ручью и с волнением припал к нему, смочив в нем свою седую бороду.

Секундой позже Диого Релваса испугал громкий саркастический смех, тяжеленная ручища опустилась ему на голову, грозя утопить землевладельца. От кошмара он очнулся в холодном поту, все еще считая, что он у ручья, хотя он не стоял на коленях и доспехи не стесняли его движений.

В юг самый удивительный вечер – кажется, погожий – его впервые посетили предки. Дед Кнут, улыбаясь, стукнул его по плечу, показывая (вой крепкие и крупные зубы – ведь он ушел в лучший мир, так и не потеряв ни единого.

– Неужто я грежу? – спросил сам себя Диого Релвас. Но тут отец – молодой человек в сравнении с ним самим, ведь он предстал перед ним в том самом возрасте, в котором скончался, – ласково спросил:

– Ну, сын, чем же ты так перепуган?!

Только спустя какое-то время Диого Релвас, поразмыслив над всем как следует, решил поведать своим предкам, до нелепого молодым в сравнении с ним самим, о причинах, побудивших его удалиться в Башню четырех ветров. Может, Башне надо дать другое название. Ее лучше было бы назвать «Башней четырех циклонов».

Так или иначе, но он видел, что вынужден дать объяснение, ведь ясно же, что он не мог сослаться на желание составить им компанию здесь, в Башне, из чувства дружбы или потому, что решил провести с ними свой отдых. Он был уверен, что отец и дед побьют его, если он предложит им следующее:

– Ну так будем принимать здесь солнечные ванны! Наденьте трусы, да, только в трусах. Мы должны лечь на пол на десять минут. Первый раз – не больше десяти минут…

Сказать им подобное значило накликать на себя если не гнев деда Кнута и отца, то смех.

Что говорить, дел в доме по горло, проблем невпроворот и все требуют разрешения, так что оба они сочтут подобное предложение за полное безразличие к земледелию. «Они еще и наполовину не знают, какие у нас тут дела», – тихо сказал он.

Отдавая себе во всем этом отчет, Диого Релвас знал, что исповедь будет трудной. Иного ждать нечего.

Он начал мямлить, повторять то, что мямлил, все бессвязно, неразборчиво – ужасная, печальная картина.

В старости с ним происходило то, что никогда не сличалось в молодости, и это при том, что он был большим любителем поговорить, ведь даже неполных четырех лет от роду он, едва выучивший полдюжины слов, не больше, произнес, как рассказывали, тост в день рождения бабушки Леферины, вздорной алентежской ханжи. Это стало семейной легендой. Судя по всему, подобные таланты и сеяли раздор между стариками. Бабушка считала, что он способен стать если не епископом, то уж, во всяком случае, каноником – он ведь так читал молитвы. А вот дед Кнут был в этом вопросе прочив жены, но совсем не потому, что ненавидел сутану, нет, а потому, что, по его понятиям, Релвасам надлежало заниматься более полезным делом.

Хорошо еще, что сейчас он не услышал, как Кнут шептал его отцу, не то жалуясь, не то защищая внука:

– Похоже, Диого страдает разжижением мозгов. Бедняга! Не иначе как из-за юбки…

И все– таки один из них решился спросить Диого именно об юбке, что тут же его обидело: как они могли подумать такое!

– А-а, вы об этом? Нет, никоим образом не это! Мария Жоана Ролин Вильяверде была примерной супругой, хотя матерью не ахти какой. Я не люблю Вильяверде, но совсем по другим причинам, которые ничего не имею! общего с женской верностью… Все Вильяверде очень заносчивы. – Потом, гневно взглянув на них, добавил: – Похоже, сеньоры думают, что мое меч го было бы здесь, в Башне, если бы мне изменила моя жена?…

– Женщина – это исчадье ада… – подчеркнул дед, соболезнуя.

– А я еще почище… и если бы случилась измена, мое место было бы в тюрьме из-за двух смертей сразу. Я бы убил обоих, уверяю вас.

Но даже это он не сумел сказать так, как следовало. От негодования он стал заикаться и пускать петуха. Отец снисходительно похлопал его по плечу. Сразу видно было, что он умер, когда ему еще не было сорока, и сохранил свой возраст. «Если бы ты не был моим отцом, я бы тебе ответил», – подумал раздосадованный Диого Релвас.

Несколько часов подряд он молчал, не разговаривал с ними, раздумывая над причинами своего странного состояния. И пришел к заключению: давно не курил. Должно быть, поэтому. Сигара или сигарета были необходимы, чтобы четко мыслить. А интересно, в своем шестидесятилетнем возрасте он должен просить на то разрешения предков? Да, ведь он никогда не курил в их присутствии… Тут он зашел за одну из портьер и раскурил гаванскую сигару, почти с жадностью затягиваясь дымом, хотя все время злился, что должен делать это тайком. В Башне стало дымно. Правда, ни один из предков не обратил внимания на подобное оскорбление. Ну и хорошо.