Танфия вздохнула от изумления. Крыша замка осталась где-то внизу, а окрестные края были видны до самого окоема.

Вид был волшебный. Ничего подобного Танфии не доводилось видывать. Будто все царство раскинулось перед ней, волнами лесов и холмов, крашеное иссера-лиловой закатной мглой, тронутое звездным серебром. Окоем был еще подернут алым, в небе стояли все три луны. Лиственная луна была полна, Розовая и Лилейная были на ущербе. Каждый предмет отбрасывал слабую тройную тень, обретая немыслимую глубину и сложность.

На глаза девушке навернулись слезы. Она прижалась лицом к стеклу, дыхание ее туманило ее поверхность.

– Авентурия, – прошептала она.

– Да, – согласилась госпожа Амитрия. – Но теперь глянь сюда.

Она поманила Танфию к одному из концов медной трубы и заставила заглянуть в торчащую из большой малую трубочку с наглазником. Девушка прищурилась, пытаясь вглядеться – и ахнула.

Новое открытие. Кусочек леса предстал совсем близко, в неизмеримой ясности. Видны были каждый сучок, каждый еще не облетевший листок на голых ветвях.

– Телескоп, – пояснила Амитрия. – Мой. Я хотела, чтобы ты поняла.

– Что?

– Как совершенна эта земля. Как прекрасна. Как немыслимо потерять ее, по жадности ли, или из страха. Вот… – Она положила пальцы Танфии на винтик сбоку. – Покрути, чтобы навести резкость. Теперь погляди.

Она наклонила трубу, и поле зрения Танфии заполнила Розовая луна. Уже не плоским кругом, а совершенным шаром плыла она в небесах, и поверхность ее испещряли невообразимые узоры – нет, не узоры, но горы, и кратеры, и паутина, наверное, рек…

Амитрия помогла ей перевести телескоп на Лиственную луну – гладкую сферу, словно чуть подмятый плод, чья зелень в такой близи была почти незрима. И Лилейная луна – чистейшая хрустальная белизна, усеянная еще более яркими звездчатыми сплетениями, чище мрамора и опала, прекраснее самого бытия.

Танфия отступила от телескопа и утерла слезы.

– Это… изумительный инструмент.

– Линзы из чистейшего горного хрусталя, – проговорила Амитрия. – Я отполировала их сама. На это ушли годы. «Чудесны плоды земли, пламенны яхонты во чреве безымянных камней».

– Сафаендер, – с улыбкой отозвалась Танфия.

– Это не все, – проговорила госпожа, вновь пригибая Танфию к наглазнику. – Посмотри на восточный окоем.

– Там все темно. – Чернильная линия холмов, и серебряная пыль в небе.

– Но за ним лежат Саванные горы. Ты слыхала о них?

– Конечно. – Танфия знала, что на пути в Париону им придется преодолеть этот хребет.

– Прекрасны они, но суровы, дики, безжалостны. Если хотите вы перейти их до зимы, вам следует поторопиться. А сейчас… – И прежде, чем Танфия успела высказаться, Амитрия повернула трубу телескопа вниз.

– Ардакрия, – произнесла она. – Расскажи мне, что ты видишь.

– Лес, – пробормотала Танфия, поводя трубой, изучая безграничную колышущуюся чащу. Лунный свет дарил голым ветвям причудливую, суровую красоту. Но за ними стлалось пятно тьмы.

Девушка едва не проскочила его, и ей пришлось развернуть телескоп обратно. В сердце леса лежала многорукая черная клякса, где деревья засыхали, а подлесок исчезал вовсе. Темным пятно казалось потому, что сквозь мертвые ветви виднелась голая земля. И его отростки вгрызались в лес.

Неизвестно почему, но клякса вызывала в Танфии омерзение. Что-то в ней напомнило девушке о тварях, затягивавших неосторожных под землю.

– Что это? – воскликнула она, шарахнувшись от телескопа.

Амитрия заглянула в наглазник, снова выпрямилась.

– То, о чем мы не упоминаем.

– Где… – Танфия едва сумела выдавить это слово. – Где бхадрадомен?

Амитрия тихо и страшно хихикнула.

– Вот-вот, милочка. Где нет бхадрадомен.

– Значит, Линдену не померещилось.

– Если бы, милочка. Если бы.

Танфия оперлась о телескоп, задыхаясь от смятения чувств, среди которых преобладал – страх.

– Я не понимаю. Я думала, их изгнали их Авентурии. Что они тут делают?

– Никому в этом доме не говори, о чем ты сейчас услышишь. Я расскажу тебе правду.

Танфия подошла к стеклянной стене и, пока Амитрия рассказывала, не сводила глаз с пятна – которого не заметила бы без телескопа, и от которого не могла теперь отвести взгляда.

– Они были здесь, сколько я себя помню. Да, перед случайным путником они притворяются лейхолмцами, простыми дровосеками. Но иные, как ваш Линден, видят их истинный облик. Это чудо, что он ушел живым.

– Мой пес тоже знал, – прошептала Танфия.

– Правду говоря, все мы знаем. Тем и ужасна Ардакрия. Но многим и нас не дозволено признавать это. Или попросту страшно.

– Но как они остались?

– Не могу сказать с уверенностью, но, мнится мне, после битвы на Серебряных равнинах в мирный договор вошли тайные пункты. Бхадрадомен оставили не только их пустынную родину за Вексатским проливом. Им дозволили проживать на определенных участках в пределах самой Авентурии. Покуда они не нарушали договора и не преступали границ, им разрешалось остаться.

– Просто не верится, – выдавила Танфия.

– А что ты о них знаешь?

– Почти ничего, – призналась девушка. – Лишь то, что они были ужасным и безжалостным врагом. Посмотрите, что они сделали с Линденом!

– Ты знаешь сказание о Творении?

– Да, – ответила Танфия. – Бабушка Хельвин меня научила. Она наша жрица.

– Сказание это так давно сложено, что никто и не упомнит, кем. Но есть в нем ближе к концу строки, которых ты, верно, не слыхивала. – И Амитрия запела. Ночная тьма сгущалась за ее хрупкими плечами, и ритм ее голоса наполнял Танфию священным трепетом.

Амитрия смолкла. Танфия подхватила песнь, и Амитрия вступила вновь, так что завершающие строки они пропели на два голоса: