Проход вел в глубь скалы, разделяясь на узкие тоннельчики. Вдоль стен тянулись ряды тесных пещерок, отделенных от прохода железными решетками. Внутри каждой валялись на полу три-четыре тонких подстилки. Кое-где сидели люди. Слышались голоса, перестук капель, раскатывающийся вдалеке недобрый смех.

Девушка стиснула руку Лата.

– Это темница, – прошептала она. – Как в книгах, что мы с Танфией читали вместе.

– Да это хуже рудников, – пробормотал потрясенный юноша. – Я не хочу сюда!

– Это не темница, остолопы! – прикрикнул на них стражник. – Это ваше жилье. Все лучшее – для царских слуг. Добро пожаловать домой.

Изомиру отделили от Лата и подселили в одну камеру к трем женщинам.

– А это еще кто? – спросила одна из них, и все трое обратили на девушку голодные, злые взгляды.

– Я Изомира. – Девушка попыталась выдавить дружескую улыбку.

Женщины окружили ее.

– Слишком шикарное имя, – бросила одна из них, – для такой бросовой девки.

Они тукали ее, насмехались, перетряхнули мешок и разбросали пожитки. Когда девушка попробовала сопротивляться, ее быстро загнали в угол угрозами. В глазах работниц проглядывало насилие. Они пугали Изомиру даже больше, чем Тезейна, пугали до того, что девушка просто перестала отвечать на обиды.

– Какая-то она придурошная, – заметила самая низкорослая из троих, дыша вонью в лицо девушке. – Че, сказать нечего? А на это что скажешь?

Она ударила Изомиру под ложечку, и девушка упала, задыхаясь. Товарки с ухмылками отвернулись, не подав ей руки.

Если что и могло обратить ее страдания в нестерпимую муку, то подобное обхождение и все же странными образом девушке стало легче. Завести новую подругу, и потерять, как Серению – еще одного потрясения она бы не выдержала.

Слишком отличалась Изомира от этих троих; невзирая на долгий путь и рудники, она сохранила остатки невинности и чистоты, и она была не уроженкой Парионы, а крестьянкой, почти иноземкой. Как бы не отличались когда-то ее товарки друг от друга, сейчас они были скроены по одной мерке – грязные волосы, злые, напряженные лица и затаенный страх в зрачках. Тела их исхудали, а руки налились жилами. Это были старожилы. По обрывочным их фразам Изомира поняла, что все трое попали на стройку прошлым летом. За это время они, чтобы выжить, избавились от таких мелочей, как доброта и вежество. Они нарастили себе панцири, и Изомира казалась им беззащитным слизнем.

Каждому работнику полагалась тонкая подстилка, на которой Изомира и пыталась заснуть всю долгую, холодную ночь. Отхожим местом служило ведро в углу, даже не отгороженное от остальной камеры. К утру и медальон Серении, и статуэтка богини пропали, но девушка от испуга промолчала.

Узнав, что их новая товарка умеет работать по камню, женщины озлились еще больше – это означало, что ей подберут работу полегче. За это ей придется отстрадать во время отдыха.

Изомира поняла, что ей придется стать такой, как они, или умереть.

«Танфия бы с ними справилась», подумала она, глядя на водянистую овсянку, выдаваемую здесь за завтрак. «А я вряд ли сумею».

Столовой служила большая пещера, освещенная факелами и лампами и заставленная столами на козлах. Теснота была такая, что не протолкнуться, но здесь Изомира могла хотя бы избегать своих товарок.

Станет ли она через несколько месяцев похожей на них – жилистой, отчаянной, безжалостной? Станет ли сама мучить новичков? Никогда, решила девушка. На миг она пожалела, что не погибла вместе с Серенией. Вспомнился Линден – им бы давно пришла пора обручиться. Думает ли он еще о ней, или нашел кого-то… нет, это недостойная мысль. Никто из них не найдет себе другого – это она знала точно.

В серую массу в миске упала слеза.

– Не заливай овсянку слезами, – посоветовал притулившийся рядом Лат.

– Почему нет? – возразила Изомира. – Это единственное, что придает ей вкус.

– Тогда ешь. На улице мороз, а нам работать двенадцать часов. Так говорят мои сокамерники.

– И какие они?

Лат пожал плечами.

– Злобные, мрачные и, судя по виду, умирают на ходу. А твои?

– Такие же. Они что-то не поют гимнов о радостях службы доброму царю Гарнелису, заметил?

Лат усмехнулся уголком рта.

– Ты говоришь прямо как Серения, – заметил он.

Когда рабочую команду вывели на холм, занимался ясный рассвет, и снег сыпался с неба отдельными крошками. Холод тут де принялся кусать Изомиру за щеки, лезть под куртку. Что будет дальше, страшно и представить. Охранники загнали рабочих на самый верх, к строящейся Башне. В дневном свете его стены сияли изумительным золотым мрамором, искрящимся на солнце. Но склон холма вокруг Башни был изрыт уродливыми ямами. Леса вздымались до самого неба, и Изомира подумала – какой же высоты должна достичь Башня?

Ее и еще горстку работников отвели от остальных. Лат помахал ей вслед рукой. С другой стороны Башни на площадке лежали, свалены, каменные плиты поменьше, и там раздавал инструмент и чертежи низенький, крепко сбитый каменотес. Покуда он объяснял каждому его задание, рекруты дрожали на морозе. Надзиратель им попался деловой и жесткий, но не злой.

Отсюда, почти с самой верхушки холма, Изомира впервые смогла разглядеть Янтарную Цитадель. На несколько минут она даже забыла о холоде. Крепость и вправду была янтарного цвета, как растопленный мед, но оказалась вовсе не такой прилизанно-аккуратной, как мнилось девушке. В ее концентрических стенах, нагромождении башен и крыш было скорей некое дикое величие. Можно было видеть, как разрасталась крепость с течением лет, как наслаивались друг на друга стили, как изящный дворец на самом верху сливался с крепостными стенами. И там жили царь с царицею… Изомире не верилось, что она от них так близко. Это казалось невероятным.

– …пялишься, девочка? – донесся до нее окрик. – Ты хоть слышала, что я тебе говорю?

Изомира вздрогнула. Каменотес стоял перед ней с суровым лицом и свернутым чертежом в руке.

– Простите, я просто…

– Неважно. Вот твой узор. Приступай.

Девушка развернула чертеж, пытаясь удержать его на порывистом ветру. Зубы ее стучали. Узор представлял собой часть какой-то надписи – полслова, не больше. Изомира пристроилась к указанной ей плите и взялась за работу.

Это было тяжело. Никогда прежде ей не приходилось трудиться над таким крупным узором, и в таких суровых условиях. Попробовала было работать в варежках – инструменты не слушались; пришлось терпеть мороз, от которого багровели руки. Изомира дрожала перед каждым ударом, опасаясь сделать ошибку. Пару часов спустя она уже промерзла до костей и вымоталась до смерти, так, что руки не держали киянки. А ей предстояли еще десять часов.

Весь день над ее головой скрипели канаты, топотали ноги по лесам, слышались крики, и скрежетал камень о камень, когда вставали на место огромные глыбы. Стена росла медленно. Несколько раз до девушки доносились вопли боли, и гневные крики. Сделали перерыв – на миску горячей похлебки, потом еще один – на обед из тушенки с хлебом и куска черствого пирога. Кормили скверно, но девушка к этому времени так проголодалась, что слопала бы все, что угодно.

К тому времени, как сгустились сумерки и закончилась смена, Изомире казалось, что прошла пара суток. Тело ныло целиком, руки так устали, что поднять их она не могла. А ее товарки называли это «легкой работой»? Насколько же хуже остальным?

Вспомнив о своих сокамерницах, девушка дрогнула. Холодное, алое зимнее солнце садилось за Янтарной Цитаделью. Двинуться бы на закат, подумала Изомира, и идти, идти…

Но стража уже загоняла ее к воротам, откуда выходила навстречу измученная ночная смена.

За ужином Лат был молчалив, лицо его осунулось.

– Ты в порядке? – спросила Изомира.

– Болит все. Едва хожу. Вот, глянь. – Он открыл ладонь, стертую до мяса.

– Как ты…

– Канатом обожгло. Соскользнул блок. Рухнул на моего соседа и сломал ему ногу. Я слышал, как она хрустнула. – Лат покачал головой и тяжело сглотнул. – Его унесли. Ты, наверное, слышала крики.