— Стиг нехороший, дядя Рагнар.

Ей трудно было говорить. Дрожа от холода, она стояла передо мной и никак не могла выговорить, что? же у них там произошло. Но в конце концов я понял.

В дополнение к ви?ски и закускам, к своему ячменному кофе, он и ее хотел пустить в продажу. Свою троюродную сестру! Каков негодяй! Ну и дела творятся в городе! Когда буду у Арвида, обязательно скажу ему обо всем. Девчонка выбежала из «Веселого лосося» в чем была и теперь хочет взять свои вещи. Но она боится войти, пока там галдят янки.

— Что ж, так и будешь сидеть, девочка? — сказал я. — Замерзнешь ведь.

Не думал я, что придется еще раз навестить заведение Стига Лауриса. Но не оставлять же девчонку на улице. Я ввел ее туда и прямо предложил Стигу выдать вещи.

Он заартачился, но я пригрозил полицией. Так как он и после этого еще пытался спорить, я пообещал ославить его на весь город. Тогда Стиг, ворча, пропустил ее за прилавок, она шмыгнула в свою каморку и через несколько минут вышла в тоненьком пальтишке, с чемоданом и свертком, из которого торчали щипцы для завивки.

— Это всё, что у тебя есть? — спросил я. — Плоховато. Но ты не огорчайся.

— Я в суд подам. Стиг выделит мне мою часть.

Мы стояли теперь на панели. Ветер поднимал песок, невидимый в темноте, он лез в глаза и за воротник.

Какой же негодяй этот Стиг Лаурис! Еще нос задирает перед порядочными людьми. Что выдумал! Будто он доверенное лицо у самого бургомистра, у доктора Скобе!

И я спросил Христину, правда ли, что Стиг выполняет поручения бургомистра.

Нет, этого она не знает. Стиг ездил куда-то в моторке бургомистра, — это верно. И потом ходил очень довольный. Купил сахар у спекулянта и принимал этот товар, добытый на черном рынке, не в задней комнате, как бывало обычно прежде, а у прилавка. Христина заметила ему, что так поступать неосторожно. На это Стиг заявил: «Всё равно, в случае чего есть кому выручить».

— Ладно, — сказал я. — Рано или поздно Скобе поймет, с кем имеет дело. Ну, где же ты устроилась, девочка?

— Пока нигде.

— Вот так раз! Куда же ты пойдешь?

— У меня есть подруги, дядя Рагнар. Я сейчас к Инге Бергваль. А если у нее не найдется места, то к Эльзе… Вы не беспокойтесь, дядя Рагнар. Большое вам спасибо.

Мы прошли квартал, и у меня вдруг появилась мысль. Сперва эта мысль показалась мне очень странной, и я тотчас отбросил ее, но она вернулась. Я опять отогнал ее, но назойливая мысль снова начала донимать меня. Поэтому я прошагал с Христиной еще квартал по направлению к Инге Бергваль. И лишь у дома пастора, немного не доходя до угла, я сказал:

— Вот что, остренькая, давай-ка чемодан. Идем к нам.

Она даже перепугалась:

— Что вы, дядя Рагнар. Зачем…

Чемодан я отнял и сказал:

— Комната Эрика свободна. Нечего тебе искать пристанище, на ночь глядя.

Я всё время смотрел ей в лицо и увидел, как она густо покраснела.

— Переночуешь у нас, а там видно будет, — продолжал я. — Не спорь, девочка. Пошли.

Конечно, я выговорил не всё, о чем думал. Но зачем же выкладывать всё сразу, если есть возможность повременить и тщательно взвесить всё.

— В комнате Эрика, — сказал я, — тебе будет удобно. Правда, это скорее загородка, а не комната в полном значении, но ты спокойно выспишься. Поняла?

Краснея от смущения, она шла за мной. Я привел ее в загородку Эрика, показал его койку:

— Располагайся здесь, девочка.

Я покормил ее. Потом она вымыла посуду и стала прибирать на кухне: сменила бумагу на полке и вычистила ножи, хотя никто не указывал ей, что нужно делать.

Я зашел к ней, когда она вынимала вещи из чемодана. Бывают женщины, у которых аккуратности хватает только на кухню. Нет, ты покажи мне, как ты обращаешься со своими вещами! Христина бережно расправляла каждую тряпку, и, что больше всего понравилось мне, она и второпях не забыла захватить вешалки, складные фанерные вешалки для платья. И через несколько минут загородку Эрика нельзя было узнать — там и сям голубели, розовели, синели, желтели юбчонки и блузки.

— Надо, чтобы всё отвиселось, дядя Рагнар, — сказала она. — Я, конечно, завтра разыщу Ингу Бергваль, а пока пусть повисит.

На это я ничего не ответил. В ее быстрых руках появилась вдруг коробочка, а из нее брызнуло искрами — там лежало ожерелье из крупных янтарей. Какова остренькая! Сумела прихватить и это!

Тут я почувствовал досаду. В моем доме, во всяком случае, не место для добра старой Энгберг, пусть для самой малой частицы ее добра. Между тем Христина расправила ожерелье и поднесла к лампочке.

— Смотрите, дядя Рагнар, там муравей внутри. Ах да, ведь вы видели уже… Я готова целый час рассматривать. Ведь он жил тысячи лет назад, этот муравей. Смотрите, он весь целый — и лапки, и головка.

«Ветер у тебя в голове, девочка, — подумал я. — Игрушки на уме».

Я ушел — мне не хотелось любоваться янтарем. Муравей! Подумаешь, диковинка — муравей! Черт с ним, когда бы он ни жил. Муравей как муравей.

Наутро Христина еще раз решительно заявила, что она отправится к Инге Бергваль, так как не хочет нас больше стеснять. Ничего не поделаешь, придется ей сказать всё. Конечно, следовало бы еще обмозговать, присмотреться к человеку, чтобы потом не каяться. Но Христина уже стояла в пыльничке, с чемоданом и прощалась. «Нет, откладывать, пожалуй, не сто?ит», — решил я.

Однако я не начал с главного.

— Постой, девочка, — сказал я. — Приедет Эрик, где он будет тебя искать?

— Эрик найдет меня, — выпалила она и смутилась. — Если меня пустит Инга, то я у Инги… Инга живет на Горной улице, за лесопилкой. А если у Эльзы, тогда, значит, я возле бойни.

— Значит, Эрик везде найдет тебя?

— Мне кажется, найдет, дядя Рагнар, — сказала она, осмелев и подняв на меня глаза.

— Он может задержаться. Бибер загонит его куда-нибудь к черту на рога, понимаешь? В общем, всяко бывает. А ты, девочка, — ты будешь его ждать?

— Я буду, дядя Рагнар, — ответила она уже без всякого смущения, а скорее с вызовом, и замолчала, ожидая, что дальше последует от дяди Рагнара, который, как ей должно быть известно, не очень-то радовался ее знакомству с Эриком.

И вот сейчас дядя Рагнар скажет ей такое, чего она никак не ожидает.

— Вот что, остренькая, — слышу я свой голос, — раз так, то нечего тебе уходить. Оставайся у нас.

Она, действительно, удивилась, — так удивилась, что даже не поняла меня.

— Оставайся у нас, — повторил я. — Невесте сам бог разрешает жить в доме жениха. Или ты не хочешь?

Она ничего не могла ответить. Вернее, она ответила, только не словами. По тому, как загорелись ее глаза, по румянцу, проступившему на щеках, по всему видно было, — она, конечно, хочет остаться. Еще бы! Но через секунду глаза ее потухли, и она проговорила:

— Вы… серьезно, дядя Рагнар?

Она еще не верит. Да мне и самому кажется необычайным, как это я сосватал Эрика… Разумеется, не так это всё делается. Спешить не следовало бы. Но одно я знаю: теперь-то Эрик не минует отцовского дома. И, возможно, снова наладится семья. Конечно, они не сразу поженятся, молоды еще. Христине только восемнадцать. Но ведь бывает, невеста несколько лет до брака находится под одной кровлей с женихом и работает в хозяйстве как свой человек. Теперь Эрик не променяет свой дом на походную койку у Нильса, станет заботиться о своем гнезде.

Бабушка Марта отнеслась к появлению Христины спокойно. Агата сделала вид, что это ее нисколько не касается, но не выдержала и шепнула мне:

— Привели молодую хозяйку?

Да, привел. И что же, фру Агата? Вы хотите сказать — вы больше не нужны? Ошибаетесь.

— Христина поступает на работу, — сказал я, — в швейную мастерскую к Блиссу, так что без вашей помощи мы не обойдемся, фру Агата.

«Что я могу вам еще сказать, фру Агата? — продолжаю я про себя. — Не надеетесь же вы закрепить за собой место в моем доме. Я вам не давал повода, фру Агата, а если и дал какой-нибудь ничтожный повод — прошу извинить. Настанет время, вероятно, когда нам не потребуется посторонний человек в доме. Что еще вам сказать? Если мне тогда случится проходить мимо вашего дома и до меня донесется ваш голос, похожий временами на голос Хильды, я постою и послушаю, фру Агата, но только так, чтобы вы меня не заметили. Вот и всё».