Все было искажено и замедлено, залито в янтарь. Слова с трудом доходили до его разума.

— Скрытность перед лицом Аккӱтликса — это тяжкое преступление. Ты отдаешь себе в этом отчет? — задал зӱрёгал формальный вопрос.

Его пугающе пронзительный, нервирующий голос переливался туда-сюда в покрасневшей пустоте, касался ушей Лукаса и наваливался на его сознание как снежное месиво. Вызывал смутное, едва уловимое желание.

«Итак, он будет меня допрашивать». Лукас сглотнул и попытался оторвать язык от нёба в этой густой, вязкой пустоте. «Я стою в тени Аккӱтликса и его закона, обещаю честно свидетельствовать, да исполнится его воля».— Так должен был звучать правильный ответ, и его голосовые связки уже сокращались согласно предписанной матрице.

— Я гражданин Земли. Я не подчиняюсь закону Ӧссе,— сказал он вместо этого.

Зӱрёгал был явно озадачен. Первый вопрос был простой формальностью — он, вероятно, не ожидал, что не получит на него предписанный ответ.

— Лжешь! — обрушился он на Лукаса.— Ты дважды в долгу у Аӧрлёмёгерля! Попробуй еще раз, но в этот раз скажи то, что должен! Я стою в тени Аккӱтликса…

«Я стою в тени Аккӱтликса»,— с пугающей силой рвалось изнутри. Будь он верующим — вероятно, и правда продекламировал бы это, однако его насквозь скептическая душа не жаждала ӧссенского отпущения грехов. Лукас сглатывал и сглатывал, пока желание не ушло.

— Ты не имеешь права меня допрашивать и прекрасно это знаешь.

— Я имею то право, которое беру на себя! — зашипел зӱрёгал.— Я тебя предупреждаю, Лӱкеас Лус. Твое бунтарство до добра не доведет! Я не позволю тебе уйти от правосудия.

«Прости меня, я попытался обмануть тебя, я хотел уклониться от своего долга, пытался скрыть от тебя правду».— У Лукаса на языке снова вертелось множество идиотских реплик, и большого труда ему стоило изменить эти фразы на первоначально задуманные.

— Я категорически отказываюсь, зӱрёгал. Мы находимся не на территории Ӧссе, и я не являюсь членом Церкви, поэтому ваша власть на меня не распространяется.

Он сказал это!

— Если ты меня в чем-то обвиняешь, передай это земному суду.

— Как ты смеешь говорить такие возмутительные вещи?! — рявкнул зӱрёгал.— Было бы очень просто взять себе то, что захочется, а затем скрыться за авторитетом Земли! Но твои обязательства перед Ӧссе не имеют ничего общего с гражданством или верой. Используя привилегии ӧссеан, отвечай перед ними за свои действия!

Лукас почувствовал, как у него гудит голова. Сильные эмоции всегда передавались через трёигрӱ как через мегафон. «Рё Аккӱтликс, кажется, я довел его до белого каления,— подумал Лукас потрясенно.— Нет, эта ненависть не из-за включения света и даже не из-за гӧмершаӱла — ее корни куда глубже. Что я ему, черт возьми, сделал?» Он не имел понятия о подробностях, но подозревал, почему его аргументы раздражают зӱрёгала: эту логику он прекрасно знал с Ӧссе. Одного факта, что он носил в кармане ӧссенский трансмицелиал, а в голове кучу напыщенных цитат из священных книг, зӱрёгалу хватало, чтобы попытаться оспорить все его земные права человека. «Да, возможно, я делаю именно то, в чем он только что меня упрекнул: пользуюсь некоторыми ӧссенскими обычаями, когда это удобно, а остальных избегаю,— мысленно признал он.— И что же? Они делают то же самое. Когда дело дойдет до этого, они не постесняются напомнить мне, что я для них всего лишь землянин».

— Я не осознаю никаких особых привилегий,— вырвалось из его сопротивляющихся голосовых связок.— У меня нет никаких обязательств перед Ӧссе.

— Не осознаёшь, значит?!

Казалось, что ӧссеанин вот-вот задохнется от гнева; но затем его злость, вероятно, достигла своей вершины, выше которой расти уже было некуда, потому что она вдруг сменилась едкой иронией.

— Тогда прекрасно осознáешь, как только их лишишься! Каждое твое слово, Лӱкеас Лус, каждое слово убеждает меня, что ты что-то от нас скрываешь! Если бы ты был так невинен, как сам утверждаешь, то не пытался бы сопротивляться допросу. Тот, кому нечего скрывать, не избегает вопросов.

«И именно это принципиальная ошибка»,— подумал Лукас. В отличие от ӧссеан, которые с энтузиазмом и искренней убежденностью выдали все тайны своим зӱрёгалам, ему претила мысль, что кто-то по какой угодно причине может лишить его личной жизни. С Церковью точно так же, как с медиантами или государственной администрацией — подобным органам в принципе нельзя доверять больше, чем это строго необходимо. Тот факт, что кто-то невиновен, еще не означает, что он от них в безопасности. Так же, как Лукас не мог верить в Аккӱтликса, не верил он и в непогрешимость его жрецов, потому на нее не полагался. Если он и скажет что-либо зӱрёгалу, то лишь по принуждению.

И это не означало, что этого не произойдет. Полномочия зӱрёгала включали в себя насилие всех видов, даже в большей степени, чем бывает необходимо.

«Ему не так уж много нужно, чтобы меня прикончить»,— заключил Лукас в полной безнадежности. Стоило признать, что вождем Каменная Морда, который героически держит рот на замке перед лицом врага, его бы, вероятно, не назначили. Все в нем цепенело от янтарного взгляда, колени дрожали, а мышцы сводило ­судорогой. Он вдруг ощутил наплыв усталости, которую откладывал весь вечер. «Прости меня,— снова и снова рвалось из него с отвратительным упрямством.— Склоняюсь пред тобой, буду отвечать, прости меня, прости!» Его трясло от омерзения. Он чувствовал себя так, будто зӱрёгал щипцами вытаскивал из него эти слова. Пока секунды шли, и он не произносил ни слова, его рубашка становилась мокрой от ледяного пота.

— Ты еще можешь проявить добрую волю,— снова раздался голос зӱрёгала.— Если заговоришь об этом первым, я буду гораздо снисходительнее.

«Насколько ӧссенская безжалостность может быть хуже снисходительности?»

— О, это хорошая новость,— усмехнулся Лукас.

Собственный голос напугал его — в нем прозвучал истерический тон, первый признак капитуляции.

Зӱрёгал ничего не заметил.

— Скоро тебе будет не до смеха,— зашипел он.— Ты, стало быть, думаешь, что твои соплеменники придут тебе на помощь? Даже если захотят, будет уже поздно. Ты и я здесь одни — все остальное не имеет значения. Сейчас! На Земле нет никого, кто осмелился бы противостоять мне. И уж тем более никого, кто согласился бы на это ради тебя. Ты будешь говорить, когда я захочу!

Лукас задыхался. Трёигрӱ начало его подавлять — ему казалось, будто его грудная клетка обмотана проволокой. Он уже не мог толком вдохнуть, а петли все стягивались. Но это, конечно, и было намерением зӱрёгала. Ӧссенский исполнитель совершенно ответственно выполнял свою работу. Лукас проглотил очередную порцию реплик покорности, которые рвались наружу.

— Мне нечего тебе сказать.

— Хорошо,— процедил зӱрёгал.— Ты упустил последний шанс обрести милость тени Аккӱтликса. Теперь тебя ждут лишь последствия его недовольства.

Он наклонился ближе, и его глаза еще больше расширились.

Лукасу казалось, будто под веки крупинками сыплется перец. Его голова лежала на сложенном пончо, а шея одеревенела от невыносимой тяжести, как при старте ракетоплана. «Хорошенько он за меня взялся,— думал он.— Нужно ли мне это?» Он верил, что даже сейчас может отвести глаза, если захочет, и желание сбежать было велико — но он знал ӧссенский подход слишком хорошо, чтобы понимать, что это его не спасет. Он лишь выиграл бы время на краткий отдых, но впоследствии нанес бы своему делу непоправимый ущерб.

Потому он оставался. В нем давно уже не было ни искры упрямства — лишь инерция — все та же инерция, которая держала его на ногах несколько последних часов, да и несколько последних месяцев. И по той же инерции в его голове мигала мысль, которая сложилась в блаженные давние времена, когда он еще мог мыслить: «Я должен его убедить его же средствами. Если я уклонюсь, зӱрёгал никогда не оставит меня в покое». Лукас слышал свое прерывистое дыхание, а капли пота щекотали лицо, но спинка сиденья сзади крепко держала его, давая утешающую уверенность, что он не провалится через стену такси на улицу.