Женщина знала, как спуститься к пещере сверху, минуя главную тропу. Снизу углубление в скале незаметно, и, не зная о нем, его почти невозможно найти. Мадина осторожно вошла в тесное каменное пространство и опустила на землю сучья, которые наломала заранее. Здесь было темно, но вопреки ожиданиям не слишком холодно. Женщина увидела под ногами остатки костра и поняла, что совсем недавно сюда кто-то наведывался. Этим человеком мог быть только Айтек.

Мадина с привычной ловкостью развела огонь и села возле костра. Дым медленно выплывал наружу, и она надеялась, что он развеется прежде, чем его запах учуют те, кто появится внизу, на тропе. На стенах пещерки плясали густые черные тени. Отблески желтоватого света падали на задумчивое лицо Мадины, ее густые темные волосы, распущенные по плечам. В глазах женщины застыли те же вопросы, что мучили ее целых пятнадцать лет: как сложилась бы ее жизнь, не приди в селение османы, куда повернула бы судьба, если бы она не встретилась с Мансуром? Что будет дальше, на что еще можно надеяться и во что нужно верить?

В воздухе стоял непривычный для янычар запах холода и снега, запахи зимы. Беспрестанно падавшие с неба снежинки были сухими и колкими, как пепел. Так показалось Мансуру. А Ильяс, впервые увидевший снег, сказал, что эти хлопья напоминают пушистые белые хризантемы, растущие на клумбах, что разбиты вокруг домика, в котором осталась Эмине-ханым.

«Как странно, что люди порой испытывают невыносимые душевные муки, в то время как окружающий мир так безмятежен и спокоен», – неожиданно подумал Мансур. Сейчас его нервы были похожи на тонкие стальные нити, а сердце болезненно ныло. В последнее время янычар нередко задавался вопросом о том, что может человек унести с собой в иной мир. И если речь шла о чем-то единственно важном, главном, выбрал бы он любовь? Любовь, которая причинила ему столько страданий и все же осталась главным смыслом его жизни?

Мансур осторожно вошел в усадьбу родителей Мадины и снял головной убор. Собаки заливались лаем, но они были привязаны и не могли наброситься на чужака. Таков был приказ, переданный жителям Фахама от имени Джахангир-аги: привязать собак, оружие не сдавать, но и не вынимать без нужды.

Джахангир-ага поговорил с черкесами через переводчика, роль которого взял на себя Ильяс, и заверил их в том, что с головы жителей аула не упадет ни один волос. Мужчины держались настороженно, но, кажется, поверили. Они посовещались между собой и послушались стариков. Те убеждали не горячиться: пусть храбрость и честь – дар Бога, но численное преимущество было на стороне турок. «Не трогайте осиное гнездо! – говорили старики. – Потерпите. Иначе османы надругаются над вашими женами и угонят в плен дочерей. Юноши останутся без отцов, а мужчины – без сыновей».

Мансур стоял посреди двора. Внезапно он понял, что из-за волнения не в состоянии вымолвить ни единого слова. Из сакли вышла женщина и сделала навстречу несколько шагов. У нее было суровое, строгое, уже немолодое, но еще красивое лицо. Мансур догадался, что это мать Мадины.

Это и в самом деле была Хафиза. Янычар пришел один, вроде бы с мирными целями, и она решила выяснить, что ему нужно.

Мансур заметил, что женщина смотрит тревожно, но без ненависти. Тогда он произнес, с трудом подбирая слова:

– Когда-то здесь жила Мадина… Женщина слегка наклонила голову.

– Сейчас ее нет.

– Знаю, – тяжело вздохнув, произнес Мансур. Внезапно ему захотелось совершить невиданный поступок: упасть на колени и поцеловать руки этой женщины.

– Вы ее мать?

– Да.

– Я пришел сообщить вам, что Мадина погибла в Стамбуле. Ему хотелось рассказать, как это произошло, и добавить, что он не виноват в ее смерти. Но янычар понял, что не сумеет этого сделать: ему было трудно изъясняться на чужом языке. Все-таки нужно было взять с собой Ильяса!

Услышав про Мадину, Хафиза вздрогнула. Женщину поразили глаза этого незнакомого человека, пусть турка, янычара, но человека – в них была любовь, безысходная тоска и невыразимое горе.

– В Стамбуле? – Повторила Хафиза.

– Да. Это случилось пятнадцать лет назад. Черкешенка пожала плечами. Наверное, она неправильно поняла этого странного человека.

– Мадина жива, – сказала Хафиза. – Она ушла в горы. Янычар отпрянул. Его лицо исказилось от безумной радости, смешанной с невыразимой мукой.

– Жива?! Мадина?! Ваша дочь?! Не может быть!

– Да, Мадина, моя дочь! – В голосе черкешенки звучала растерянность, разбавленная участием к незнакомцу. – Моей дочери тридцать два года, в юности она побывала в османском плену.

Мансур рухнул на колени.

– Она… вернулась?!

– Да. Пятнадцать лет назад.

Мансур скреб руками снег и стонал, не в силах осознать непостижимое, необъятное – то, что было для него то ли наваждением, то ли сном, то ли сводящей с ума правдой.

– Где ее искать?!

– Кто вы? – Тихо и участливо промолвила Хафиза.

– Мансур.

Хафиза слышала это имя. Оно хранилось в тайниках души Мадины; дочь редко произносила его вслух. И все-таки женщина запомнила: Мансур, отец Хайдара. Хафиза помнила и другое: Мансур погиб. Но этот человек тоже считал ее дочь погибшей. Она едва сдержалась, чтобы не воздеть руки. Аллах велик, он вершит судьбы, и только он знает, где пролегают те тайные тропы, которыми следуют человеческие желания, чем живут сердца смертных.

Мансур встал и поклонился. Он был в смятении и едва дышал, Что это – страшная ложь или волшебная правда?! Он боялся принять и то, и другое.

Спустя какое-то время он ушел, шатаясь, будто пьяный. Затем спустился вниз и побрел прочь от селения. Сейчас у него не было желания видеть кого-либо, даже сына.

Тропа была пустынна. Горизонт заслоняли горы. Хмурое, нависающее над головой небо, казалось, таило в себе угрозу. Значит, Мадина жива. Наверное, она не нашла своего сына и решила, что он погиб. Она не стала разыскивать его, Мансура, хотя это было так просто, ведь каждый житель Стамбула знает, где находятся янычарские казармы! А потом она вернулась домой.

Мансур остановился. Если Мадина живет в доме своих родителей, значит, она не замужем? Возможно, она вернулась домой и узнала, что ее жених погиб? Вспоминала ли она его, Мансура? Наверное, нет.

– Мадина!!! – Закричал он, и ему почудилось, будто эхо его голоса разнеслось по всему миру.

Оно отозвалось зловещим раскатом, и Мансур подумал, что горы смеются над ним, над его верой, надеждой, над его чувствами. Он – чужой в этих краях и чужой – в сердце Мадины.

Когда Айтек прибежал домой, Асият, как ни в чем не бывало, возилась во дворе. Он сообщил об османах, но женщина, выпрямившись, спокойно ответила, что совсем недавно прибегал сын Мадины и сказал, что опасности нет, турки настроены мирно старики решили, что черкесам не стоит уходить в горы и затевать войну.

– Можно ли верить османам?! – С досадой воскликнул Айтек. – Посмотрим, как они сдержат свое слово! – Потом приказал: – Асият, собирайся, бери детей и иди к Зейнаб.

– А ты? – С тревогой спросила женщина.

– Я пойду к Хафизе. В ее усадьбе нет мужчин. Хайдар слишком юн. Женщинам может понадобиться помощь.

Айтек увидел, как мягкость и нежность в лице Асият вмиг сменились страхом. Только раз в жизни она была пьяной от радости – когда он попросил ее руки, а потом женился на ней. Все остальное время она боялась, не верила и как будто ждала подвоха. Когда они бывали одни, Асият, случалось, ластилась к Айтеку, словно кошка, хотя он считал, что пора милых нежностей давно миновала. Да, они жили вместе и растили детей. Айтек был верен жене, а что до сердечных переживаний – ключ от них он предпочитал держать в тайнике своей души.

Что ж, она угадала правильно – на самом деле ему просто очень хотелось увидеть Мадину.

Очнувшись, Мадина не сразу поняла, где она и что происходит. Очевидно, она задремала, пригревшись возле костра, от которого теперь остались только черные угли, и едва ощутимое тепло. Женщина встала, отряхнула измятую одежду и накинула шубу.