Такова, в двух словах, теория мышления, именуемая «гипотезой системы физических символов» либо «вычислительной» или «образной» теорией мышления. Для теории познания она столь же фундаментальна, как и клеточная теория в биологии или теория тектонических плит в геологии. Психологи-когнитивисты и нейрофизиологи стараются постичь, какого рода образы и процессоры имеются в мозге. Но существуют базовые условия, которые должны соблюдаться все время: никаких «маленьких человечков» внутри и никаких заглядываний. Образы, которыми человек оперирует в своем мозгу, должны представлять собой определенное взаиморасположение символов, а процессор должен быть устройством с ограниченным набором рефлексов. Эта комбинация, действуя автономно, должна выдавать разумные заключения. Теоретику запрещено заглядывать внутрь системы и «читать» символы, «выискивать» в них смысл либо пытаться «подталкивать» машину в нужном направлении подобно некоему deus ex machina[27].
Теперь мы в состоянии корректно сформулировать вопрос Уорфа. Мы помним, что образ вовсе не обязан выглядеть как фраза на английском или на любом другом языке; он всего лишь должен использовать символы для обозначения понятий, а взаиморасположение символов — для указания логических отношений между ними, в соответствии с некой последовательной схемой. Но хотя мысленные образы у носителя английского и не обязаны выглядеть как фраза на английском, они могут, в принципе, выглядеть именно так, или как фраза на любом другом языке, которым владеет говорящий. Отсюда вопрос: На самом ли деле они так выглядят? Например, если мы знаем, что Сократ — человек, от того ли у нас это знание, что мы имеем цепи нейронов, которые один к одному совпадают с английскими словами Socrates, is, a и man, (‘Сократ, есть, неопределенный артикль, человек’) и группами нейронов в мозге, которые соответствуют подлежащему английского предложения, сказуемому и дополнению, расположенным в таком порядке? Или же мы используем некий другой код для воплощения понятий и их взаимодействия в нашей голове, язык мысли или мыслекод, который отличается от всех существующих в мире языков? Мы можем ответить на этот вопрос, если рассмотрим проблему — действительно ли предложения на английском языке несут информацию, на основании которой процессор обязательно построит убедительные последовательности рассуждений, не требуя никакого абсолютно разумного гомункулуса внутри, осуществляющего «понимание».
Совершенно понятно, что ответ будет отрицательным. Английский язык (как и любой другой, на котором разговаривают люди) безнадежно не пригоден для того, чтобы служить нам средством для мысленных логических построений. Рассмотрим некоторые проблемы, при этом возникающие.
Первая проблема — это неоднозначность. Приведенные ниже заголовки действительно взяты из газет:
Child’s Stool Great for Use in Garden ‘Детский стул — отличная штука для сада’ или ‘Детский стульчик — отличный помощник в саду’.
Stud Tires Out ‘Жеребец выбился из сил’ или ‘Шины жеребца оказались снаружи’.
Stiff Opposition Expected to Casketless Funeral ‘Непреклонная оппозиция ожидается на похороны без гроба’ или ‘Дохлую оппозицию закопают без гроба’.
Drunk Gets Nine Months in Violin Case ‘Пьянице дали девять месяцев по делу о скрипке’ или ‘Пьяница сел на девять месяцев в скрипичный футляр’.
Iraqi Head Seeks Arms ‘Глава Ирака в поисках оружия’ или ‘Иракская голова ищет руки’.
Queen Mary Having Bottom Scraped ‘Судну «Королева Мария» отдраили днище’ или ‘Королева Мария ободрала задницу’.
Columnist Gets Urologist in Trouble with His Peers ‘Своим пристальным вниманием журналист вверг уролога в неприятности’ или ‘Из-за журналиста у уролога проблемы с пациентами’.
В каждом из этих заголовков есть двусмысленное слово. Но, наверняка, понятие, стоящее за этим словом, не двусмысленно; авторы заголовков, разумеется, знали, какое из двух значений слов stool, stud или stiff они сами имеют ввиду. Но если могут быть два понятия, которые соответствуют одному слову, понятие не может быть тем же, что и слово.
Вторая проблема, имеющая место в английском языке — это отсутствие в нем логической ясности. Подумайте над таким примером, придуманным ученым-компьютерщиком Дрю МакДермотом:
Ральф — это слон.
Слоны живут в Африке.
У слонов есть бивни.
Наше делающее логические выводы устройство, слегка видоизмененное для работы с английскими предложениями, сделает следующий вывод: «Ральф живет в Африке» и «У Ральфа есть бивни». Звучит логично, хотя на самом деле это и не так. Разумный читатель знает, что Африка, в которой живет Ральф, — это та же самая Африка, в которой живут и все другие слоны, но у Ральфа есть собственные бивни. Однако наше считывающе-копировальное подвижное устройство, которое, как предполагается, является моделью человека, не знает этого, поскольку это различие не вытекает ни из одного из вышеприведенных утверждений. Если возразить, что это все лишь здравый смысл, вы будете правы — но это тот здравый смысл, на который мы пытаемся рассчитывать, а английские предложения не несут информации необходимой процессору, чтобы прийти к здравому смыслу.
Третьей проблемой является «кореферентность». Скажем, вы, начиная рассказывать о некоем человеке, называете его высоким блондином в черном ботинке. Когда вы упоминаете об этом человеке во второй раз, вы скорее всего назовете его блондином, в третий же раз просто скажете он. Но все эти три выражения не относятся к трем различным людям, они даже не выражают трех различных представлений об одном и том же человеке; второе и третье выражение являются просто способом не тратить попусту силы. Что-то в нашем мозгу должно трактовать эти выражения как тождественные; английский язык этого не делает.
Четвертую связанную с этим проблему порождают те аспекты языка, которые могут быть истолкованы только в контексте разговора или текста — то, что лингвисты называют «дейксис». Возьмем, к примеру, такие артикли как a и the (определенный и неопределенный артикли). В чем разница между killed a policeman и killed the policeman (‘убил полицейского’ и ‘убил этого полицейского’)? Только в том, что во втором предложении имеется в виду некий определенный полицейский, который упоминался ранее или как-то был выделен в контексте. Взятые изолированно, вне контекста, эти две фразы являются синонимами, однако в нижеприведенных контекстах (первая взята из реальной газетной статьи) их значения коренным образом различаются:
A policeman’s 14-year-old son, apparently enraged after being disciplined for a bad grade, opened fire from his house, killing a policeman and wounding three people before he was shot dead ‘14-летний сын полицейского, очевидно, взбешенный взбучкой за плохую оценку, открыл огонь из окна своего дома, убив полицейского и ранив трех человек, прежде чем его самого застрелили’.
A policeman’s 14-year-old son, apparently enraged after being disciplined for a bad grade, opened fire from his house, killing the policeman and wounding three people before he was shot dead ‘14-летний сын полицейского, очевидно, взбешенный взбучкой за плохую оценку, открыл огонь из окна своего дома, убив этого полицейского и ранив трех человек, прежде чем его самого застрелили’.
В таком случае, вне определенной ситуации общения или текста слова a и the полностью лишены смысла. Они не содержатся в «базе данных» человеческого мышления. Другие подобные слова, приобретающие значение только в контексте, вроде здесь, там, этот, тот, сейчас, тогда, я, мне, мое, ее, мы, ты и вы вызывают аналогичные проблемы, стоит только вспомнить один старый анекдот:
