каждый свой поступок? "О, не вините меня за преступления против человека, Бога и природы. Это всё

потому что мой брат такой идеальный." Да ни один суд присяжных не усомнится в твоей

невиновности.

Он улыбнулся и снова сел.

— Рассказать, что самое смешное? Год назад, когда ты пришёл за мной, я был рад тебя видеть.

В конце концов, за мной вернулся мой брат. Он не сразу удосужился это сделать, но лучше поздно,

чем никогда. Да, ты продал душу, а я стал чудовищем, но, помимо этого, всё как в старые добрые

времена.

— А теперь ты хочешь сказать, что ошибался?

— Я хочу сказать, что ошибался наполовину. Я ошибался насчёт того, кто из нас стал

чудовищем. Целый год я наблюдал за людьми, что подписывали эти контракты, и я молчал, потому

что, насколько я понимаю, они бы и так отправились в Ад, подпиши они клочок бумаги или нет.

Некоторые, может, были на границе, но не то чтобы за них стоило беспокоиться. А вот та девушка —

другое дело. Она никогда бы не сделала того, что сделала, если бы ты ей на это не намекнул. Она бы

справилась. Теперь она проклята, даже если не подпишет контракт. И это твоих рук дело. Не

сомневаюсь, у тебя есть, что ей предложить, если она согласится. Сделай одолжение, ладно?

— Одолжение?

— Сделай то, что намерен сделать, но оставь контракт здесь.

Кабал нахмурился.

— Но тогда он не засчитается.

Хорст положил подбородок на ладонь и посмотрел на брата. Он и не думал, что его брат может

быть таким непонятливым.

— В этом весь смысл, — пояснил он.

Кабал посмотрел на Хорста как на сумасшедшего.

— Тогда смысла в этом нет.

Нахлобучив шляпу, он ушёл, хлопнув за собой дверью.

Хорст очень долго смотрел на дверь, потом взглянул на песочные часы. Время почти

закончилось: в верхнем сосуде осталось несколько зёрен неизмеримо мелкого песка.

— Очень жаль, — тихо сказал он сам себе, — больше, чем ты можешь себе представить.

Кабал прибыл в полицейский участок и навёл справки. Он якобы был очень расстроен, что

несчастная женщина (в самый последний миг он ухитрился не сказать "душа") сделала нечто столь

ужасное в момент душевного потрясения. Выходит, посещение ярмарки неким образом дало,

абсолютно непреднамеренно, импульс её расстройству. Поэтому — так как принять ответственность

на себя он, естественно, не может — он от всей души хочет ей помочь всем тем, что в его силах.

Пришлось проявить настойчивость, чтобы его к ней допустили. Он был более чем уверен, что Хорст

прошёл бы без особого труда, а они бы ещё из кожи вон лезли, чтобы ему чашечку кофе сделать. В

конце концов, намекнув, что он должен оплатить её судебные расходы, ему позволили поговорить с

ней наедине.

— Что ж, приступим, — сказал он, усаживаясь за гладкий квадратный стол напротив неё. — Ну

и влипла же ты.

Девушка несчастно посмотрела на него красными от слёз глазами.

— Боюсь, за такое власти обойдутся с тобой очень жёстко. Возможно, это ты уже осознаёшь.

Она кивнула и опустила взгляд на колени, где она без конца дёргала и теребила платок.

— Тебе скажут, что на ярмарке нет автомата, похожего на тот, что ты якобы там видела.

Понимаешь?

Она не ответила.

— По-моему, он назывался "Материнское избавление".

Девушка перестала дёргаться и пристально на него посмотрела.

— Разумеется, она там была. Я избавился от неё, едва ты вышла. Стыдно признаться, это была

самая бессовестная ловушка из тех, что я был вынужден сделать. Да, вынужден. Видишь ли, я буду

очень тебе признателен, если ты подпишешь один документ. Сделаешь, и даю слово, я обращу вспять

то, что произошло. Если нет, — что ж, ты всё равно отправишься в Ад. Не подпишешь — муки

начнутся ещё до смерти, с пожизненного приговора. Я слышал, детоубийцам приходится не сладко.

Пока он говорил, его взгляд блуждал по комнате: решётка на окне, казённая зелёная краска на

стенах, рядом с дверью висит какое-то расписание. Затем, он посмотрел на неё, и подумал, что если

бы взглядом можно было убить, он был бы мёртв уже несколько секунд назад. Она впилась в него

глазами, слегка обнажив зубы, на лице — выражение неприкрытого, животного отвращения. Её голос

был таким тихим, что он едва смог понять.

— Некромант, — сказала она так, будто это худшее слово из всех, что она знала. В тот момент

так оно и было.

— Одними предположениями ничего не докажешь, — ответил он, доставая контракт. —

Хочешь вернуть себе прежнюю жизнь? Или мне уйти? Я человек занятой. Быстрое решение

приветствуется.

Она посмотрела на свёрнутый документ, как будто его чистая обратная сторона могла сказать

ей всё, что нужно было знать. Кабал расправил лист, повернул и подвинул к ней. Она уставилась в

контракт, но было ясно, что она не читает. Кабалу стало не по себе от ощущения, что она сейчас снова

начнёт плакать. Он вынул ручку и протянул ей.

— Подписывай. Сейчас же.

Она взяла ручку — её рука немного дрожала — и поставила подпись.

Кабал вышел навстречу новому дню. Последнему рабочему дню ярмарки. Ему нужна ещё одна

душа и у него есть все шансы на успех. "Но почему", — спрашивал он себя, — "я чувствую себя так

скверно?"

Кабал пощупал карман, в котором лежал только что подписанный контракт, чтобы

удостовериться, что он не исчез вследствие какого-нибудь злосчастного происшествия на квантовом

уровне. На месте. Он вздохнул; какая-то часть его всё-таки надеялась, что он исчезнет. Он устал,

устал сильнее, чем когда-либо на его памяти, а для человека, считающего сон злом, с которым

необходимо мириться, это означало очень сильно. Несмотря на это, его не тянуло прилечь. Значит, он

уже давно миновал то состояние, при котором легко засыпается. Кроме того, вдруг будут сниться

сны?

Он поправил на носу свои тёмно-синие очки и огляделся. Он находился в городе Пенлоу-на-

Турсе во второй раз, и то, что он видел, огорчало его. Полнейшая идиллия, именно такое место, в

какое нормальные люди мечтают переехать после выхода на пенсию, пока не обратятся за справкой в

свой пенсионный фонд и не получат в итоге загородный домик и психованного соседа-тубиста с

собакой и бейсбольной битой. В связи с этим возникал вопрос: куда переезжают пенлоуцы после

выхода на пенсию? Кабалу было всё равно. Это место необъяснимым образом беспокоило его.

Мимо пронёсся почтальон на велосипеде, улыбнулся, поздоровался и помчался дальше к

перекрёстку. Несмотря на то, что на дороге не было никого кроме него самого, почтальон

притормозил, глянул по сторонам и посигналил, прежде чем свернуть на главную дорогу. В этом

месте велосипедисты, включая почтальонов, соблюдают правила дорожного движения. Кабалу

пришлось повидать много странностей, из которых ходячие мертвецы были наименьшей. Он спасал

свою жизнь, убегая от хранителей Ключа Соломона, прятался от внимательного взгляда гаргульи Бок,

рассматривал — правда, осторожно, чтобы не заставить звучать — бронзовый свисток с жирной

надписью "QUIS EST ISTE QUI VENIT", выгравированной на нём. Однако, ничто не наполняло его

таким чувством скрытой опасности и тревоги, как этот вежливый и улыбчивый почтальон.