– Мы гонимся за Мальзельо, – шепнула Ада в ответ. – Кстати, обожаю твоих морских коньков. Ты молодец.

Руби снова зарделась.

– Нелли! – прогремела миссис У'Бью из главной кухни. – Отнептунь-ка мне этих креветок! Живо!

Ада, Уильям и Эмили выбежали из малой буфетной в кухонный сад.

– Осторожно! – шепнул Уильям, толкая Аду и Эмили за кучу бобов и немедленно зеленея. – Вот он идёт.

Мальзельо показался из-за угла нового ледника и начал пробираться через цветочные клумбы спального сада. Добравшись до Печальных руин[7], он отомкнул их ворота ключом со связки, болтающейся у него на жилетной цепочке, и скрылся внутри.

Ада, Эмили и Уильям через спальный сад тоже подошли к Руинам. Пригнувшись, они пробрались к нему вплотную и заглянули в одно из аккуратно застеклённых древнегреческих окон. Мальзельо сидел за столом с конвертом в руке. На глазах детей он вскрыл этот конверт ножом для бумаг и прочитал вложенное в него письмо, а потом пригвоздил его к деревянной стене вилкой для бумаг. Затем снова залез в конверт и извлёк из него сложенную банкноту. Осторожно расправил её и посмотрел на свет. На прекрасной бумаге буквами с завитушками было начертано: «Банк Баварии обязуется выплатить подателю сего пять фунтов».

Уильям (белоснежный, как мрамор), протяжно свистнул:

– Да это же куча денег!

Тем временем Мальзельо поднялся и подошёл к кровати. Нагнулся, вытащил из-под неё железный ящичек с замочком, отомкнул его. Внутри оказалось множество таких же банкнот. Мальзельо вложил к ним пятифунтовую бумажку, снова закрыл ящичек и убрал на место, под кровать. Затем с тихим визгливым смешком улёгся и закрыл глаза.

Аду просто передёрнуло от этой тоненькой, неприятной ухмылки.

Уильям снова прижался носом к оконному стеклу, прищурился и вгляделся в письмо, приколотое на противоположной стене.

«Мой дорогой сэр, – начал читать он, – я возлагаю большие надежды на приём у лорда Гота и надеюсь, что ваши приуготовления вполне завершены. Присовокупляю последний платёж. Гензель и Гретель с нетерпением ждут столь важного для них вечера! Заранее благодарю, Руперт фон Хельсинг».

– Что это Мальзельо затеял? – пробормотал Уильям. – Какие такие «приуготовления»? И кто эти Гензель и Гретель?

– Не нравится мне это, – покачала головой Эмили.

– Одно могу сказать, – подытожила Ада, – от Мальзельо добра не жди!

С низенькой походной кровати комнатного егеря доносился храп.

– Жди нас здесь, – заявила Эмили Уильяму. – Следи, когда он проснётся. А мы с Адой сбегаем в Купальню Зевса, выясним, что он там прячет. Это может быть связано с этими самыми «приуготовлениями».

Ада провела Эмили в большой зал, откинула ковёр на стене и указала ей на открывшийся узкий проход.

– Пошли!

Они спустились по каменным ступенькам и двинулись вдоль тёмного коридора с вереницей дверей.

Ада остановилась и открыла ближайшую из них. Заглянув внутрь, девочки убедились, что комната пуста – если не считать старого платяного шкафа с побитыми молью шубами. Ада закрыла дверь комнаты и хмыкнула.

– Мне казалось, Купальня Зевса где-то здесь…

И в этот момент их внимание привлекли неожиданные звуки из-за соседней двери. Кто-то негромко пел – нежно, задумчиво и очень, очень красиво.

Ада и Эмили пошли на звук. Он доносился из-за парных дверей с медными кольцами вместо ручек.

– Вот она, Купальня Зевса! – радостно шепнула Ада.

Эмили взялась за одно кольцо, Ада – за другое, они толкнули двери и вошли внутрь. Пение тут же прекратилось.

Середину комнаты занимал бассейн, заполненный неподвижной зелёной водой. В центре его возвышалась скала, на её вершине громоздилось гнездо из веточек и сучьев. И в этом гнезде сидело страннейшее создание, которое Аде только доводилось встречать.

Голова женщины на туловище крупной птицы – это существо точно не относилось к числу комнатных фазанов.

Женщина-птица подняла глаза. Они оказались цвета грозового моря. Волосы же отливали чернотой самого чёрного лебедя, их мелкие завитки были откинуты назад и схвачены обручами из сияющей бронзы.

Птичье тело покрывали перья цвета тёмной морской травы, а оперение хвоста и крыльев сияло золотом. Как и когти на лапах.

Ада не могла отвести глаз. Воистину, из всех странных, причудливых, древних созданий, позабытых в заброшенном крыле, эта была самой причудливой! И самой прекрасной.

Позади себя Ада услышала стук и щелчок. Это Эмили спустила с плеч свой этюдник и раскрыла походный стул.

– Привет! – сказала Ада как можно отчётливее и дружелюбнее. – Меня зовут Ада. Приятно познакомиться.

Женщина-птица наклонила голову набок, как любопытная чайка, и дружелюбно ощерилась. Ада заметила ряд тонких и острых, как иголки, зубов.

– Я Сирена Шестая, – ответила она мелодичным голосом. – Ведущая солистка летнего оперного театра Итаки… Вообще-то наш «театр» – это просто скала в море, – добавила она со смешком. – Но толпы моряков стекаются отовсюду, чтобы меня послушать.

– А здесь вы что делаете? – спросила Ада.

Эмили тем временем прикрепила к папке лист акварельной бумаги и принялась за работу. Глаза её широко раскрылись от восхищения.

– Великий лорд Гот! – воскликнула Сирена Шестая. – Он самолично меня пригласил. Меня и моих хористок: Орфию, Эвридику и Персефону.

Ада была так заворожена видом женщины-птицы, что поначалу даже не обратила внимания на птичью клетку, свисающую с потолка над её головой. Лишь теперь, после слов Сирены, она заметила, что внутри клетки сидели ещё три женщины-птицы, гораздо меньшего размера, остроносые и большеглазые.

– Рады познакомиться, – пропели они хором, переступая ногами и подпрыгивая на жёрдочке.

– Вот, полюбуйся…

Сирена порылась в гнезде и вытянула слегка помятый пригласительный билет на плотной бумаге с золотым обрезом. Потом повернула его к Аде, чтобы та могла прочесть:

– Чего я не понимаю, – продолжала Сирена, нахохлившись и переступая лапами, – так это того приёма, который лорд Гот нам здесь оказал. Взгляни сюда!

Ада взглянула.

Одна из лап Сирены Шестой была схвачена металлическим кольцом. От него шла цепочка к прочной скобе, привинченной в свою очередь к бортику бассейна.

Гарпии постучали по прутьям своей клетки – и Ада убедилась, что её дверца тоже закрыта на висячий замок.

– Служитель лорда Гота кормит меня копчёным лососем, а моих девочек – мышами. Но… – глаза Сирены сверкнули, она распахнула свои золотые крылья, – мы артистки! Мы не можем так жить!

Звуки её прекрасного голоса отразились от стен.

– Так жить, так жить… – мелодично повторили гарпии из клетки.

Сирена Шестая перевела взгляд на Эмили Брюквидж и её акварель.

– Какая вы красивая! – с чувством воскликнула Эмили, смешивая серо-зелёную краску, соответствующую оперению женщины-птицы.