— Только этого не хватало! — поморщилась Аннабель и, сняв трубку телефона, позвонила своему помощнику. — Стивен, ты уже проявил фотографии?

— Да, мисс Ли.

— Отлично! Не мог бы ты занести их?

— Прямо сейчас?

— Немедленно, Стиви-бой! — прошипела она в микрофон, чтобы придать этому ленивому скунсу дополнительное ускорение.

Дешевые номера для помощников находились тремя этажами ниже ее люкса, но хорошо знавший повадки своего босса Стивен примчался мигом с пачкой еще не досохших карточек.

— Дай-ка посмотреть, — протянула она руку и принялась их быстро-быстро перебирать.

— Вы ищете что-то конкретное? — осмелился спросить помощник.

— Да, — после секундной паузы ответила она. — Скажи, не было ли на снимках лиц мальчиков?

— Каких мальчиков, мисс?

— Ну тех ребят, что были с техниками, у которых мы брали интервью, а потом ушли.

— Один кореец, а другой русский?

— В точку!

— Нет, мисс Аннабель, — немного подумав, отвечал Стивен. — То есть, корейский мальчишка пару раз угодил в объектив, но я подумал, что вашим читателям не очень-то любопытны туземцы. Но вас ведь интересует тот парень, что читал стихи?

— Верно.

— К сожалению, мисс Ли, ничем не смогу вам помочь. Знаете, я сразу не придал этому значения, а теперь вспомнил, что он ни разу не попался мне в кадр.

— Но как это возможно?

— Ума не приложу, как это получилось, но между ним и мной постоянно кто-то находился.

— Понятно.

— Это плохо, мисс Аннабель?

— Еще не знаю, Стиви-бой. Скорее всего, нет. Но в следующий раз постарайся делать свою работу лучше. А теперь можешь идти.

— Хорошо, мисс Ли, — почтительно отозвался помощник, но, выйдя из номера босса, грязно выругался. — Черт бы подрал эту ирландскую потаскуху! Что она о себе возомнила?!

У оставшейся внутри Аннабель никогда не возникало иллюзий по поводу отношения к ней ее помощников, но сейчас журналистке было не до этого. Внимательно посмотрев на себя в зеркало, она снова позвонила на коммутатор и попросила соединить ее с одним знакомым.

— Чем могу служить? — проскрипело в трубке после того, как она назвала кодовое слово.

— Мне нужно кое-что проверить.

— Это срочно?

— Да!

— Вы же знаете, что у нас крайне мало времени?

— Конечно. Но это необходимо сделать.

— Хорошо.

Утро в тот день в Сеуле началось с явным опережением графика. Сначала над еще спящей в последний предрассветный час столицей страны Утренней Свежести протяжно и угрюмо завыл сигнал воздушной тревоги. Потом откуда-то сверху загремели басовитые звуки залпов и разрывов, и сладко спавшие подростки моментально проснулись.

— Что происходит? — взволновано спросил Ким, подскочив к окну. — Японцы начали штурм города?

— Не факт, — отозвался Вахрамеев, едва не разорвав рот от зевка. — Скорее, бой идет в небе. Но запросто враг может и на земле начать наступать.

Воздушная канонада усиливалась с каждой минутой. Приятели распахнули широкое окно. Находясь на одном из верхних этажей гостиницы, которая к тому же и сама располагалась на пригорке, они могли наблюдать широкую панораму города. И вот на их глазах прямо посреди жилой застройки стали появляться огненно-дымные облака разрывов.

— Куда попало бьют, сволочи! — мрачно прокомментировал увиденное Март.

— Японцы всегда так, — угрюмо подтвердил Витька. — Что будем делать?

— Не думаю, что это надолго, — усмехнулся друг, показывая на плывущую по небу громаду фрегата. — Скоро кое-кому не поздоровится.

— Точно. Сейчас наши им покажут! — обрадовался Ким. — Тогда давай собираться.

— Ты, часом, не заболел? — с обеспокоенным видом поинтересовался Вахрамеев.

— Почему ты так решил?

— Ну, раньше ты бы сказал: давай позавтракаем! — засмеялся Март, уворачиваясь от просвистевшей рядом с головой подушки.

Вахрамеев оказался дважды прав. Сначала в том, что завтрак — это святое. И неприкосновенное. За поглощением чая, булок с маслом и творога с фруктами прошло полчаса. Вскоре сигнал воздушной тревоги перестал давить на уши, а из радиоприемника послышалось: «Доброе утро, Сеул!», а следом прозвучала бодрая сводка об успешном отражении «героическим Третьим Флотом коварной атаки врага».

Улицы, словно по команде, наполнились спешащими по делам людьми, и друзья, наняв невероятно модного велорикшу, отправились в путь.

Старый слуга госпожи Пак, как оказалось, одновременно выполнявший обязанности привратника, садовника и дворника, встретил их у ворот, но на сей раз пускать внутрь не стал.

— Не стоит лишний раз волновать госпожу, — объяснил он свое поведение. — Если вы готовы, мы можем ехать.

Европейское кладбище находилось на восточной окраине Сеула и своей ухоженностью больше напоминало парк. Аккуратные дорожки петляли между участками. На одних находились настоящие склепы, на других стояли скульптуры, третьи ограничивались скромными обелисками, но во всех случаях дело обходилось без помпезности, ставшей приметой российских кладбищ в оставленной Мартом реальности. Все было строго и, разве что, немного торжественно.

— Это здесь, молодой господин, — сказал слуга, выбираясь из коляски.

— Подождите нас, — привычно велел все тому же рикше Вахрамеев, последовав за своим провожатым.

Памятник его родителям, окруженный цветущими чайными, источающими нежный аромат розами, оказался из числа дорогих. Постамент и фигурные кресты из белого мрамора, горящие золотом надписи: Андрей Николаевич и Александра Ивановна Колычевы.

При виде их у Марта сжалось сердце, и он, не говоря ни слова, подошел к плите и тихо опустился на колени, положив на холодный камень купленный утром скромный букет. В памяти его замелькал калейдоскоп каких-то смутных образов, но он был слишком взволнован, чтобы разбираться, что это. Картины из прошлой жизни или память мальчика, в теле которого он оказался?

— Спасибо вам, — сказал он сопровождавшему их корейцу, когда к нему вернулась способность говорить.

— Александра Ивановна очень любила цветы. Сама ухаживала за своими домашними питомцами. Иногда звала меня помочь или даже спрашивала совета. Капитан Зимин распорядился, чтобы они цвели здесь круглый год.

— А кто такой этот капитан?

— Друг ваших родителей. Они вместе служили с Андреем Николаевичем. После трагедии восемь лет назад капитан Зимин подал в отставку со службы и приобрел собственный корабль. Его же попечением устроили похороны. И до сих пор Владимир Васильевич заботится о могилах, выплачивая мне небольшое вознаграждение за труды.

— Это очень благородно с его стороны.

— Он и вас искал. Ведь вашего тела, молодой господин, мы так и не нашли. Но все оказалось тщетно. Помнится, у него хранились какие-то документы ваших почтенных родителей.

— В таком случае мне точно надо с ним встретиться.

— Без сомнения, он будет очень рад. Вот его визитка, — протянул ему кусочек картона старик. — Оставлена на тот случай, если объявитесь вы или еще кто-нибудь из родственников.

— Почтенный, вы не подскажите, где мне его отыскать?

— Где корабль, там и его командир. «Буран», как я слышал по новостям, сейчас в Сеуле. А если бы даже и оказался за полмира от Кореи, то Владимир Васильевич немедленно прилетел, потому что в его сердце горит жажда войны с японцами.

— Вы, дедушка, как вижу, тоже детей страны Восходящего солнца не жалуете?

— Знаете ли вы, молодые господа, что значит название района, в котором жили вы, Мартемьян Андреевич вместе со своими родителями?

— Итевон? Как-то в голову не приходило поинтересоваться…

— Тогда послушайте мой рассказ, и вы поймете, что значит для нас новое нападение японцев. Название его произошло от гостиницы, стоявшей здесь еще во времена короля Соджона[54]. Когда началась Имджинская война[55], и японцы вторглись в Сеул, их вояки захватили старинный храм, стоявший на месте современного Итэвона. Там жили буддийские монахини. Чужеземные солдаты некоторое время оставались в храме, и каждый день насиловали этих несчастных женщин. Когда японцы ушли, они сожгли пагоду. Изнасилованные монашки, ставшие бездомными, поселились поблизости. Спустя положенный срок все они родили младенцев. А жители окрестных деревень с тех пор стали писать название этого места на ханджа[56] «итевон», что означает — «сын чужестранца».