В прошлой жизни Мартову не раз приходилось драться, и не всегда кулаками. В случае надобности он мог пустить в ход палку, малую саперную лопатку, штык-нож. И если бы не неделя непрерывных и до предела заряженных видением занятий кумдо в школе «Ум-Ян Квон» у мастера Суахма Досы, кто знает, как бы развивались события.

Впрочем, и сейчас ему на помощь пришел дар. В сознании динамика боя расцвела десятками сияющих линий, образуя причудливо-смертоносный узор. Не успевал враг вскинуть свое оружие, как мозг подсчитывал все возможные траектории и подсказывал, как парировать удар. Так что теперь у подростка появились реальные шансы выстоять против куда более опытного противника.

Очевидно, майор также заметил эти изменения и в какой-то момент сменил тактику. Движения его стали реже, но сильнее, как будто он хотел сначала измотать своего соперника, а затем разрубить на части, как чучело для тамеcигири[71].

И одному Богу известно, чем бы все это кончилось, если бы не третья сила. Все это время хладнокровно командовавший своими людьми Зимин не прекращал наблюдать за столь зрелищным поединком. Заметив, что дело идет к развязке, командир «Бурана» подхватил испорченный взрывом пулемет и, подскочив к японцу сзади, с кхеканьем опустил тяжелую дуру на бритую макушку самурая.

Не будь Сатору в «сфере», приклад непременно размозжил бы ему голову, а так он в последний момент вывернулся, и удар пришелся по плечу. Другому человеку это стоило бы оторванной конечности, но японец сумел отделаться раздробленной ключицей. Пока капитан делал новый богатырский замах, Асано успел, подхватив здоровой рукой выпавший меч и превозмогая дикую боль, отступить на заранее подготовленные позиции. В смысле, удрать. Следом за ним побежали и его солдаты, как будто кто-то вынул у них скрепляющий стержень. Не думая больше ни о чести, ни об императоре, они покатились вниз по склону, оставив на милость победителей своих раненых.

Впрочем, в милосердии их враги замечены не были, и первым делом открыли по убегавшим не слишком точный, но очень плотный огонь.

— Боцман, ко мне! — скомандовал тем временем невозмутимый Зимин. — Доложить о потерях.

— Тут это, кэп, — помявшись, сообщил бледный как смерть Васенька. — Убило Горыныча!

— Что?!

— Японцы его гранатами закидали, когда он за пулемет встал. Посекло всего. Уже и не дышит.

— Господи, упокой души новопреставленных рабов твоих, — перекрестился приватир, после чего вытащил из-за пазухи портсигар и машинально сунул в рот сигарету.

— Убито трое, включая боцмана, — пересчитал тем временем уцелевших вахтенный офицер. — Раненых шестеро, двое тяжелых. Если помощь задержится — не спасем! Два пулемета разбито. Патронов на полчаса боя, гранат нет.

— Прикурить есть?

— Что?

— Я говорю, огоньку не найдется? Зажигалку где-то потерял, чтоб ее…

Сообразивший в чем дело Акинфеев достал из кармана комбинезона коробок и, запалив спичку, подал ее в ладонях командиру.

— Значит так, — судорожно затянувшись, продолжил Зимин. — Японских раненых добить, наших перевязать. Оружие собрать. Проверить подсумки японцев, может, что дельного найдете. Убитых и тяжелораненых вытащите на воздух.

— Есть!

— Катаев, где?

— Здесь я, — немного растерянно отозвался радист.

— Головка от патефона! Слушать эфир, по получении радиограмм доложить.

— Так разбило же рацию…

— И в боте тоже?

— Не знаю…

— Так проверь, олух царя небесного!

Троих погибших членов экипажа «Бурана» вытащили на открытую площадку и уложили на уцелевшие плащ-палатки. У первого оказалась простреляна голова, второй получил множественные ранения грудной клетки, но третий — Горыня — не имел видимых повреждений, если не считать нескольких кровоподтеков и ссадин, полученных ранее.

— Иди-ка сюда, малек, — подозвал Вахрамеева Зимин.

— Слушаюсь, — устало отозвался подбежавший к нему Март.

— Посмотри через «сферу», что видишь?

— Но я…

— Не придуривайся, не люблю. У тебя в бою аура светилась, как елка на новогоднем балу. Что видишь?

— Даже не знаю, дыхание вроде остановилось.

— Не туда смотришь, молодой. Видишь, кровопотери нет, повреждений жизненно важных органов тоже не видно. Разве что сердце не бьется…

— Вы думаете…

— Не знаю. Нас, конечно, в корпусе учили целительству, но больше по верхам. Так, первую помощь оказать, кровь до прихода медиков унять и прочее… Но кое-что и я умею. Уж коли душа нашего Горыныча так цепляется за грешное тело, то почему бы ей не помочь?

— Что нужно делать?

— Почти ничего. Я попытаюсь сердце запустить, а ты вливай в меня силу, сколько можешь.

— Думаете, поможет?

— Хуже уже точно не будет, так что кончай балаболить и приступай!

— Но я не умею!

— А вот это зря. Ладно. Слушай сюда. Все просто. Держи меня за плечо рукой и представь, будто хочешь согреть: влить тепло своего тела. Давай, должно получиться!

Контакт удалось установить удивительно легко. Стоило Марту дотронуться до командира и скользнуть в «сферу», он увидел, как стремительно темнеет от накапливаемой силы его аура, а потом словно молния сверкнула, на долю мгновения заполнив пространство своим чистым сиянием.

— Давай еще раз! — скрипнул зубами побледневший Зимин. И переставший опасаться стажер влил от всей души, щедро делясь нерастраченной молодой энергией со старшим товарищем. На этот раз сверкнуло так, что в воздухе запахло озоном, а у самого Вахрамеева встали дыбом волосы.

— Есть! — обессиленно выдохнул командир и дрожащей рукой вытер пот со лба. — Получилось! Дышит! Метод, конечно, топорный, но главное — результат. Теперь свистни фельдшера, пусть укроет нашего боцмана и раны обработает. А то мало ли. Обидно будет…

— Ничего себе, — только и смог выдавить из себя Март, увидев, как оживает еще несколько секунд назад определенно мертвый человек, и как по жилам его заструилась кровь.

— Только сам такое не делай, — счел своим долгом предупредить капитан.

— Почему?

— У тебя сил, как у дурака махорки. Выжжешь мозги человеку и не заметишь. Тут аккуратнее надо. Точечно. Ну, где там фельдшера черти носят?

— Здесь я, — пробурчал в ответ приватир, на подсумке которого был прилеплен красный крест, и добавил назидательно, — помогать нужно тем, кого можно спасти!

— Поговори мне, — беззлобно ругнулся Зимин. — Лучше Горыню осмотри.

— Ты глянь, живой, — искренне удивился эскулап, оказывая помощь воскресшему из мертвых боцману.

— А вот тебя я в случае чего лечить точно не стану, — хмыкнул командир, вытаскивая из мятой пачки последнюю сигарету. — Огоньку дай!

— Никотин — яд, — безапелляционно ответил ему медик, но, похлопав по карманам, извлек-таки зажигалку и чиркнул кресалом.

— Ты же и сам куришь, — заметил, прикуривая, Зимин.

— А что делать? С вами служить — никаких нервов не хватит!

— Это точно, — удовлетворенно кивнул командир и жестом подозвал к себе стажера.

— А ты, брат, силен! — сообщил он Марту, довольно прищурив глаза. — Давненько я через себя столько силы не пропускал!

— Но мы ведь справились?

— Справились, малек. Вообще, обычно так не делают, но мне Горыныча никак нельзя отпускать. Где я еще такого боцмана отыщу?

— В любом портовом кабаке, — вполголоса хмыкнул фельдшер, но обессилевший начальник, к счастью, его не расслышал.

— Главное, что человека спасли, — пожал плечами Вахрамеев, на душе которого неожиданно стало тепло и спокойно.

Сейчас он просто радовался тому, что жив, что смерть снова прошла мимо, пусть и разминулись они с ней на миг. Да и новый опыт: что лечения, что энергоконтакта, — был очень ценен и интересен. А еще он словно заглянул в саму душу капитана и не увидел там ни гнили, ни черноты. И теперь он смотрел на Зимина, как на давно знакомого и даже родного ему человека. Вот почти так же, как на Витьку, который геройски показал себя в бою. А главное — выжил.