Это не предвещало ничего хорошего.

Усевшись на кончик стула по другую сторону широкого стола, Марат покорно ждал, что скажет отец. На душе у него было тревожно.

«Хорош орел, — подумал с горечью, досадуя сам на себя. — Цыпленок!»

С большим трудом он держал себя в руках.

Дальнейшее происходило как в плохом сне.

— Как чувствует себя мать? — спросил отец после небольшой паузы.

— Нормально. — Марат, дожидавшийся этого вопроса, старался сохранять спокойствие. — Работает. И по хозяйству тоже… Забот много.

Он вдруг представил, как мать, возвратившись с работы в тот день, не дождалась сыра. Как она сама сходила в сарай и принесла охапку дров. А печку, наверное, топить не стала, потому что ей было не до того: мысли о пропавшем сыне не давали покоя.

— Ты ее одну оставил?

— Одну. — Марат уставился на окно, перекрещенное белыми бумажными полосами. — Соседи там, хозяева.

— И ничего ей не сказал?

Марата больно кольнул этот вопрос. Будто он совершил что-то ненормальное, противоестественное.

— Так… она бы не отпустила. Я ей записку оставил.

— Наверное, считаешь, что поступил правильно? — Голос отца звучал все суровее, отчужденнее.

— Конечно, — без тени сомнения подтвердил Марат. Он уже переборол себя.

Тут ему показалось, что отец скрипнул зубами.

— А что дальше собираешься делать?

Неужели ему непонятно?

— Как что? — Марат удивленно вскинул голову. — Воевать. Я хочу сражаться против фашистов, защищать Родину. Вместе с тобой… со всеми…

Подспудно в нем поднималась обида.

— Воевать?.. — Отец чуть заметно скривил губы. — И как ты это себе представляешь?

Марат считал, что воевать может каждый. Стоит захотеть — и воюй себе.

— Очень просто, — убежденно ответил он. — Запишусь добровольцем в моряки… юнгой… И… буду воевать.

— Действительно просто, — усмехнулся отец. — Совсем просто это у тебя получается, сынок. А точнее, упрощенно. Захотел… записался… Прямо Юлий Цезарь: пришел, увидел, победил.

В речи отца звучала ирония.

О Юлии Цезаре Марат слышал. Так же как об Александре Македонском, о Суворове. А больше всех ему нравился Василий Иванович Чапаев, герой гражданской войны. И матрос Железняк, про которого песня сложена.

Но реплика отца чем-то смутила его. Ведь Марат не собирался командовать. Он хотел идти в бой рядовым. А на каждом корабле для рядовых работы хватает. Если же потребуется, и на суше он сможет. Ничего хитрого: взял винтовку, крикнул «ура!» и — вперед. Стреляй в противника без передышки. Стрелять ему приходилось. Правда, не из настоящей боевой винтовки, а из пневматического ружья. И в тире. Но на поле боя он сможет.

— Но ведь воюют мальчишки, — убежденно стал защищаться Марат. — Воюют, я знаю.

— Воюют, — согласился отец, — да не все.

Он встал из-за стола, прошелся по кабинету вдоль стены, на которой висел портрет Ленина, и вернулся на место.

— Словом, слушай, что я тебе скажу. По-мужски, начистоту.

При этих словах Марата передернуло. Ему было знакомо это «начистоту». Был у них с отцом однажды такой «мужской разговор». Тогда Марат пятый класс заканчивал. Завершался учебный год, а он с мальчишками повадился на Неву бегать, на речных трамвайчиках кататься. Двоек нахватал, мог на второй год остаться. На всю жизнь ему тот разговор запомнился.

— Слушаю, папа, — покорно согласился Марат.

Ему казалось, что отец в конце концов все же правильно оценит благородный порыв своего сына и поддержит его.

Но отец потребовал:

— Ты сегодня же поедешь обратно в Башкирию.

Это было так неожиданно, что у Марата невольно вырвалось:

— Зачем?

— Продолжишь учебу, будешь помогать матери. Пойми, она одна там.

«Пойми?» А его нужно понять? Отец должен понимать сына?

— Никуда я не поеду. — Марат упрямо набычился. — Я останусь в Ленинграде.

— Что ты будешь здесь делать?

— Поступлю на корабль, буду сражаться с фашистами.

Неужели не ясно? Балтфлот — его мечта. Он твердо решил стать моряком. Не для того он две недели добирался из Башкирии в Ленинград, чтобы ни с чем вернуться обратно.

— Нет, ты уедешь, и немедленно, — настаивал отец. — Иначе…

С каждым словом гнев его усиливался.

Что иначе? Силой его не заставят, а сам Марат никуда теперь из Ленинграда не уедет. Его уже много раз пытались задержать. Не вышло.

Не выйдет и сейчас.

— Я никуда не поеду, — повторил Марат. — Не буду я отсиживаться в тылу. Я надеялся… думал, ты поможешь мне… А ты…

Он дерзко, с гневным вызовом посмотрел на отца и встал из-за стола.

— Помочь? В чем? — Отец тоже встал, подошел вплотную к сыну. — Попасть на Балтфлот? Да как это можно? Ты погляди на себя. Какой из тебя моряк? Недоучка, несмышленыш… «Хочу воевать, не хочу отсиживаться». Нахватался громких слов. А что ты можешь? Бить врага не просто. Нужны знания, умение обращаться с техникой. А тебе корабельную швабру доверить нельзя.

Слова отца больно ранили Марата.

— Ладно, — не выдержал он, — ты хочешь, чтобы я ушел? Я уйду… я сам…

Марат резко повернулся и побежал к выходу.

Он знал, испытал уже: без отцовской поддержки ему будет тяжело, очень тяжело.

Ну и пусть! Все равно он добьется, самостоятельно добьется того, к чему стремится.

Тяжелая упрямая дверь не поддавалась. И Марат в бессилии прислонился к ней. Сжавшись в комок, втянув голову в плечи, он еле сдерживался, чтобы не заплакать.

Отец с тревогой смотрел на сына. Приступ гнева проходил, и он старался уяснить случившееся. Конечно, оба они погорячились. А надо спокойно разобраться во всем. По существу, что Марат сделал плохого? Ничего. Наоборот, стремления его естественны. Как же теперь поступить? Оставаться непреклонным и продолжать настаивать на своем? А если Марат действительно уйдет?

Эта мысль обожгла сознание. Потерять сына? Нет, только не это! А может, все-таки помочь ему?

Отца словно что-то подтолкнуло. Он сделал шаг, потом второй и вдруг бросился к сыну.

— Постой, Марат! — выкрикнул он с отчаянием и, оторвав его от двери, уже спокойнее и тише добавил: — Не торопись, давай обсудим все еще раз.

Сын обернулся, увидел озабоченное лицо отца. Что-то в нем переменилось.

— Чего? — всхлипнул Марат.

Он вдруг с новой силой почувствовал, насколько близок и дорог ему этот человек, его отец.

— Погоди, не горячись. — Голос отца звучал мягко. — Ну ладно, пусть будет по-твоему. Воевать так воевать…

Он сделал паузу, уводя Марата от дверей в глубь кабинета.

— А скажи: какая специальность тебя больше всего привлекает?

— Морская, — выпалил Марат.

— Это понятно, — согласился отец. — Но у моряков бывают разные специальности. Рулевой, сигнальщик, комендор, радист, электрик, моторист — тьма-тьмущая специальностей. Надо выбрать одну. И овладеть ею в совершенстве. На «отлично».

Марат задумался.

Действительно, как это он не сообразил? Без специальности ведь ничего не получится.

— А можно выбирать… эту самую… специальность? — неуверенно спросил он.

— Не можно, а нужно, — подтвердил отец.

— А изучать… прямо на корабле? — допытывался Марат.

Он с надеждой смотрел на отца.

— Нет, сын, на корабле изучать поздно. На корабле воевать надо. И набираться опыта. А получают специальность в учебном отряде; есть такое заведение на флоте.

— Все-все?

— Все матросы без исключения.

— Значит… — Марат не решался закончить фразу. — Сначала в учебный отряд?

Вообще-то, об учебном отряде он слышал и раньше, но ему казалось, что в военное время, когда враг у ворот города, все происходит гораздо проще.

— Выходит, так, — облегченно вздохнул отец. — Кстати, в нынешнем году там организовано специальное подразделение для таких неистовых, как ты. Называется «рота юнг». Там мальчишки готовятся стать моряками. И форма у них морская, только ленточки на бескозырках завязываются бантиком. Но это временно, пока учатся. Хочешь туда?