Шум сдвигаемых скамеек, ругательства, звон шпаг, убираемых в ножны, и тяжелый топот сапог раздались тотчас же, как только по залу громогласно разнеслось: «Злая Фея!»

Два голоса, тенор и баритон, разом воскликнули:

— Мы здесь!

Обладатели же голосов пока оставались невидимы. Но вот распахнулась дверь, пропустив в подвал малую толику света и много табачного дыма, и с грохотом захлопнулась. Перед владелицей «Сосущего теленка» в почтительной позе стояли два здоровенных молодца.

Это были доверенные люди госпожи Миртиль, ее осведомители и наемные убийцы. Тот, кто помоложе, был значительно выше и крупнее своего напарника. Его звали Жоэль де Жюган, в Париж он приехал из Бретани и уверял, что принадлежит к старинному дворянскому роду. Природа наградила его столь мощным телосложением, что в свои семнадцать лет он выглядел на все тридцать.

Его приятелю Эстафе, прозванному из-за узкого пурпурного шрама, идущего через все лицо, Меченым, было двадцать лет. Худой, даже тощий, он не уступал в силе своему могучему товарищу.

Как обычно, оба неуклюже, словно медведи, переминались с ноги на ногу и, положив руку на эфес своих длинных шпаг, ожидали, когда хозяйка удостоит их своим вниманием. Сегодня она сделала это незамедлительно.

Госпожа Миртиль подробно описала Оливье и Ар-мель, а затем повелительным жестом указала на дверь.

— Взять их обоих и доставить сюда! — приказала она. — Живей, идите!

Наемники почтительно поклонились.

— Нет, постойте, — остановила их Злая Фея, — он наверняка заподозрит. Твой вид, Жоэль, может испугать девчонку. Тогда отец откажется пойти с вами… Еще светло, поэтому нельзя привести его силой. Эстафе пойдет один. — И, приблизившись к негодяю вплотную, она взяла его за плечи и зашептала на ухо: — Ты должен сделать вот что…

Спустя пять минут после того, как Злая Фея в подвале кабака отдала бандиту некое тайное распоряжение, Оливье де Сов, за которым уже внимательно следил недобрый глаз наемника, вернулся на мост и, остановившись посередине, оперся на парапет и погрузился в свои невеселые мысли. Армель устроилась подле него. Неожиданно рядом словно из-под земли вырос длинный худой парень. Лицо его озаряла приветливая улыбка, шляпу он держал в руках. Похоже, он был знаком с правилами хорошего тона. На боку у молодого человека болталась шпага, платье же его, хотя и не новое, было чисто и не висело лохмотьями, как у большинства околачивающейся вокруг публики. Поэтому несмотря на шрам, тонкой алой линией пересекавший его лицо, он отнюдь не вызывал недоверия, а, напротив, побуждал вспомнить о честных бравых вояках, ловко владеющих шпагой. Так что когда Эстафе обратился к Оливье, тот был готов внимательно его выслушать.

— Сударь, — начал посланец госпожи Миртиль, стараясь сохранить непривычное для него доброжелательное выражение лица, — я конюший одной знатной дамы. Она приметила вас и желает вам добра. Если вы согласитесь поступить к ней на службу, она готова быть щедрой и великодушной…

Неясная надежда пробудилась в душе Оливье. «Это, конечно, та молодая красивая дама, которая сегодня утром предложила кошелек моему ребенку…» — подумал он. Вкрадчиво и мягко Эстафе продолжал:

— Так вы готовы быть полезным этой даме?

— Я именно для этого здесь и нахожусь, — искренне ответил отец Армель.

Прислужник Злой Феи поклонился с неподражаемым изяществом. Он даже улыбнулся девочке.

— В таком случае, — заключил он, — потрудитесь следовать за мной. Та, что послала меня к вам, благородна, прекрасна и из знатного семейства. Она знает, что не следует принимать решение на голодный желудок… Или пустой желудок… так говорят… В общем, сначала я приглашаю вас пообедать.

— А моя маленькая дочь? — спросил Оливье, все еще не веря своим ушам.

— Если это нежное дитя — ваша дочь, — ответил проходимец, пытаясь приноровиться к возвышенному стилю речи, — то и она, несомненно, не будет забыта моей достойной хозяйкой.

После этих незамысловатых слов, произнесенных Эстафе со смешными ужимками, луч надежды еще ярче засиял в глубоком сумраке, окутывавшем душу Оливье.

Обратив свой ясный и пылкий взор к небу, он словно желал отыскать в его лазури Господа, дабы возблагодарить Его. Рыдания застыли у него в горле.

— Моя дочь сможет поесть! — почти благоговейно прошептал он. — Она будет сыта!

Он уже забыл о себе, о том, что его желудок давно корчится в жестоких когтях голода, от которого кружится голова и слабеют колени. Он не думал о той цене, которую придется заплатить за счастье видеть свою белокурую малышку наконец-то насытившейся и спящей в настоящей кровати, с простынями и одеялом.

Нежные и сильные руки надежды уже подхватили его и понесли вдаль: почему он должен подозревать благородную молодую даму в злом умысле? Ведь она так красива и так добра! Ибо он по-прежнему считал, что имеет дело с нарядной незнакомкой с Нового моста.

Взяв дочурку за руку, он ловко пробирался сквозь толпу вслед за своим провожатым. Как и отец, Армель считала, что их ведут к очаровательной особе, повстречавшейся им сегодня утром. Поднявшись по набережной де Ла Ферай, они свернули налево, на улицу Балю.

— Мы идем в кабачок «Сосущий теленок», — любезно сообщил посланник госпожи Миртиль.

Оливье недоуменно взглянул на него.

— А разве ваша хозяйка ждет меня там?

— Нет, — воскликнул Эстафе, — тысячу раз нет! Столь знатная и благородная дама не может появляться в подобных местах… Но я же сказал вам, что прежде чем побеседовать с вами, она хочет угостить вас обедом… А где лучше всего можно быстренько заморить червячка, если не в ближайшем кабачке, а? Правильно я говорю?

Армель даже подпрыгнула от удовольствия, ее карие глаза весело заблестели. Еще немного — и она вместе со своим любимым папочкой удобно устроится перед доброй кастрюлькой горячей похлебки! Она уже заранее облизывалась. Суп! Девочка уже давно грезила об этой волшебной, поистине королевской еде! Ведь уже долгие недели она не знала иного питья, кроме воды из фонтанов, иной еды, кроме черствого хлеба и обрезков мяса, выбрасываемых из трактиров.

— Если бы еще здесь вдруг появился Маленький Парижанин, — мечтала она, — то я была бы совершенно счастлива! Это было бы что-то вроде вкусного-превкусного десерта. И сегодняшний день стал бы моим самым счастливым днем!

Словно во сне, отец и дочь перешагнули порог вертепа Злой Феи… Его темные закопченные стены и густой полумрак показались им поистине версальскими покоями. Они не замечали ни прокуренного зала с черными от сажи покосившимися балками перекрытий, ни длинных засаленных столов, за которыми теснились пьяные посетители, ни многочисленных кувшинов с вином и сикерой — напитком, столь любимым древними галлами[24].

Как завороженные, они ни на что не обращали внимания: голод, этот жестокий господин, запретил им думать о чем-либо ином, кроме еды.

Если бы они не были так страшно голодны, если бы жуткая усталость своим тяжким грузом не навалилась на их чувства и разум, они, без сомнения, едва переступив порог сего злачного заведения, тут же ринулись бы обратно, не в состоянии вдыхать душный, словно насыщенный ядовитыми парами воздух и слушать какофонию ужасных звуков, издаваемых полупьяными посетителями: разочарованные возгласы неудачливых игроков, восторженные вопли тех, кому удалось сорвать куш, крики и ругань спорщиков, пьяную похвальбу завсегдатаев…

Резко пахло табаком, кислым пивом, человеческим потом и сыромятной кожей, что делало царившую вокруг атмосферу еще более отвратительной. Однако среди всех этих неприятных запахов ноздри наших героев улавливали лишь сладостный запах жареной дичи.

Страшная слабость охватила обоих, отца и дочь. Ноги у них подкашивались, и, если бы Эстафе, этот вечный зубоскал, молчаливый лишь до поры до времени, не указал им в глубине помещения стол и две скамейки, они, быть может, упали бы прямо у порога, так подействовал на них давно забытый аромат жаркого.