Гендрик вздохнул с облегчением. Разумеется, он долго еще пыхтел и отдувался на своем карнизе, но от сердца у него отлегло. Он видел, что носорогу сюда не добраться; все, что тому удалось бы сделать, даже привстав на задние лапы, — это положить свое уродливое рыло на край площадки. Так носорог и поступил, и вот уже он, яростно храпя, вытягивает свою широкую морду, стараясь достать до ног охотника своими длинными и цепкими губами.

Но Гендрик живо положил этому конец. Он был разгневан не меньше самого носорога, и гнев его был справедлив. Чувствуя себя в безопасности, он отважился шагнуть вперед и изо всей силы ударить несколько раз каблуком своего тяжелого сапога по толстым губам носорога.

Носорог завертелся на месте, завыл от бешенства и боли; но как ни был он буен и своеволен, он не решался больше лезть на площадку и только метался в гневе взад и вперед у скалы с явным намерением держать охотника в осаде.

Гендрику теперь представился случай как следует разглядеть это любопытное животное. К своему удивлению, он обнаружил, что это вид носорога, о котором он знал только понаслышке.

Со слов Ганса ему было известно, что в землях Южной Африки от тропика Козерога до мыса Доброй Надежды водятся четыре вида носорога: два белого, а два черного цвета. Белые носороги называются «кобаоба» и «мучочо», а черные

— «бореле» и «кейтлоа». Оба белых вида крупнее черных, но более смирного нрава; кормятся они преимущественно травой, а черные носороги щиплют молодые древесные побеги и листву кустарников. Кобаоба и мучочо единороги; вернее, их передний рог сильнее развит. У мучочо он достигает иногда трех футов, а у кобаоба — и того больше; задний же рог обоих — всего лишь шишечка или костяной отросток. Черные носороги отличаются от белых не только окраской и размерами, но и образом жизни.

Носорог, осаждавший Гендрика, был черным, но это был не бореле — с тем Гендрику уже довелось столкнуться во время охоты на гну. Следовательно, это мог быть только кейтлоа. Что это не бореле, Гендрик сразу определил по рогам: у бореле развит только передний рог, хотя он у него и короче, чем у белых носорогов, а задний, так же как и у белых, похож на шишечку — у одних он побольше, у других поменьше. Между тем на морде носорога, красовавшегося перед Гендриком, торчали два почти одинаковых толстых, могучих рога дюймов по пятнадцати длиной. Да и шея у него была длиннее, чем у бореле, губы более вытянуты и подвижны. Противник Гендрика был кейтлоа. Хотя этот вид менее изучен, чем мучочо и бореле, — область его распространения лежит дальше к северу, — Гендрик все же кое-что знал о нем по рассказам Ганса и бывалых охотников. Знал, например, что кейтлоа слывет грозою туземцев; это самый свирепый и опасный из носорогов. В областях, где он водится, жители боятся его чуть ли не больше льва или дикого буйвола.

Гендрик не удивился поэтому, что свирепый носорог напал на него без всякой причины. Он только порадовался своей счастливой звезде, приведшей его к этому каменному карнизу. Теперь он мог невозмутимо разглядывать грозные рога, от которых пять минут назад ему не поздоровилось бы. Он даже готов был посмеяться над нелепостью своего положения.

«Вот бы Ганса сюда! — думал он. — Бесподобный случай для натуралиста изучить внешность и повадки этого нескладного зверюги».

И, как бы угадав его мысли, кейтлоа в ту же минуту показал себя во всей своей красе.

Прямо против них рос большой, раскидистый куст со множеством стволов, ответвлявшихся от одного корня; с этим-то кустом носорог вступил в единоборство, наскакивая на него то с одной, то с другой стороны, обламывая его ветви своими рогами и топча их затем грузными ногами. По его разъяренному виду, по всем его движениям можно было подумать, что он вправду сражается с лютым врагом! Схватка с кустом продолжалась свыше получаса, до тех пор, пока носорог не переломал и не растоптал в крошево все стволы и ветки.

Это уморительное зрелище привело Гендрику на память Дон-Кихота с его ветряными мельницами и рассмешило его, правда ненадолго: скоро Гендрик понял, что ярость кейтлоа столь же живуча, сколь сильна. Взгляды, которые животное время от времени метало на охотника, говорили тому, что враг неумолим.

Расправившись с кустом, зверь вернулся к скале и замер здесь, подняв голову и устремив на охотника свои крохотные глазки, горевшие злобой; казалось, он понимал, что Гендрик — его пленник, и твердо решил стеречь свою добычу. Все его поведение говорило об этом, и у Гендрика снова стало неспокойно на душе.

Прошел час, потом второй, а кейтлоа стоял на том же месте и по-прежнему сторожил Гендрика. Теперь на душе у юноши стало не только неспокойно, но прямо-таки скверно.

Еще в начале охоты за антилопами ему хотелось пить, а теперь он просто изнывал от жажды: за стакан воды он отдал бы все на свете.

Он стоял на голом раскаленном камне, под жгучими лучами полуденного солнца, страдая от жары не меньше, чем от жажды.

Неопределенность положения тоже его мучила: как долго будет сторожить его этот неумолимый часовой? Пока кейтлоа не уйдет, спастись нет никакой возможности. Сойти вниз — значит поплатиться жизнью; ему бы и раньше несдобровать, не заметь он вовремя этой спасительной площадки.

Да, покамест чудовище сторожит его, не приходится думать о том, чтобы оставить раскаленную поверхность выступа.

Догадаются ли Ганс и другие товарищи, что он попал в беду, и пойдут ли по его следам? Возможно, да только не раньше завтрашнего утра. До наступления ночи им это и в голову не придет. Нередко тому или другому из молодых охотников случалось пропадать до позднего вечера. А разве сможет он долго выносить эту мучительную жажду? Как дотерпеть до их прихода?

А если ночью пойдет дождь и начисто размоет его следы? Друзьям не удастся найти его. Что с ним тогда станется?

Мысли одна другой чернее сменялись в голове Гендрика, пока он, стоя на площадке, с нетерпением и злобой поглядывал на своего тюремщика.

Но кейтлоа тревога его пленника ничуть не трогала; он по-прежнему оставался под скалой и все расхаживал взад и вперед, изредка останавливаясь и устремляя на Гендрика свои крохотные темные глазки, поблескивавшие ненасытной жаждой мщения.