Без единого слова Дука прошел на кухню. Лоренца разглаживала розовый передничек с белой окантовкой, а рядом, на стуле, стояла большая картонная коробка, полная выглаженных и разложенных по порядку вещичек. На другом конце стола лежал ворох еще не глаженной одежды – весь гардероб маленькой Сары от рождения до двух лет двух месяцев и двух недель.

– А, Дука, привет, – сказала Лоренца.

Он обнял ее за плечи, закурил, потом присел к столу, вдыхая горячие пары утюга и теплый запах стирального порошка, исходящий от всех этих крошечных одежек.

– Лоренца гладит, а я штопаю, – объяснила Ливия, разглядывая на свет малюсенькую дырочку на малюсенькой рубашонке.

– Дука, дай мне сигарету, – попросила Лоренца, сложив в коробку тщательно отутюженный розовый передничек.

Он прикурил вторую сигарету и дал ей, стараясь не смотреть на ее лицо, потому что уже наизусть выучил все те горестные знаки, которые оставила на нем смерть девочки.

– И мне, – сказала Ливия.

Лоренца вытащила из вороха белья оранжево-желтый летний комбинезончик с большим коричневым Микки-Маусом на грудке.

Некоторое время Дука молча глядел на женщин, потом сказал:

– Мы с Ливией немного прокатимся. Ничего не надо купить?

– Надо. – Лоренца, не поднимая головы, осторожно касалась утюгом Микки-Мауса, которого так любила – все время гладила и разговаривала с ним – маленькая Сара. – Горчицы.

– Порошок или пасту? – спросил Дука.

– Пасту, – ответила Лоренца.

– Я знаю одно место, где продают отличную горчицу, – сказала Ливия.

Сестра почти ничего не ела, и Ливия, не отходившая от нее ни на шаг, понимала, что значит эта просьба: врожденное жизнелюбие Лоренцы не позволит ей уморить себя голодом, поэтому, несмотря на разверзшуюся в душе бездну горя, она изо всех сил старается пробудить в себе аппетит своими любимыми кушаньями.

– Мы купим и сразу тебе завезем, – пообещал Дука.

Он встал, затушил под краном окурок, бросил его в ведерко для мусора. И тут же почти машинально закурил другую сигарету.

Лоренца уложила комбинезончик в коробку.

– Да не спешите, сначала прокатитесь, а уж на обратном пути... – Она подняла на него глаза и улыбнулась, затем потянулась к вороху за новой вещью.

Они вышли из подъезда, и Ливия села за руль черного автомобиля.

– На Витрувио есть хорошая колбасная, – сказала она.

Он кивнул. В колбасной они купили двести граммов горчицы, а еще плетенку запеченных под бешамелью и сыром макарон, горячих, только что из духовки.

– Как думаешь, будет она есть?

– С горчицей – да.

Они вернулись на площадь Леонардо да Винчи; Дука остался в машине, а Ливия буквально полетела вверх по лестнице к Лоренце: ведь что бы ни случилось, а жить надо. Она вернулась почти тотчас же, села за руль и спросила:

– Куда поедем?

– Вот, возьми это, – сказал он.

– Зачем? Я никогда не носила оружия, – возразила Ливия.

– Тогда вылезай, я тебя с собой не возьму.

– Но это шантаж!

– Вот именно, шантаж. Или бери пистолет, или вылезай из машины.

– Я никогда не носила оружия, – повторила Ливия. – Чего ради я теперь его возьму?

– Ради того, что я тебе велю. Иначе проваливай.

Ливия поглядела на него если не с ненавистью, то уж во всяком случае с горькой обидой.

– Я подчиняюсь насилию, но позволь узнать, с какой стати ты обращаешься со мной, будто я твоя рабыня?

– Философские дискуссии оставим на потом. Бери пистолет. Не бойся, он не заряжен.

– С чего ты взял, что я боюсь?

Утреннее солнце безжалостно высвечивало ее шрамы. И тем не менее она оставалась прежней занудой со своей вечной манерой все уточнять и расставлять по полочкам.

– Ты права, я неточно выразился. О боязни речи нет. Просто сейчас тебе не надо быть начеку, потому что пистолет не заряжен. А я как раз хочу научить тебя, как он заряжается. – Дука вытащил из кармана обойму с патронами. – Все очень просто, тянешь вот за этот крючок... Да, за этот самый.

Она потянула.

– Вынимаешь вот это, – объяснил Дука, – магазин пустой. Вставляешь туда вот это – он полный. Посмотри, вот так, так и так.

Ливия очень внимательно смотрела.

– Теперь попробуй.

– Хорошо, – сухо откликнулась она.

Она вытащила обойму, задвинула магазин, потом опять выдвинула, вынула пустую обойму, вставила полную.

– Так?

– Отлично, только следи за предохранителем, – предупредил Дука. – Вот он, видишь? Отводишь до упора вот эту нарезную перекладину, так, чтобы она закрыла вот эту насечку. Если она открыта, эта штука может выстрелить сама, стоит только поглядеть на спусковой крючок.

Она поставила пистолет на предохранитель.

– Так?

– Да. Так. Теперь можно ехать.

– Куда?

– Сначала спрячь пистолет в сумку, – напомнил Дука. – И обещай мне одну вещь: ты будешь все время носить его с собой и, как только почувствуешь опасность, пустишь в ход без колебаний.

Она взглянула на него так, как смотрит учительница на ученика, выкинувшего какое-нибудь коленце.

– К чему все эти разговоры?

– К тому, что помощники должны быть во всеоружии. А пацифисток мне не надо, я без них справлюсь.

Может, дай он ей пистолет в тот раз, когда ее порезали, она сумела бы защититься, спастись. Больше он не позволит, чтобы случилось что-нибудь подобное.

Ливия Гусаро послушно, хотя и без удовольствия, положила в сумочку «беретту» с обоймами и повторила вопрос:

– Куда?

– Улица Генерала Фары, против Центрального вокзала, а там я покажу.

Ливия мягко тронула машину с места: водит она превосходно.

– А к кому мы едем?

– К отцу. – Объяснять подробнее он не счел нужным.

У преступников тоже бывают родители, хотя Дуку это раздражало. В отвлеченном гипотетическом смысле, если дети – преступники, отчасти в этом виноваты родители. Порой вина их не очень велика, потому что человека преступником делает не только наследственность, но и окружение. Несомненно одно: нет таких случаев, чтобы отец, или мать, или оба вместе не несли совсем никакой ответственности за то, каким вырос их отпрыск.

– Чей отец-то? – полюбопытствовала Ливия, ведя машину.

– Одного из тех одиннадцати парней, которых я допрашивал несколько дней назад, – объяснил Дука.

Он вспомнил, что в деле отец Федерико Делль'Анджелетто проходил под общей характеристикой «честный человек». Дука не доверял общим характеристикам. На основе каких таких сведений Антонио Делль'Анджелетто, а также мать упомянутого ученика получили этот титул? Определение – «честный» весьма обязывает, и Дука подумал, что вот так с ходу разбрасываться им не стоит. – Теперь по Гальвани, второй поворот налево.

От разговоров с родителями он ничего не ждал – напрасные труды, но данные одного из учеников наводили на размышления. Про Федерико Делль'Анджелетто было написано, что он склонен к алкоголизму, – не слишком лестная характеристика для восемнадцатилетнего парня. В этом возрасте можно стать алкоголиком, только имея соответствующую наследственность, однако родители Федерико характеризуются как «честные»; алкоголики, правда, тоже бывают честнейшими людьми, но такой педант, как его шеф Карруа, ни за что не поставит против этой фамилии: «честный человек», он напишет: «отец алкоголик». Примерно таков был ход мыслей Дуки.

– Остановись вот здесь, у фруктового лотка. Пойдешь со мной.

Они вошли в пахнущий плесенью подъезд – дома здесь все больше были старые, жить им осталось недолго, потому ни в один план реконструкции они не входили – пускай сами рушатся; это был бедняцкий, но настоящий, неподдельный Милан; здесь даже были две древние забегаловки, которые никто и не подумал преобразовывать в бары, разве что заменили скатерки на облицованных пластиком столах, но пьяницы до сих пор, как встарь, засыпают за ними, и, как встарь, сюда заглядывают потрепанные проститутки, отогреться стаканчиком вина после долгих променажей по близлежащим улицам Фабио Фильци и Виттора Пизани, по сю пору, в точности как в эпоху «скапильятуры», продает здесь цветы милая усталая хромоножка; а вереницы машин, припаркованных по всей длине улицы, не нарушают очарования старины: это они здесь чужие.