Вечнов никак не мог примириться со случившимся. Если бы он, и правда, был наркоторговец, действительно убил человека или ограбил банк – он бы так не страдал, потому что происходящее было бы закономерным и естественным. Человеческое стремление к справедливости совершенно неизбывно. Причем каждый человек видит справедливость по-своему, и поэтому все мы носимся по земле, как ужаленные идиоты, в поисках справедливости. Нам не нужны ни деньги, ни покой, ни духовные наслаждения. Нам нужна справедливость, которая чаще всего заключается не в желании, чтобы нам было хорошо, а в желании, чтобы другому было плохо!

Вечнов считал себя невинно осужденным, он чувствовал себя обманутым, обведенным вокруг пальца, и это больше всего коробило его самолюбие.

«Э, а я и не подозревал, что в действительности значит фраза «Невинно осужденный». Недаром таких производят в ранг святых! Но в тридцать седьмом году таких были толпы, а в толпе легко. Все свои. Вся страна идет по этапу. Весело! В толпе и на расстрел веселее… – подумал Сеня, но вспомнил о своем прадеде, которого как раз вместе со всей его семьей фашисты вели на расстрел, и ужаснулся своей мысли. Только Сенин дед спасся от фашистов, потому что в это время сидел на Колыме за антисоветскую пропаганду.

– Пожалуй, бывает хуже. Я все-таки большой эгоист. Эвон куда махнул. На расстрел… Но все-таки я тут – словно на чужой планете. Кругом ни одного родного лица. Только ненавистные квакающие звуки, издаваемые белесыми рожами, да выпученные глаза маори…

– Не грусти, – вдруг обратился к Сене наркоеврей, и его лицо показалось Сене до боли родным. – У нас в Грузии говорили…

Вечнов расслышал странную фразу, что-то вроде «джеви пэри убрало».

– Ну, и что это значит? – раздраженно спросил он.

– Все суета сует. Нет разницы – на свободе ты или в тюрьме. Пока ты сам не найдешь для себя выход, свободы тебе не видать, как собственных ушей. Я всегда дарил людям то, чего они сами желали. Наркотики давали им максимальную свободу, хотя и порабощали их.

– Так уж и дарил, – сплюнул сквозь зубы Вечнов.

– Ну хорошо, продавал. Ты думаешь, я не мог преуспеть в легальном бизнесе? Ошибаешься. Я просто хотел делать то, что мне по душе.

– Что же, тебе по душе торговать зельем? – спросил Сеня и немного обрадовался, почувствовав, что нестерпимая злоба, клокотавшая у него в груди, как в скороварке, потихоньку начала отступать.

– Для меня главное – это чэст, – с грузинским акцентом произнес наркоеврей.

– «Чэст» – по-английски, что ли? «Чэст» по-английски – это грудь.

– Нет. Чэст в смысле совэст, – серьезно и торжественно ответил грузинский еврей.

– Да ты с ума сошел! – снова разозлился Вечнов. – Что ты несешь?

– Можно быть убийцей – и при этом милосердным. Можно быть жестоким – и при этом справедливым. Можно торговать наркотой – и быть чэстным. Вот что я хочу сказать, – и добавил с совсем уж с несносным грузинским акцентом: – Нэт у тэбя, Сэня, внутрэннова стэржна, вот ты и маэшься!

Сеня отвернулся к стене, и грузин отошел.

– Нет, ты посмотри, этот наркобарон будет еще меня учить! Проповедник хренов, святой отец из храма героина! Стержня у меня нет, а у него кол в зад забит, вот ему и кажется, что у него стержень!

А потом вдруг устало добавил:

– Будь проклята эта чертова жизнь!

И Сене неожиданно захотелось убить себя.

Убить себя? Себя убить? Что может быть более противоестественным и уродливым? Вечновым овладела навязчивая мысль о самоубийстве, спускающаяся на топкое дно подсознания, мысль, которая заставляет с самого раннего детства скользить испуганными глазами по острой, слегка зазубренной кромке лезвия кухонного ножа – этого самого распространенного, после автомата Калашникова, орудия убийства на земле. Простая анатомия самоубийства велит отчаяться до конца во всех иных путях выживания и попытаться выжить через смерть!

Сокамерники считали, и возможно, не без основания, что Сеня не в себе. Он часто заговаривал сам с собой, иногда размахивал руками. Его сторонились, но если Сеня попадался на пути какого-нибудь жлоба, то его били – буднично и торопливо, как отгоняют надоевшую муху.

Сеня сначала уворачивался от ударов, но потом перестал. Он старался не попадаться никому на глаза и большую часть времени отсиживался по углам, хотя иногда лихорадочные мысли заставляли его подняться на ноги и беспорядочно бродить среди теней царства Аида, так не похожих на тени и больно дерущихся. И как сказано у Кафки: «многие тени усопших заняты только тем, что лижут волны реки смерти, потому что она течет от нас и еще сохраняет соленый вкус нашего моря. От отвращения река эта вздымается, начинает течь вспять и несет мертвых назад в жизнь. А они счастливы, поют благодарственные песни и гладят возмущенную реку». И Сеня послушно вместе со всеми лизал эту реку смерти, и Сеня надеялся, что она вынесет его вспять – в мир живых! А кругом только «плач да скрежет зубов»[29] … выбиваемых зубов… Странно, что уголовный кодекс умалчивает о постоянных избиениях, которым подвергаются заключенные. Причем этот факт хорошо известен и сомнению, казалось бы, не подлежит. Подлая судебная система, запретив пытки и телесные наказания, перенесла все эти функции на самих заключенных, так сказать, переведя их на полное самообслуживание. Уголовный кодекс умалчивает и о других унижениях, которые готовит нам тюрьма, – от первобытной брани до совершения над вами гомосексуальных ритуалов преобладания!

В наше время во всем мире назревает признание того факта, что современная система уголовного правосудия и наказания не только не выполняет задач, декларируемых ее функционерами, но и порождает проблемы, справиться с которыми обществу сложнее, чем с самой преступностью.

Речь уже идет не просто о кризисе принципов наказания, а о кризисе правопорядка вообще. Наказание за преступления становится более преступным, чем само преступление, за которое было назначено наказание. Разве не преступно со стороны судьи осуждать подсудимого на неформальные муки, включающие избиения и издевательства сокамерников и возможное насилие гомосексуального толка? Отчего же просто не внести эти дополнительные наказания, которые неминуемо становятся основными, прямо и честно в уголовный кодекс? Мол, так мол, и так, граждане осужденные (тамбовский волк вам товарищ), вам надлежит принять во внимание, что всякое наказание, связанное с тюремным заключением на любой срок, будет включать избиения, издевательства и гомосексуальные притязания. А если не хватает у наших церберов духу внести это все в уголовный кодекс, то разве они не большие преступники, чем те, кого они осуждают?

Кроме доводов совести и элементарной справедливости есть и более утилитарные соображения. Система тюрем в том виде, в котором она существует, становится все более разорительной для общества, неэффективной с точки зрения назначенных ей социальных целей. Она не решает реальные конфликты и проблемы, а только, усугубляя, загоняет их внутрь. И Новая Зеландия вовсе не является исключением. Ей ведомы все те же прелести тюрем… В сложившихся обстоятельствах речь идет уже не о кризисе, а о катастрофе. История знала системы уголовного правосудия и наказания, превращенные в машины по истреблению собственного народа. Эксперты дают разные оценки по количеству людей, уничтоженных в ГУЛАГе: от 30 до 70 миллионов. Когда разница в оценках составляет десятки миллионов человеческих жизней, это, пожалуй, пострашнее самих оценок!

Но так ли отличается современное правосудие от этих мрачных эпох? А правосудие развитых и респектабельных стран, так ли оно отлично от жестоких трибуналов тридцатых? Принцип остался тот же. Все та же неразборчивость, избыточность, сверхжестокость репрессий, когда и преступления-то никакого нет, и мягкотелость или полное отсутствие наказания, как в случае с убийцами Джона Смита. По существу, правосудие занимается уничтожением не приспособившихся к нему людей, а не обузданием тех, кто действительно приносит ощутимый урон обществу. Настоящие преступники продолжают беспрепятственно крутить свои махинации из тюрем. Вот взять хотя бы городскую тюрьму Paparua новозеландского города Крайстчерч, название которой по странной иронии в переводе значит «церковь Христа». По мнению полицейских чинов, кто-то из охранников тюрьмы предоставлял заключенным свой мобильник для заказов дозы наркоты прямо из соседних баров. Что это за тюрьма, где бары соседствуют с камерами, не очень понятно, но ситуации это не меняет! А в Сениной тюрьме и подавно все кому надо крутили свои дела через телефоны-автоматы!