– Спи пока, за тобой приедут только утром, и скорее поздно, чем рано. Какой дурак поедет по делам, не позавтракав?
Он знал, что говорил, потому что видал сотни таких, как ты. Невеликих размеров мобиль, странного вида аппарат, похожий на результат изнасилования микролитражки грузовиком, прибыл незадолго до полудня. На борту схематичное изображение пары голубей над гнездом с птенцами, и надпись: «Тихий уголок».
– Это за тобой, парень, – ухмыльнулся мулат с непроизносимым именем, сменивший поутру отдежурившего своё Мишеля. – А с виду такой спокойный маленький месье! Интересно, что же ты такого натворил?
Стремительно ворвавшаяся в вестибюль дама однозначно была представителем белой расы. Лет сорока, высоченная, худая, как ручка швабры, мадам. Длинные руки и ноги. Тёмное платье укрывает колени, на тощих ногах – армейские ботинки песочного цвета. Движения стремительные и какие-то неестественные, кажется, что локтей и колен у дамы намного больше, чем положено от природы. Темно-русые волосы гладко зачёсаны и собраны на затылке в тощий хвостик. Черты лица крупные, грубые, общее сходство с богомолом дополняют огромные очки в тёмной полимерной оправе.
– Добрый день, месье М’бванга. Вот это моё новое пополнение? Странно, выглядит, как нормальный человек.
Твою попытку поздороваться не замечают.
– Думаю, вас не затруднит присмотреть за ним ещё полчаса, мне нужно решить кое-какие вопросы?
– Вы сегодня одна, мадам Боннэ?
– Естественно нет. Охранник …
Конец фразы невозможно расслышать из-за рёва взлетающего орбитального челнока. Разведя руками, мадам поворачивается и исчезает в лабиринте переходов. Через тридцать две минуты она возвращается и оценивающе осматривает твои сумки.
– Это всё твои вещи? Многовато для воспитанника приюта. Своё барахло тащи в машину сам. На наличие транспортной тележки – очередное фыркание.
Наконец, затолкав тележку в грузовой отсек, ты протискиваешься мимо здоровенного охранника на заднее сиденье. Детина не только не потрудился встать, не сдвинул кресло ни на сантиметр.
В углу пассажирского диванчика сжался в комок и тихо плачет кто-то небольшой. Девчонка это или пацан, разобрать невозможно.
Мадам усаживается за руль и, рявкнув клаксоном, резко трогает мобиль с места, вливаясь в поток ползущего по улице транспорта.
Напрасно ты ждал, что машина вот-вот выскочит из городских улиц и глаза смогут отдохнуть на зелени лесов или полей. На очередной развязке мадам Боннэ свернула на нисходящую, дальнейший путь прошёл не просто среди бетонных стен, а ещё и в полумраке – небо сменил всё тот же серый бетон. Вскоре мобиль подкатил к металлическим воротам в бетонной стене и повелительно бибикнул. Крашеная шаровой краской сталь отъехала в сторону, открыв ещё одни ворота – метров на двадцать дальше. Когда машина вошла в проём, первые ворота зарылись, а из небольшой дверцы в помещение шлюза вышел очередной охранник. С дубинкой на поясе.
– Всё в порядке, директор Боннэ? – вежливо поинтересовался он, внимательно осматривая содержимое машины и его пассажиров.
– Да, можете пропускать.
Детина, не слишком торопясь, скрылся в калитке, и вторые ворота поползли в сторону.
Как ни старался ты скрыть эмоции, мадам тебя прочитала.
– А чего ты хотел? Приют «Тихий ручей» предназначен для детей с ярко выраженным асоциальным поведением.
– Но, мадам, суд меня оправдал… я только защищался.
– Правильно социализированные граждане, подвергшиеся нападению, вызывают полицию. Или убегают. Ребёнок, хладнокровно убивший двух взрослых мужчин, является угрозой для общества. Ты опаснее ядовитой змеи, мальчик, но мы тебя перевоспитаем, будь уверен. Нам сейчас, после этой бойни, и без тебя хватает проблем. Вывихнутое войной сознание «победителей».
Последнее слово в устах директрисы прозвучало ругательно, и позволило тебе классифицировать тётку окончательно.
Мадам нажала на педаль акселератора, и повела мобиль по узким… улицам? Какие, к чёрту улицы, по коридорам своего заведения.
В семье Олекминых всегда было две правды. Одна – мамина, чистая, ухоженная и дезодорированная правда дочки и внучки профессоров престижного университета, вторая – папина. Его правда, следует признать, была страшноватой, пахла потом, дымом, кислым запахом сгоревшей взрывчатки. Папина правда оставляла во рту неприятный привкус, как будто держишь за щекой старую медную монету. Эти правды мирно уживались в спальне и в столовой, слегка конфликтовали в гостиной, но в детской вели постоянную и неприкрытую войну. Боевые действия велись с переменным успехом. Мама бросала в бой Литературу и Искусство, отец в ответ высаживал десант оловянных солдатиков, великолепного вороного коня под седлом, на котором так волшебно было раскачиваться, размахивая блестящей саблей (почти как настоящая, сын!), и книги о воинах и войнах. В ответ мать предпринимала фланговый охват, организовав домашний театр с привлечением симпатичных сверстниц. Лукаво улыбаясь, отец не отвечал на демарш ничего. Он был мудр. Если бы девочка была одна… Их было трое, и они не стеснялись болтать в твоём присутствии.
– Ма, они все такие дуры! – твой возмущённый вопль шокировал маму, но своё мнение ты отказался менять наотрез.
Война за душу единственного сына не прекращалась ни на миг. А ты… Ты любил их обоих и старательно впитывал обе правды. Изучал французскую поэзию, и регулярно посещал тренажёрный зал. Бродил по картинным галереям и с удовольствием неделями пропадал с отцом на полигоне, разнося мишени, бегая по штурмовой полосе и засыпая под бормотание гипнопеда. Чему он тебя учил? Угадайте. Подполковник Олекмин был командиром батальона сил специальных операций.
И пусть мама злилась, что после «этих дурацких тренировок» твои пальцы не могут держать смычок так чутко, как ей хотелось бы, в тайне она тобой гордилась. А уж когда ты понял, что мадмуазель Жозефина и отставной фельдфебель Зубатов учат твоё тело практически одному и тому же, просто танцы немного отличаются…
На данный момент война закончилась в связи с отсутствием противников. Отец погиб после невероятно дерзкой операции где-то на Су-Дельте два. Мамина правда отпечаталась багровым шрамом на её шее… И какая правда оказалась правдивее? Ты по-прежнему считаешь, что обе. Просто мамина правда невозможна без правды отца. Правда красивых, чистых людей с чуткими пальцами живёт только тогда, когда между ней и правдишкой жадных бесчестных подонков стоит суровая правда безжалостной силы защитников мира и порядка. Вот только чистые и красивые по большей части стараются об этом не вспоминать. Как если бы парящий в горних высях бумажный змей считал удерживающую его бечеву ненужной обузой, мешающей летать, где пожелается и на любой высоте. Вот только без неё он обречён рухнуть на землю.
Мобиль остановился.
– Хватаешь свои саквояжи и проходишь в дверь с красным крестом – ткнул в нужном направлении длинный костлявый палец директрисы. – Бежар, возьмите эту сырую мадмуазель в охапку и тащите за мной. Сама она не пойдёт.
Через два с половиной часа:
– Отвратительно здоров, мадам, скорее всего с рождения получал полноценное питание. Анализы великолепные. Хоть на органы разбирай. Я шучу. Физическое развитие – очень хорошее. На нём пахать можно. Если бы не свидетельство о рождении, я дал бы ему не четырнадцать, а все шестнадцать.
Коммуникатор фыркнул, и голосом директрисы приказал передать пополнение младшему воспитателю второго потока.
– Твоя комната, парень. И добрый совет – постарайся пореже высовывать из неё свой короткий нос. Парни с таким цветом волос и белой кожей почему-то вызывают у большинства воспитанников негативную реакцию.
– Вы ведь не хотите сказать, что в приюте процветает расизм, месье Моро?
– Ни в коем случае, молодой человек. Просто шанс получить по роже у вас выше, чем у других воспитанников. Какой же это расизм? Расизм, это когда афрофрацузов нет в планетарном правительстве. Да, и не сильно копайся там, обед ты уже пропустил, постарайся не опаздывать на ужин. Распорядок дня на столе под стеклом